Глава 33
Наш отдых в раздевалке прерывает Мегера. Она входит и спрашивает:
– Доктору Шаповалову нужен ассистент, кто может пойти?
Первая подрывается со скамейки Марина:
– Я могу, Наталья Григорьевна! – её рука взлетает вверх, как у первоклассницы, жаждущей ответить на уроке. Глаза горят энтузиазмом, будто это шанс всей её жизни. Мне даже смешно становится: можно подумать, других не будет.
Доктор Осухова бросает на неё короткий, цепкий взгляд, мгновенно оценивая:
– Тебе нужно прилечь.
– Я могу, я здорова… – упрямо отвечает Спивакова, чуть ли не вскакивая на ноги. Но Наталья Григорьевна, словно не слыша, переводит взгляд на меня – сидящую на стуле с отрешённым видом, с влажными прядями волос, с липнущей к телу униформой. Я даже не успела принять душ, а от меня всё ещё разит, как от бомжа на помойке.
– Светличная, – произносит она, сделав свой выбор.
– Ну конечно! – возмущается Наташа, тяжело выдыхая.
– Да в чём проблема-то? – смотрю на неё с удивлением.
– В тебе, – отвечает подруга, скрещивая руки. – Видимо, ты можешь помочь красавчику, а мы нет. Вот и всё. Так что…
– Ты только что… – мои мысли, наконец, начинают складываться в целую картину.
– Да, именно! – отвечает она заносчиво, её глаза сверкают недовольством.
– Гемисферэктомия в первой операционной с доктором Шаповаловым. Вперёд, – старший врач быстро и отрывисто, словно офицер перед рядовыми, принимает решение, разрешая наш спор, словно разрубив мечом запутанный узел.
Марина, подпрыгнув от радости, уносится из раздевалки. Следом за ней, злая как бобик, уходит Юмкина, бросив на меня последний злобный взгляд. Убедившись, что в помещении кроме нас никого не осталось, Наталья Григорьевна подходит ко мне, скрестив руки, и насмешливо произносит:
– Поняла? Не только у меня есть горящие обручи.
Мне остаётся только пожать плечами. Ну да, в воле старших коллег сделать из нас, интернов, послушных дрессированных питомцев. Послушных, удобных, беспрекословных. Пока у самих клыки не отрастут и не станем ординаторами, а там уж… Посмотрим, кто кого.
Полчаса спустя, приведя себя в порядок, иду к родителям Лары. Их лица уставшие, бледные, будто даже немного постаревшие за одну ночь. Я глубоко вздыхаю и сообщаю, что нам удалось провести обратную операцию, но пришлось вырезать большую часть кишечника. Из-за синдрома короткой кишки девушка больше никогда не сможет нормально питаться.
– Ясно, – измученным голосом произносит отец Лары, протирая лицо ладонями. – Чем мы можем помочь?
– Ей придётся сидеть на диете всю жизнь, – отвечаю.
– Отлично. Будто у нас с ней мало проблем, – вздыхает мать пациентки, нервно сжимая пальцы.
– Она получает отличные оценки. Не ввязывается в неприятности. Она умная. Возможно, ей кажется, что вам этого недостаточно, – говорю им, надеясь, что они наконец поймут: причина её состояния – не только в стечении обстоятельств, но и в их давлении.
– Если вы думаете, что я виновата в произошедшем… – начинает грозно говорить мать девушки, её взгляд сверкает раздражением.
– Я думаю, Лара убивает себя, чтобы угодить вам, – перебиваю её, не повышая голоса, но каждое слово словно удар молота.
– Хватит! – возмущается она, её плечи напряжены. – Вы не знаете, что у неё на уме.
– Вы её мать. Она боготворит землю, по которой вы ходите. Она сделала это не для себя.
– Всё это просто невероятно, – женщина тяжело выдыхает, резко разворачивается к мужу, словно ожидая поддержки. Но он молчит. Его пальцы сжаты в кулаки, а лицо застыло в маске подавленного гнева.
