Что поражает в дальнейшем развитии событий? Мы видим, как Муций добивается желаемого при помощи подвластных ему чар.
Кого-то из комментаторов удивили мои слова о «моральном праве» Финна добиваться любимой, но я, не говоря уж, что времена там совсем другие, повторю, что не считаю его поведение преступным: да, он чарами вызывает к себе любимую, но вот «подмешивать психотропы в бокал», подобно Муцию, обманом входить в чужой дом вряд ли станет.
Тургенев опишет три ночи, когда будут действовать эти враждебные силы.
В первую мы не сразу поймём, было что-то на самом деле или нет: начнётся всё с рассказа о «необычайном сне» Валерии, после которого она увидит спящего мужа, «но лицо его, при свете круглой и яркой луны, глядящей в окна, бледно, как у мертвеца... оно печальнее мёртвого лица». А потом «со стороны павильона принеслись сильные звуки, и оба — и Фабий и Валерия — узнали мелодию, которую сыграл им Муций, называя её песней удовлетворённой, торжествующей любви».
Возможно, это действительно сон-искушение? Но почему тогда так оживлён утром Муций? «Страшно ей стало от этого довольного, весёлого лица, от этих пронзительных и любопытных глаз». Почему он будет говорить тоже о сне? «Появилась женщина, которую я любил когда-то. И до того она мне показалась прекрасной, что я загорелся весь прежнею любовью...» И в его рассказе любовь будет переплетаться со смертью: «Её уже теперь нет в живых. Она умерла… Муж тоже, говорят, умер. Я их обоих скоро потерял из виду». Не предсказание ли это будущего супругов? Змея ужалила, получила своё, и ей нет дела до дальнейшей судьбы этих людей…
И снова авторский намёк: Фабий видит жену в саду: «она сидела на скамье — а за ней, выделяясь из тёмной зелени кипариса, мраморный сатир, с искажённым злорадной усмешкой лицом, прикладывал к свирели свои заострённые губы» (а сатиры, напомню, славились избыточным сладострастием, без всякой мысли о нормах морали, и, кстати, любовью к музыке). Художник уже не находит в лице жены «чистого, святого выражения». Он чувствует «странное, ему самому непонятное смущение», его стесняет присутствие бывшего друга… И как будто тень пролегает между супругами: «Казалось, что-то тёмное нависло над их головами... но что это было — они назвать не могли. Им хотелось быть вместе — словно опасность им грозила; а что сказать друг другу — они не знали».
Очень интересно, что Валерия своему мужу не расскажет правды о сне, ответив, что «видела... какое-то чудовище, которое хотело растерзать» её, в образе зверя. Но, сама того не подозревая, будет права, ибо Муций действительно превращается в это самое чудовище, готовое растерзать если не плоть её, то чистую душу.
Вторая ночь (та самая, перед которой Муций посчитал, что вино «теперь уже не нужно») что-то прояснит, но ещё больше смутит: Фабий увидит «жену, в ночном платье, входившую из сада в комнату», «закрытыми глазами, с выражением тайного ужаса на неподвижном лице». Нам совершенно ясно, что она сама не осознаёт происходящего с ней, действуя под властью недобрых сил. Затем, разбуженная мужем, она найдёт утешение в его объятиях, но будет повторять: «Ах, какие страшные сны я вижу».
Но ещё раньше, перед пробуждением жены, Фабий, выйдя из дома, снова услышит, как «раздаются звуки той песни, которую он уже слышал в прошлую ночь!» А Муций в ответ на его расспросы будет говорить что-то совсем уж непонятное:
«Месяц стал, как круглый щит.
Как змея, река блестит...
Друг проснулся, недруг спит —
Ястреб курочку когтит...
Помогай! —
бормочет Муций нараспев, как бы в забытьи».
Сохранилось свидетельство Я.П.Полонского о работе Тургенева над этим фрагментом: стихи должны были быть «бессмысленны и в то же время загадочны». И снова загадка – Муций тоже находится под воздействием чар или же только изображает полубезумца? Он играет «песнь торжествующей любви» - но можно ли вообще говорить о любви в таком контексте? Это похоже лишь на удовлетворение желания.
А перед третьей ночью Валерия отправится на исповедь к духовнику, где расскажет обо всём, «не столько стыдясь, сколько ужасаясь», и получит отпущение «невольного греха», а сам монах, приехав с ней на виллу, посоветует Фабию «удалить, буде возможно, из дому приглашённого им гостя». Однако объяснение не состоится из-за того, что гость не вернётся к ужину.