– Замолчи, – говорит он ей неожиданно твёрдо. – Заткнись, – потом поворачивается и уходит, даже не взглянув в её сторону.
Кажется, отец Лары оказался разумным человеком и прекрасно понял суть моих слов.
После операции перевозим с медсестрой девушку в палату. Слабым голосом она спрашивает:
– Вы меня вылечили?
– Нет, не совсем.
– Я не буду толстеть?
– Нет.
– Это здорово, – улыбается девушка.
– Лара, я попросила социальную службу связаться с твоими родителями.
– Зачем?
– Они вам помогут.
– В чём?
– Ты этого ещё не понимаешь. Но жизнь не должна быть такой.
– Ты не должна жить в угоду маме.
Наверное, для Лары настал повод переосмыслить своё поведение.
***
– Пётр Иванович! – в ординаторскую быстрым шагом вошёл интерн Двигубский, сжимая в руках распечатку анализа. – У Данилы Юльметьева в общем анализе крови обнаружены юные формы лейкоцитов.
– Что? – хирург нахмурился, отложил ручку и потянулся за листком.
– 27% незрелых форм, – уточнил интерн.
Доктор Михайловский, сидевший в углу, выпрямился и нахмурился ещё сильнее.
– Что-то ещё не так. Слишком высокая температура… Проверь, были ли другие пути занесения инфекции, – сказал он, уже предчувствуя неладное.
Получив задание, Двигубский поспешил в палату. Когда он вошёл Данила лежал, съёжившись под одеялом, с трудом разлепил веки и посмотрел на врача мутным, ослабленным взглядом.
– Что случилось? – Алексей встал рядом, пристально вглядываясь в бледное лицо пациента.
– Мне холодно… – пробормотал Данила, стуча зубами. – Доктор, меня трясёт…
Медсестра рядом сверилась с монитором:
– Температура поднялась, давление падает.
Интерн нахмурился, оглядывая больного:
– Данила, вы недавно болели? Делали новый пирсинг, татуировки, получали травмы?
– Новая татуировка… на голени… – пробормотал больной, не сразу вспомнив.
Двигубский откинул одеяло и непроизвольно скривился от увиденного. На распухшей, воспалённой коже багровел чёткий контур паука, но краска под слоем гноя уже почти не просматривалась. Около рисунка кожа приобрела синеватый оттенок, а по ноге расходились красные полосы – лимфангит.
– Боже… – просипел Данила, глянув на собственную ногу. – Утром было не так плохо…
– Но она нарывала? Почему ты ничего не сказал? – Двигубский резко вскинул взгляд на пациента.
– Ничего страшного… Я не собираюсь жаловаться из-за такой царапины, – слабо отмахнулся Юльметьев, снова натягивая на себя одеяло, будто оно могло защитить от лихорадки.
– Инфекция усилилась из-за стресса от огнестрельного ранения. Вколем тебе антибиотики, – пояснил интерн, не отрывая взгляда от татуировки. Затем повернулся к медсестре: – Срочно в реанимацию.
Однако не прошло и получаса, как Алексей был вызван туда сам. Он ворвался в палату и сразу понял, что дело плохо. Данила лежал без сознания, кожа приобрела серо-синюшный оттенок, тело покрывалось холодным потом.
– Что с ним? – Двигубский перевёл взгляд на монитор. Частота сердечных сокращений резко падала.
– Генерализованный сепсис, полный отказ систем органов, нарушение ритма, – произнёс доктор Михайловский, появляясь за его спиной.
– Пульса нет, – Двигубский, наклонившись, приложил пальцы к шее пациента, но так и не почувствовал биения.
– Фибрилляция желудочков. Заряжайте на 200, – чётко скомандовал Михайловский. – Разряд!
Удар током заставил тело Данилы подскочить, но монитор вновь запищал однообразно.
– Ещё раз на 300. Разряд! – настаивал старший врач.
– Предсмертное биение… Ну же, Данила, давай… давай, приятель! – нервно повторял Михайловский, заглядывая в безжизненное лицо пациента. – Начните массаж! Нет, постойте. Разряд!
Двигубский бросил быстрый взгляд на старшего коллегу, затем вновь перевёл глаза на экран монитора. Линия пульса оставалась прямой.
– Ничего… – сдавленно выдохнул кто-то из медиков.
– Массаж! – не сдавался Михайловский. – Давай, Алексей!
Двигубский, сцепив зубы, встал над пациентом и начал сильными ритмичными движениями надавливать на грудную клетку.
– Давай, приятель, давай… – бормотал он себе под нос, пытаясь завести сердце больного.
Десять минут спустя доктор Михайловский произнёс устало:
– Время смерти…
***
Операция началась, и доктор Шаповалов голосом наставника произносит:
– Начнём с левосторонней теменной лоботомии. Затем… – он делает паузу, заметив, как в операционную влетела Марина. – Спасибо, что согласились, доктор Спивакова. Продолжаю. После теменной перейдём к фронтальной и затылочной лоботомии.
Слушая старшего врача, интерн посмотрела назад и вверх. Там, скрестив руки на груди, за происходящим внизу с печальным видом наблюдал Виктор Марципанов. Марина не знала, почему он так близко к сердцу всё принимает. Однако вспомнила, как друг что-то говорил о выпивающем анестезиологе и перевела на него взгляд. Доктор Чугуев выглядел вроде бы нормально, что-то заполнял в карточке.
Голос Шаповалова вернул Марину в реальность.
– При фронтальной лоботомии мы столкнёмся?.. – задал вопрос Денис Дмитриевич.
– С передней мозговой артерией, – ответила интерн.
– Да. И нам придётся…
– Ответвление артерии придётся коагулировать и разделить, – снова сказала Спивакова.
– Олег, анестезия проходит.
Доктор Чугуев не отреагировал.
– Олег, она просыпается! – заметив, как пошевелилась маленькая Женечка, тревожно заметил доктор Шаповалов.
Марина подошла к анестезиологу.
– Доктор Чугуев? – позвала. Тот снова не откликнулся. – Он спит! – воскликнула интерн.
– Чугуев! – рявкнул старший врач. – Чугуев, твою налево! – буквально проорал Шаповалов.
Анестезиолог от такого дёрнулся и проснулся. Зашевелился, что-то подкрутил:
– Простите, простите, уже исправил. Виноват, Денис Дмитриевич.
– Он был прав, не так ли? – спросил хирург, имя в виду интерна Марципанова.
– Да ладно вам, я задремал, – попытался анестезиолог сгладить острую ситуацию.
– Чем бы тебя не тешилось, так? – суровым тоном поинтересовался Шаповалов.
– Агата, принеси кофе, – попросил Чугуев.
– Да, доктор.
– Всё нормально, больше этого не повторится, – успокаивающим тоном сказал бригаде Олег Анатольевич.
– Здесь точно не повторится, – жёстко произнёс Денис Дмитриевич. – Агата, вызови доктора Миньковецкого. Светлана Леонидовна, замените Олега Анатольевича, пока не придёт замена, – попросил хирург операционную медсестру.
Шаповалов помолчал, глядя сурово на анестезиолога:
– А ты убирайся отсюда.
Спорить доктор Чугуев не стал и вышел из операционной.
– Надеюсь, эта процедура предотвратит кровоизлияние, – сказал доктор Шаповалов, когда произошла замена анестезиолога. – Ваше мнение, доктор Спивакова?
– Это позволит спинномозговой жидкости заполнить полость, – подсказала она.
– Правильно. Вы закончите? – этот вопрос хирург задал другому ассистенту – одному из ординаторов.
– Да, доктор, – ответила она.
– Жутко хочу спать, – признался Денис Дмитриевич.
– Невероятно. Это просто великолепно, – не удержалась Марина от комплиментов. – Мне было плохо, пока я не пришла сюда. Это потрясающе!
– А я устал. Ещё со вчерашнего дня. Вот она, реальность, – заметил хирург, поднял голову и сделал знак наблюдающему за ними Виктору Марципанову. Мол, выходи, есть разговор.
Когда они оказались в коридоре, Денис Дмитриевич сказал:
– Позволь объяснить…
– Все нормально, – перебил интерн.
– Есть негласное правило. Мы не задаём друг другу вопросов в стенах этой больницы, – продолжил старший врач.
– Я был неправ, – сказал Виктор и хотел было уйти, но Шаповалов его остановил, сказав:
– Нет, это я был неправ. Я преступил к черту. Кто-то должен был взять на себя ответственность. Это должен был сделать я. Ты не заслужил того, что сегодня произошло. Ты поступил правильно. Независимо от правил, – и Денис Дмитриевич в знак примирения протянул интерну руку.
Виктор посомневался секунду, но пожал её в ответ. Хотел забрать свою, но Шаповалов вдруг стиснул ладонь.
– Ты видел меня сегодня утром, не так ли? – спросил он.
– Это были вы? – прикинулся Марципанов незнайкой.
Шаповалов отпустил руку собеседника и сказал с улыбкой:
– Да, я её не использую. И не даю ей поблажек.
– Она замечательная, – сказал Виктор, глядя хирургу в глаза с вызовом.
– Идём. Расскажем родителям Женечки, что с ней всё будет хорошо, – хирург сменил тему. Похлопал интерна по плечу. – Никаких осложнений.
Они прошли, рассказали, а спустя некоторое время пришли посмотреть, как мама играет с маленькой Женечкой. Та уже очнулась после операции и потянулась к игрушке.
– Как она? – тревожно спросил Марципанов.
– Хорошо, – улыбнулся доктор Шаповалов.
***
После работы, вернувшись домой, застаю Наташу за интересным занятием: она обмазывает торт сливочным кремом, хотя время довольно позднее.
– Я думала, ты уже спишь, – говорю ей.
– Нет, не сплю. Если немного подождёшь, получишь кусочек торта. Я пекла его с любовью. – Вернее, со всеобъемлющей ненавистью и злобой. Но он вкусный.
– Значит, ты знаешь? – спрашиваю её.
– Знаю.
– Тебе длинную версию или короткую, в которой я переспала со случайным парнем, а он оказался моим шефом? Выбирай.
– Никакую, – отвечает Юмкина, продолжая кулинарить.
– Наташа, не надо меня осуждать.
– Нет. Ты училась в отличном вузе. Елизавета Светличная твоя мама. Ты выросла. Посмотри на этот дом. Ты входишь в операционную, и все понимают, что так и должно быть. Я выросла в рабочем посёлке на окраине провинциального городишки. Ходила в местную школу. Зарабатывала деньги на жизнь, работая моделью. Я вхожу в операционную, и все считают, что я медсестра. Тебя уважают просто так, а ты отказываешься от этого! И ради чего? Ради парочки неплохих операций?
– Нет. Дело не в операциях. Это не способ пробиться.
– А что тогда? Классный секс? Ты готова ради этого пожертвовать карьерой? Даша, что ты делаешь? – Юмкина смотрит на меня вопросительно несколько секунд, потом её озаряет открытие:
– Боже мой! Ты влюбилась?
– Вовсе нет.
– Влюбилась!
– Нет, не влюбилась.
– Ты просто без ума от него, – замечает Наташа с горечью. – Бедняжка.
– Просто он такой… гениальный. А я... Мне очень тяжело.
– Тебе хорошо. Тепло. И в тебе живёт тайное чувство, – рассудительно произносит подруга.
– Ненавижу тебя. И твой торт! – говорю ей, а она только улыбается.
– Вкусный торт. Скажи… он хорош в постели?
– Наташка!
– Что? Я вообще ни с кем не сплю. Расскажи мне некоторые детали.
– Разбежалась!
После этого иду к себе в комнату, а ещё минут через сорок Денис помогает мне разбирать постель.
– Мы могли бы просто... – начинает он, и я продолжаю:
– Поспать?
– Да. Если ты не против, – говорит он устало.
– Да, – соглашаюсь с радостью. Кладу голову на подушку и шепчу, закрывая глаза: – Слава Богу.