И начнётся третья, самая таинственная и страшная ночь. Мы вместе с Фабием увидим, как под воздействием какого-то «дуновения, подобного лёгкой, пахучей струе», Валерия поднимется с ложа «и, как лунатик, безжизненно устремив прямо перед собою потускневшие глаза, протянув вперёд руки, направится к двери сада». И Муций идёт от павильона «тоже как лунатик, тоже протянув руки вперёд и безжизненно раскрыв глаза».
При этом закрытая мужем дверь не останавливает заворожённую женщину: «окно спальни распахнулось сверху донизу — и, занеся ногу через порог, стоит в окне Валерия... руки её как будто ищут Муция... она вся тянется к нему».
Первоначально Тургенев хотел закончить повесть гибелью очарованных: Фабий, «схватив Муция одной рукою за горло, нащупал другою кинжал в его поясе — и по самую рукоятку воткнул лезвие ему в бок.
Пронзительно закричал Муций и, притиснув ладонью рану, побежал, спотыкаясь, назад в павильон... Но в самый тот миг, когда его ударил Фабий, так же пронзительно закричала Валерия и, как подкошённая, упала на землю».
Однако затем Тургенев меняет концовку: нежность мужа словно воскрешает Валерию, пробуждает её от страшных видений. «Она долго лежала неподвижно; но открыла наконец глаза, вздохнула глубоко, прерывисто и радостно, как человек, только что спасённый от неминучей смерти, — увидала мужа — и, обвив его шею руками, прижалась к его груди. "Ты, ты, это ты", — лепетала она. Понемногу руки её разжались, голова откинулась назад и, прошептав с блаженной улыбкой: "Слава Богу, всё кончено... Но как я устала!" — она заснула крепким, но не тяжёлым сном».
А Муций? Здесь таинственность будет нагнетаться всё больше и больше. Сначала мы вместе с Фабием увидим его вроде бы мёртвым, а малаец будет совершать над его телом какие-то непонятные обряды. Затем старый слуга покажет написанную (!) малайцем бумагу с сообщением, «что синьор Муций занемог и желает перебраться со всеми своими пожитками в город» и просит лошадей и провожатых, а Фабий увидит новый этап «бесовских заклинаний», в результате которых «веки мертвеца затрепетали, неровно расклеились, и из-под них показались тусклые, как свинец, зеницы». И, наконец, мы увидим сам отъезд: «Дверь павильона растворилась, и, поддерживаемый малайцем, снова надевшим обычное платье, появился Муций. Лицо его было мертвенно и руки висели, как у мертвеца, — но он переступал... да! переступал ногами и, посаженный на коня, держался прямо и ощупью нашел поводья. Малаец вдел ему ноги в стремена, вскочил сзади его на седло, охватил рукой его стан — и весь поезд двинулся. Лошади шли шагом, и когда они заворачивали перед домом, Фабию почудилось, что на тёмном лице Муция мелькнуло два белых пятнышка... Неужели это он к нему обратил свои зрачки? Один малаец ему поклонился... насмешливо, по обыкновению».
Разгадки случившегося так и не будет: «Муций действительно исчез, точно провалился сквозь землю». Мы узнаем лишь, что «супруги зажили прежней жизнью», что на лицо Валерии вернулось «то чистое выражение», что Фабий завершает её портрет…
И вдруг - финальный аккорд! «Валерия сидела перед орга̀ном, и пальцы её бродили по клавишам... Внезапно, помимо её воли, под её руками зазвучала та песнь торжествующей любви, которую некогда играл Муций, — и в тот же миг, в первый раз после её брака, она почувствовала внутри себя трепет новой, зарождающейся жизни... Валерия вздрогнула, остановилась...
Что это значило? Неужели же...»
И сообщение, что «на этом слове оканчивалась рукопись».
Что будет с героями дальше? Как сложится судьба того, кто должен появиться на свет? Принесёт он горе или радость? Мы не знаем…
И для меня повесть остаётся прекрасной зачаровывающей загадкой.
***********
Ну, а для любителей найти в произведении то, чего там нет, мне остаётся привести фрагмент из письма Тургенев П.В.Анненкову. «Кстати, представьте: одна русская дама пресерьёзно уверяла меня, что в России разгадали настоящее значение "Песни торж. любви". Валерия — это Россия; Фабий — правительство; Муций, который хотя и погибает, но всё же оплодотворяет Россию, — нигилизм; а немой малаец — русский мужик (тоже немой), который воскрешает нигилизм к жизни! Какова неожиданная аллегория!?»
Не будем уподобляться этой даме!
В статье использованы иллюстрации В.Н.Масютина
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
"Оглавление" по циклу здесь
"Путеводитель" по тургеневскому циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь