Поклонялась ему 30 лет, а потом он нанял меня убирать его дом

— Валя, ты в своём уме? Семь тысяч за билет, когда у тебя на лекарства денег нет! — всплеснула руками Нина Петровна, едва не расплескав чай на скатерть. — Как ты давление снижать собираешься – добрым словом?

— Я просто обязана попасть на его концерт, Ниночка! Понимаешь? — дрожащим от волнения голосом ответила Валентина, прижимая к груди потрёпанный журнал с фотографией седеющего артиста. — Это, может быть, последний шанс увидеть Аркадия вживую! Я почти тридцать лет мечтаю!

— Какой ещё Аркадий? Зорин, что ли? Тот самый, которого ты в молодости на стенку клеила? — Нина хмыкнула и с тревогой посмотрела на подругу. — Боже мой, тебе шестьдесят пять лет, Валентина Сергеевна! Пора бы и поумнеть.

Валентина поджала губы и отвернулась к окну. За стеклом падал мокрый октябрьский снег, тяжёлый и неприветливый, как вся её жизнь в последние годы. Пенсия — смешная, квартира — холодная, суставы — ноющие. И только воспоминания о молодости, о концертах Аркадия Зорина, о его бархатном голосе, от которого замирало сердце, согревали душу. Иногда ей казалось, что эти воспоминания — единственное, что у неё осталось живого.

— Не смотри на меня так, будто я выжила из ума, — тихо сказала она, разглаживая дрожащими пальцами страницу журнала. — Просто ты никогда не понимала, что для меня значат его песни. Когда от Серёжи ушла, когда Катеньку похоронила... эта музыка была единственным, что меня держало на плаву.

Нина немного смягчилась, услышав дрожь в голосе подруги. Смерть дочери Валентины тридцать лет назад изменила всё. Из цветущей, наполненной жизнью женщины она превратилась в тень, существующую по инерции. Муж не выдержал мрачной атмосферы дома и ушёл через полтора года. Тогда-то и начался этот странный культ Зорина — его песни, его интервью, его фотографии словно заменили Валентине реальную жизнь.

— Послушай, Валюш, — Нина протянула руку через стол и накрыла ледяные пальцы подруги. — Я всё понимаю. Но подумай о здоровье. Эти таблетки для сердца... они недешёвые. А твоё давление в последнее время...

— Я не могу объяснить, почему это важно, — перебила её Валентина, поднимая глаза, в которых стояли непролитые слёзы. — Но мне кажется, что если я не попаду на этот концерт, то упущу последний шанс... почувствовать себя снова живой. Понимаешь?

Нина тяжело вздохнула. Спорить с подругой было бесполезно. Уж она-то знала, что если Валентина что-то вбила себе в голову, то переубедить её невозможно. Особенно когда дело касалось её кумира юности.

— Ладно, дело твоё, — сдалась она. — Только смотри, до концерта ещё дожить надо. С твоими-то цветочками на морозе...

***

Валентина уже третий год продавала цветы у станции метро «Площадь Мужества». Пенсии хватало только на коммуналку и самые дешёвые продукты, а ведь нужны были ещё и лекарства, и одежда иногда. Цветы покупала у оптовиков на окраине города, привозила на метро и стояла с ними в любую погоду — в дождь, в снег, в ветер.

Букетиками она торговала не только из-за денег. Цветы были единственным, что ещё связывало её с прошлой жизнью, когда она, молодая, красивая, работала флористом в престижном салоне, когда была жива Катенька и рядом был муж. Составлять букеты, подбирать цветы по цвету и фактуре — это единственное, что ещё приносило радость. А теперь приходилось продавать безвкусные букеты из дешёвых роз, которые мужчины покупали для своих жён или любовниц. И стоять на ледяном ветру до вечера, тихо напевая песни Зорина, чтобы скоротать время.

Сегодня день выдался особенно промозглым. Ноябрьский ветер пробирал до костей, пальцы в тонких перчатках заледенели так, что с трудом сгибались. Но уйти было нельзя — вечер пятницы всегда приносил хорошую выручку.

«Ещё немного, и можно будет купить билет на концерт», — подумала Валентина, пересчитывая заработанные деньги. До заветной суммы оставалось совсем чуть-чуть. Она мечтала о том, как замрёт от счастья в зрительном зале, когда на сцену выйдет Он. Как будет подпевать каждой песне. Как, может быть, даже пробьётся к сцене и подарит маленький букетик фиалок — его любимых цветов.

Поток людей из метро постепенно редел. Валентина уже собиралась паковать оставшиеся цветы, когда у обочины тротуара остановился чёрный «Мерседес». Из машины вышел высокий седой мужчина в элегантном тёмно-синем пальто. В руке он держал перчатки из мягкой кожи. Небрежным жестом захлопнув дверцу автомобиля, он неторопливо направился к её импровизированному прилавку.

— Добрый вечер, — произнёс он низким, чуть хрипловатым голосом. — У вас есть что-нибудь особенное? Что-то... впечатляющее?

Валентина растерянно моргнула. Голос показался ей смутно знакомым, но она не могла понять, откуда. Мужчина был немолод — наверное, её ровесник или чуть старше, — но держался с какой-то особой статью, прямой и горделивой. Породистые черты лица, властный взгляд, уверенные движения... Что-то было в этом человеке неуловимо знакомое, как забытая мелодия, которая вертится на краю сознания, но никак не даётся полностью.

— Вот этот букет очень красивый, — она протянула ему композицию из белых роз и орхидей. — Необычное сочетание и аромат...

Но клиент словно не слушал её. Он взял букет, рассеянно кивнул, почти не глядя на цветы, и достал из кармана бумажник из крокодиловой кожи. Из машины донёсся нетерпеливый женский голос:

— Аркадий! Долго ещё? Мы уже опаздываем!

Валентина вздрогнула, услышав имя, и внимательнее вгляделась в лицо покупателя. Сердце пропустило удар. Морщины прорезали лоб и уголки глаз, пепельная седина покрыла виски, но это был он — тот самый голос, те самые черты, та же осанка.

— Боже мой... Аркадий Леонидович Зорин? — еле слышно прошептала она.

Певец вопросительно поднял бровь.

— Да, это я, — произнёс он с лёгким оттенком скуки человека, привыкшего к узнаванию. — Мы знакомы?

— Нет, что вы... — От волнения у Валентины задрожали руки. — Я просто... я ваша поклонница. С юности. Знаю наизусть все ваши песни. Была на вашем концерте в Юбилейном в восемьдесят шестом... когда вы пели «Последний снег»...

Лицо Зорина смягчилось. Он окинул взглядом невысокую женщину с усталым лицом и добрыми глазами. В этом взгляде была странная смесь рассеянности и профессионального интереса к почитателю. Он явно привык к подобным признаниям.

— Очень приятно, — улыбнулся он, протягивая ей крупную купюру за букет. — Всегда рад встрече с настоящими поклонниками.

— Я даже собираюсь на ваш юбилейный концерт в следующем месяце! — выпалила Валентина, краснея как девчонка. Её щёки горели то ли от мороза, то ли от волнения. — Коплю деньги на билет. Почти накопила уже...

— Вот как? — Зорин окинул взглядом её потрёпанное пальто, видавшую виды шапку, покрасневшие от холода руки, дешёвенькие цветы в вёдрах. — А вы давно... здесь работаете?

Внезапно Валентине стало стыдно. Кумир её юности увидел её именно такой — состарившейся, неухоженной, продающей цветы на морозе. Не такой встречи она ждала всю жизнь. В мечтах она всегда была красива и хорошо одета, а вручая ему букет после концерта, говорила что-то умное и глубокое о его творчестве...

— Третий год, — Валентина смущённо опустила глаза. — Пенсии не хватает, вот и приходится... Цветы я всегда любила, раньше флористом работала... — она осеклась, поняв, что сбивается на сумбурные объяснения, которые вряд ли интересуют знаменитость.

Из машины снова раздался нетерпеливый оклик:

— Аркадий! Мы опаздываем! Что ты там застрял?

Зорин недовольно поморщился, но тут же вернул на лицо приветливую улыбку.

— Одну минуту, дорогая! — крикнул он, а затем снова повернулся к Валентине. — Знаете, а ведь мне как раз нужна помощница по дому. Предыдущая... уволилась недавно. Работа не слишком сложная, но оплата достойная. Гораздо лучше, чем стоять здесь на холоде с цветами. Не хотите попробовать?

Валентина замерла с открытым ртом. Ей показалось, что она ослышалась или что это какая-то шутка.

— Я? К вам домой? Работать?

— Именно так, — кивнул Зорин, доставая из кармана визитку с тиснёным золотом логотипом. — Вот мой адрес и телефон. Я вижу, вы порядочная женщина и, судя по всему, любите чистоту и порядок. Если заинтересовались, приходите завтра к десяти утра. Обсудим детали.

Он развернулся и направился к машине, где его ждала эффектная молодая женщина с недовольным выражением лица. Она что-то резко сказала ему, он ответил коротко и жёстко, потом открыл дверцу, и она скользнула на сиденье. Через мгновение «Мерседес» уже уносился прочь, оставляя Валентину стоять на тротуаре с визиткой в дрожащих пальцах.

Сердце колотилось как сумасшедшее. В висках пульсировала кровь. Мысли путались.

«Господи, неужели это происходит со мной?» — думала она, прижимая к груди визитку. — «Я буду работать у самого Аркадия Зорина! В его доме! Буду видеть его каждый день, готовить ему еду, слышать его голос! Боже мой, Боже мой...»

В тот момент она даже не задумалась, почему известный певец предлагает работу случайной женщине, торгующей цветами на улице. Ей казалось, что сама судьба послала ей этот подарок — возможность быть рядом с человеком, чья музыка столько лет согревала её душу.

***

— Ты что, совсем спятила? — Нина Петровна не скрывала возмущения, когда Валентина позвонила ей поздно вечером и сбивчиво рассказала о встрече со своим кумиром. — Какой ещё домработницей? У незнакомого мужика?

— Он не незнакомый, это же Аркадий Зорин! — парировала Валентина, расхаживая по тесной кухне своей однокомнатной квартиры. Старые фотографии артиста с автографами и без смотрели на неё со стен. — Я его всю жизнь знаю!

— Ага, по телевизору! — Нина скрестила руки на груди и буравила подругу скептическим взглядом. — Валя, очнись! Ты понятия не имеешь, что он за человек на самом деле!

— Он прекрасный человек! Талантливый, благородный, галантный... — Валентина запнулась, вспомнив, с какой резкостью Зорин ответил своей молодой спутнице. Но тут же отогнала непрошеную мысль. — Он столько сделал для нашей культуры, столько прекрасных песен...

— И зачем такому прекрасному человеку понадобилась пожилая домработница, которую он встретил на улице? — прищурилась Нина. — Не находишь это странным?

Валентина остановилась и недоуменно посмотрела на подругу.

— Что ты имеешь в виду?

— То и имею. Мужик предлагает незнакомой женщине работу в его доме. С чего вдруг такая забота? Может, он маньяк какой-нибудь? Или аферист? Или... ещё чего похуже?

— Нина! — Валентина возмущённо всплеснула руками. — Как ты можешь такое говорить! Это же... это же сам Аркадий Зорин! Народный артист! Кавалер ордена!

— И что с того? Думаешь, если человек поёт красивые песни, то он сам обязательно хороший? — Нина тяжело вздохнула и покачала головой. — Эх, Валюша... Ты как была наивной девчонкой, так и осталась.

Валентина отвернулась к окну. Она понимала, что подруга пытается её образумить, но не могла, не хотела слушать. Всю жизнь она мечтала о встрече с Аркадием Зориным, и вот судьба подарила ей не просто встречу — возможность быть рядом с ним, видеть его повседневную жизнь, стать частью его мира. Как можно от такого отказаться?

Она провела рукой по лицу, внезапно ощутив каждую морщинку, каждую складку увядающей кожи. Годы неумолимо забрали молодость, красоту, радость жизни. Остались только воспоминания, одиночество и тоска по несбывшемуся. А теперь появился шанс — маленький лучик света в унылой череде одинаковых дней.

— А ты как была вредной скептичкой, так и не изменилась, — обиженно парировала Валентина. — В любом случае, я уже решила. Завтра иду к нему.

— Ну хоть адрес мне оставь, — сдалась Нина. — Чтоб я знала, где тебя искать, если что.

Валентина только отмахнулась. Засунув руку в карман, она сжала холодными пальцами визитку с золотым тиснением. Завтра. Завтра начнётся новая жизнь. Она знала это. Чувствовала всей душой.

***

Особняк Аркадия Зорина находился в элитном пригороде, среди сосен и аккуратных коттеджей. Таксист, который вёз Валентину, присвистнул, увидев огромный дом за кованым забором.

— К кому это вы? — с любопытством спросил он, поворачиваясь к пассажирке.

— По работе, — скупо ответила Валентина, не желая обсуждать свои дела с посторонними.

На такси ушла почти половина месячной пенсии, но она не жалела денег. Перед выходом она потратила час, чтобы привести себя в порядок — умылась отваром ромашки, чтобы снять покраснение от мороза, надела лучшее платье (тёмно-синее, с кружевным воротничком, купленное ещё при жизни Катеньки), потом накинула старенькое, но чистое и аккуратное пальто. Волосы уложила в скромную причёску, даже немного подкрасила губы помадой.

Массивные ворота открылись после того, как она позвонила по домофону и назвала своё имя. Дорожка к дому была вымощена гранитной плиткой, по бокам росли стриженые кустарники. Фонтан в центре круглой клумбы уже не работал — зима всё-таки.

«Как в кино...» — подумала Валентина, с трудом подавляя желание ущипнуть себя, чтобы убедиться, что всё это не сон.

Дверь открыл сам хозяин. Аркадий Леонидович был одет в домашний костюм из дорогой ткани, на шее висел шелковый шарф. Выглядел он, пожалуй, ещё импозантнее, чем вчера. От него пахло дорогим одеколоном с нотками сандала и кедра.

— А, Валентина... — он приветливо улыбнулся, хотя взгляд оставался холодным и оценивающим. — Входите, не стесняйтесь. Сейчас я покажу вам дом и объясню, что нужно будет делать.

Они прошли через просторный холл с мраморной лестницей и огромной хрустальной люстрой. Всюду Валентина замечала признаки роскоши — антикварную мебель, картины в тяжёлых рамах, статуэтки из бронзы и фарфора. Но было что-то странное в этом великолепии — будто декорация в театре, а не настоящий дом, где живут. Слишком безличное, стерильное пространство, в котором не ощущалось тепла человеческого присутствия.

Дом оказался огромным — три этажа, множество комнат. Гостиная с камином и роялем, столовая с хрустальной люстрой, кабинет, заставленный книжными шкафами, несколько спален, огромная кухня с современной техникой.

— Убираться нужно будет каждый день, — говорил Зорин, показывая Валентине дом. — Пыль, пылесос, полы... Ну, вы понимаете. Ещё готовить завтрак и ужин. Обедаю я обычно не дома.

— Я хорошо готовлю, — поспешила заверить его Валентина. — И люблю порядок. Раньше у меня всегда дома было чисто, хоть и тесновато...

Она осеклась, поняв, что болтает лишнее. Зорину вряд ли интересно, как она жила раньше. Но он, казалось, не слушал.

— Вот и прекрасно, — кивнул Зорин. — Иногда нужно будет погладить одежду, сходить в магазин. Ничего сложного.

Он назвал сумму, которую готов платить, и у Валентины снова перехватило дыхание. Это было в три раза больше, чем она зарабатывала на своих цветах.

— Когда можете приступить?

— Да хоть сейчас! — выпалила она.

— Прекрасно. — Зорин достал из кармана ключи. — Вот, это от входной двери и от ворот. Работать будете с девяти до шести, выходной — воскресенье. Всё понятно?

— Да, Аркадий Леонидович! — с энтузиазмом ответила Валентина.

— Тогда можете начинать прямо сейчас, — он кивнул на тряпку и ведро, стоявшие в коридоре. — А я пока поработаю в кабинете. К обеду спущусь.

Когда он ушёл, Валентина некоторое время просто стояла посреди холла, не веря своему счастью. Она будет каждый день видеть своего кумира! Готовить ему еду, убирать его дом... И при этом ещё и получать такие деньги!

Она провела рукой по изящной резьбе антикварного комода. Гладкая, полированная поверхность дерева хранила тепло чьих-то прикосновений, но мебель выглядела нежилой, будто выставленная в музее. На комоде стояла фотография в серебряной рамке — молодой Зорин, красивый до невозможности, с пышной тёмной шевелюрой, в окружении музыкантов и каких-то знаменитостей. Валентина осторожно взяла фотографию в руки, вглядываясь в черты лица молодого певца.

«Как он был прекрасен, — подумала она с нежностью. — И сейчас тоже хорош, просто по-другому».

Она бережно поставила фотографию на место, отгоняя лёгкую грусть. Слишком много прошло времени. Слишком много воды утекло. Они оба уже совсем другие люди — не те, какими были в молодости. Но разве это важно? Важно то, что здесь и сейчас она наконец-то рядом с человеком, чья музыка столько значила в её жизни.

«Нинка не поверит», — подумала она, повязывая фартук и приступая к работе. Пыль на комоде она вытирала с особой тщательностью, словно каждое движение было актом поклонения.

Первые дни работы в доме Аркадия Зорина пролетели как в сказке. Валентина словно помолодела лет на двадцать — откуда только силы взялись? Она носилась по огромному особняку с пылесосом и тряпкой, драила полы до блеска, натирала мебель, стирала, гладила. Даже суставы болели меньше обычного, будто подпитывались энергией от близости к кумиру.

Сам Аркадий Леонидович дома бывал нечасто. Уходил рано, возвращался поздно. Иногда приводил гостей — в основном, молодых женщин, на которых Валентина старалась не обращать внимания. Это же богемная жизнь, творческий человек... Валентина убеждала себя, что так и должно быть, хотя каждый раз, когда она видела очередную длинноногую красотку, повисшую на руке Зорина, что-то неприятно кололо в груди. Словно ядовитая игла ревности, которую она тут же вырывала и выбрасывала прочь.

В одно из воскресений, своим выходным, она зашла к Нине Петровне. Подруга встретила её с плохо скрываемым беспокойством.

— Ну, как оно там? — спросила Нина, накрывая на стол. — Жив-здоров твой кумир?

— Всё хорошо, — торопливо ответила Валентина, не желая вдаваться в подробности.

— А работы много? — не унималась Нина, внимательно изучая лицо подруги.

— Нормально, справляюсь, — Валентина отвела взгляд, вспомнив, как вчера до полуночи убирала гостиную после шумной вечеринки, а потом ещё час оттирала следы губной помады с хрустальных фужеров.

— Что-то ты осунулась, — заметила Нина. — Глаза запали. Не заставляет ли он тебя работать сверх меры?

— Да что ты! — горячо возразила Валентина. — Аркадий Леонидович очень... деликатный. И вообще, я ему благодарна за такую возможность.

— За какую ещё возможность? Горбатиться на старости лет? — хмыкнула Нина.

— За возможность... быть рядом, — тихо сказала Валентина. — Ты не понимаешь. Когда я слышу, как он играет на рояле, или напевает что-то... это как прикосновение к чуду.

Нина покачала головой, но ничего не сказала. В конце концов, кто она такая, чтобы разрушать иллюзии подруги? Пусть наслаждается своим счастьем, пока оно длится. Горький опыт подсказывал Нине, что ничто хорошее не бывает вечным, особенно в их возрасте.

В редкие минуты, когда хозяин дома был один и в хорошем настроении, он иногда разговаривал с Валентиной — спрашивал, всё ли в порядке, доволен ли он её работой. Пару раз даже рассказал какую-то забавную историю из своей гастрольной жизни.

В такие моменты Валентина была на седьмом небе от счастья. Она ловила каждое слово кумира, смеялась над его шутками, смотрела на него восхищёнными глазами. Ей казалось, что даже если бы ей не платили ни копейки, она всё равно работала бы здесь — просто чтобы быть рядом с ним.

Был один особенный вечер — Валентина запомнила его как драгоценный камешек, который можно перебирать в ладонях, когда на душе тоскливо. Зорин вернулся домой один, усталый и задумчивый. Налил себе виски и подошёл к роялю. Крышка привычно поднялась под его руками, клавиши отозвались мягким звоном.

Он начал играть что-то незнакомое — тихую, печальную мелодию, полную светлой грусти и тоски по ушедшему. Валентина замерла в дверях гостиной, боясь пошевелиться, боясь разрушить хрупкое волшебство момента. Зорин сидел спиной к ней и, казалось, совершенно забыл о присутствии домработницы. Он был погружён в музыку, стал с ней единым целым — и это было прекрасно.

Когда смолкли последние аккорды, Валентина не смогла сдержать тихого вздоха восхищения. Зорин обернулся, удивлённо приподняв брови.

— А, это вы, — он улыбнулся, и в этой улыбке было что-то почти застенчивое. — Прошу прощения за этот экспромт.

— Что вы, Аркадий Леонидович, это было чудесно, — искренне сказала Валентина. — Что это за произведение? Не припомню его в вашем репертуаре.

— И не вспомните, — хмыкнул Зорин, проводя пальцами по клавишам. — Это моя композиция, никогда не исполнял её публично. Так, балуюсь иногда.

— Но почему? — удивилась Валентина. — Это так красиво!

— Слишком... личное, — после паузы сказал Зорин. — Есть вещи, которые не для публики. Понимаете?

Валентина кивнула. Она понимала. У неё самой таких вещей было немало — спрятанные глубоко в шкафу детские вещи Катеньки, дневник, который она вела после её смерти, старые письма от мужа, с которым давно развелась, но всё ещё помнила счастливые дни.

— Извините за нескромный вопрос, — осмелилась произнести она, — но для кого вы писали эту музыку?

Зорин молчал так долго, что Валентина уже думала, что он проигнорирует вопрос или рассердится на её бестактность. Но он вдруг заговорил — тихо, будто сам с собой:

— Для сына. У него был абсолютный слух, страсть к музыке. Мог бы стать великим пианистом... но не сложилось.

— Он... — Валентина запнулась, подбирая слова, — выбрал другой путь?

— Можно и так сказать, — горько усмехнулся Зорин. — Выбрал героин вместо музыки. И умер от передозировки в девятнадцать лет.

Валентина едва удержалась, чтобы не ахнуть. Сердце сжалось от внезапного сочувствия и боли. Она никогда не слышала о сыне Зорина — ни в интервью, ни в статьях о нём. Как будто эта часть его жизни была полностью вычеркнута.

— Господи, какое горе, — прошептала она. — Примите мои соболезнования...

— Да бросьте, — Зорин отмахнулся, и маска холодной отчуждённости снова опустилась на его лицо. — Это было давно. Жизнь продолжается.

Он захлопнул крышку рояля и залпом допил виски.

— Пожалуй, пойду спать. Завтра рано вставать.

Он ушёл, оставив Валентину одну в гостиной с ощущением, что ей позволили заглянуть в тайную комнату его души — лишь на мгновение, но этого было достаточно, чтобы увидеть настоящего человека за маской успешного артиста. Человека, который тоже страдал, тоже терял, тоже не нашёл счастья, несмотря на все свои регалии и деньги.

В ту ночь она плакала, лёжа в своей маленькой квартире, вспоминая потерянный взгляд Зорина. Плакала о его сыне, которого никогда не знала. О своей Катеньке, которую не смогла уберечь от лейкемии. О том, что боль потери — это, пожалуй, единственное, что по-настоящему роднит всех людей, независимо от их статуса и положения.

***

Но настоящее разочарование пришло неожиданно, в один из тех редких дней, когда Аркадий Зорин находился дома. Он готовился к юбилейному концерту, возился с какими-то бумагами в кабинете, время от времени выходил на кухню за кофе. Был раздражён и немногословен, но Валентина списывала это на творческое напряжение.

Она как раз готовила обед, когда услышала телефонный звонок, доносящийся из кабинета. Потом — громкий голос Зорина, который ругался — яростно, с использованием таких слов, которые Валентина от него никогда не слышала ни в интервью, ни на концертах.

— Сколько можно клянчить деньги, Светлана?! — орал он в трубку. — Я тебе не банкомат! Какой ещё врач? Какая операция? Ты опять всё выдумала, чтобы вытянуть из меня деньги!

Валентина замерла с ножом в руке, не в силах пошевелиться. Судя по контексту разговора, Зорин говорил со своей дочерью. О существовании которой, как и о сыне, Валентина раньше даже не подозревала.

— Мне плевать, что сказали врачи! — продолжал кричать певец. — Продайте машину мужа, в конце концов! Что значит «не хватит»? А меня это не касается! Я уже отдал тебе всё, что мог, в прошлом месяце!

Раздался грохот — похоже, Зорин швырнул телефон об стол. Потом послышались шаги. Валентина едва успела сделать вид, что усердно режет овощи, когда дверь кабинета распахнулась и разъярённый Аркадий Леонидович промчался мимо неё.

— Чёртовы дети! — прорычал он, не замечая домработницу. — Думают, раз ты отец, то должен содержать их всю жизнь! Вечные вымогатели...

Он скрылся на кухне, и вскоре оттуда донёсся звон стекла — похоже, хозяин решил выпить. Валентина стояла, чувствуя, как по спине пробегает холодок. «Это просто семейные проблемы», — убеждала она себя. — «У всех они бывают. Может, дочь действительно клянчит деньги без причины. Мы же не знаем всей истории».

Но образ Зорина — чуткого, страдающего отца, который тоскует по потерянному сыну, образ, который она создала после того вечера у рояля, — потускнел и покрылся трещинами.

Аркадий Леонидович вышел из кухни с бокалом виски в руке, и Валентина поймала его взгляд — мутный, злой, почти безумный.

— Аркадий Леонидович, я приготовила суп, — осторожно сказала она. — Может, поедите? Это поможет...

— К чёрту суп! — отрезал он. — И вообще, не лезьте не в своё дело! Вы от меня что-то слышали? Нет? Вот и хорошо.

Валентина вздрогнула, словно от пощёчины. Такого тона в свой адрес она от него ещё не слышала. Ей хотелось возразить, сказать, что она просто беспокоится о его здоровье. Но она промолчала. В конце концов, она всего лишь домработница.

Зорин скрылся в кабинете, громко хлопнув дверью. Через некоторое время оттуда донеслись звуки музыки — что-то тяжёлое, агрессивное, совсем не в стиле артиста. Валентина вернулась к готовке, стараясь не думать о той ярости, которую увидела в глазах своего кумира. Хотелось верить, что это просто временный срыв, не больше.

Но червячок сомнения уже поселился в её душе.

***

— Валя, ты какая-то странная в последнее время, — Нина Петровна внимательно смотрела на подругу, сидящую напротив за кухонным столом. — Работа тебя не убивает? Вид у тебя усталый.

— Нет, что ты, — поспешила заверить её Валентина. — Работа хорошая. Платят вовремя, как договаривались.

Это была полуправда. Зорин действительно платил обещанное, но требовал гораздо больше, чем изначально оговаривали. Теперь Валентина не только убирала и готовила, но и отвечала на звонки в отсутствие хозяина, сортировала его почту, даже гладила одежду юным гостьям, которые иногда оставались на ночь. Рабочий день давно растянулся с семи утра до позднего вечера, но признаться в этом подруге было стыдно.

— А сам-то он какой? — не унималась Нина. — Небось задирает нос? Звезда всё-таки.

Валентина помешала ложечкой чай, подбирая слова.

— Он... занятой человек. Много работает.

— И часто молоденьких девиц приводит? — прищурилась Нина.

— Ты о чём? — Валентина сделала вид, что не поняла.

— Брось, Валя! Все знают про его похождения. Бабник он известный, твой Зорин. В каждом городе, говорят, по любовнице. И всё молоденькие, едва за двадцать.

— Это его личная жизнь, — холодно ответила Валентина. — Меня она не касается.

— Неужели не противно? — не унималась Нина. — Смотреть, как старый хрыч с девчонками обжимается? Как они над ним втихаря посмеиваются?

Валентина вспомнила, как вчера утром, когда она принесла завтрак в спальню Зорина, молоденькая брюнетка, лежавшая рядом с ним, едва сдерживала смешок, глядя на своего престарелого кавалера. И как потом, когда Аркадий Леонидович ушёл в душ, она звонила кому-то и, хихикая, рассказывала, что "старик" наконец-то купил ей сапоги за семьдесят тысяч.

— Нина! — Валентина повысила голос. — Прекрати, пожалуйста!

Нина удивлённо подняла брови, но замолчала. Некоторое время подруги пили чай в напряженной тишине.

— Прости, — наконец сказала Валентина. — Просто... я не хочу об этом говорить, хорошо?

— Как скажешь, — Нина пожала плечами. — Но если что, ты же знаешь — я всегда рядом.

Валентина благодарно кивнула, хотя внутри всё сжалось от тоски. Она и сама не понимала, почему вдруг так остро отреагировала на слова подруги. Может быть, потому что в глубине души знала: Нина права. И это знание разрушало что-то важное, что-то, что она бережно хранила и лелеяла столько лет — образ благородного, прекрасного человека, чьи песни согревали её в самые тёмные дни жизни.

Прощаясь с подругой у двери, Валентина вдруг ощутила непреодолимое желание рассказать правду — о том, каким раздражительным и грубым бывает её кумир, о том, как он кричит в телефон, о том, как высмеивает собственных поклонников, называя их "стадом баранов". Но что-то удержало её — то ли стыд, то ли последняя надежда, что всё это временно, что настоящий Зорин — тот, которого она знала по песням, — ещё проявит себя.

— Хорошо выглядишь сегодня, — вдруг сказала Нина, внимательно вглядываясь в лицо подруги. — Причесалась по-новому?

Валентина смущённо коснулась волос. Вчера она решилась и сходила в парикмахерскую, потратив часть зарплаты на новую стрижку и лёгкое окрашивание. Делала это не для себя — для него. В глубине души теплилась безумная, абсурдная надежда, что если она будет выглядеть моложе и привлекательнее, то, может быть, Зорин заметит в ней женщину, а не только домработницу. Конечно, не такую ослепительную, как его юные любовницы, но всё же...

— Да так, захотелось перемен, — пожала плечами Валентина.

— Зорину понравилось? — неожиданно спросила Нина.

— Что?! — Валентина вздрогнула. — При чём тут...

— Да ладно, — Нина махнула рукой. — Я же вижу, как ты на него смотришь. Как всегда смотрела. Только теперь ещё и стараешься понравиться.

— Ничего подобного, — возмутилась Валентина, чувствуя, как кровь приливает к щекам. — Я просто работаю у него. И всё.

— Ну-ну, — Нина скептически покачала головой. — Только смотри, не заиграйся. Такие, как он, женщинами пользуются, а потом выбрасывают, как использованный платок.

— Господи, Нина! О чём ты вообще? — Валентина всплеснула руками. — Я ему в... в матери гожусь!

— Да? А этим девицам, которых он таскает к себе, он в дедушки годится. И что? — Нина вздохнула. — Ладно, забудь. Просто... береги себя, хорошо? И звони почаще.

Валентина кивнула и поспешила домой. Разговор оставил неприятный осадок, как будто подруга заглянула в самый тайный уголок её души и обнаружила там то, в чём Валентина сама себе боялась признаться.

***

Настоящее разочарование пришло неожиданно, в один из тех редких дней, когда Аркадий Зорин находился дома. Он готовился к юбилейному концерту, возился с какими-то бумагами в кабинете, время от времени выходил на кухню за кофе.

Валентина как раз готовила обед, когда в дом влетела Вероника — та самая длинноногая красотка, которая была с Зориным в первый день их встречи. Судя по всему, у неё был свой ключ от дома.

— Аркаша! — пропела она, бросая на диван дорогую сумочку. — Ты всё ещё работаешь? Я думала, мы едем на выставку!

Из кабинета вышел Зорин, выглядевший немного раздражённым.

— Вероника, мы договаривались на пять часов. Сейчас только два.

— Ой, да ладно тебе, — девушка повисла у него на шее, обвивая руками, словно лиана. — Я соскучилась! Три дня не виделись!

Валентина отвернулась к плите, делая вид, что полностью поглощена приготовлением соуса. На самом деле, каждое слово, каждый жест отпечатывался в её сознании, как выжженное клеймо. Она уже привыкла к мысли, что у Зорина постоянно меняются партнёрши, но почему-то именно эта Вероника вызывала особенно острое чувство неприязни. Может быть, потому, что именно она была с ним в тот вечер, когда они впервые встретились. А может, из-за высокомерного взгляда, которым девушка одаривала домработницу.

Зорин попытался высвободиться из её объятий, но Вероника не отпускала.

— Мне нужно работать, — сухо сказал он. — Иди... посмотри телевизор или ещё что-нибудь.

— Фу, какой ты скучный стал, — надула губки девушка. — Раньше тебя невозможно было оторвать от меня!

— Вероника, — голос Зорина звучал тихо, но Валентина, стоявшая на кухне за полуоткрытой дверью, отчётливо слышала каждое слово. — У меня важный концерт через две недели. Я должен подготовиться. Потом мы покуражимся, обещаю.

От этих слов Валентину передёрнуло. "Покуражимся" — какое пошлое, унизительное слово. Как мог человек, писавший такие возвышенные, чистые песни, так выражаться?

— Ну хорошо, — сдалась девушка. — Тогда я пока поболтаю с твоей домработницей. Эй, как вас там...

— Валентина, — машинально отозвалась она.

— Валентина, сделайте мне кофе! — приказным тоном произнесла Вероника, заходя на кухню. — И бутерброд с чем-нибудь вкусненьким.

Зорин, покачав головой, скрылся в кабинете, а Вероника расположилась за кухонным столом, беззастенчиво разглядывая Валентину, словно диковинное насекомое.

— А вы давно у него работаете? — спросила она, когда Валентина поставила перед ней чашку с кофе.

— Второй месяц, — ответила Валентина, стараясь скрыть неприязнь. Эта девица была лишь немногим старше её племянницы.

— И как вам? Он ведь та ещё язва, да? — Вероника хихикнула, глядя в сторону кабинета.

Валентина не ответила, делая вид, что занята приготовлением бутерброда.

— Да ладно вам, — фыркнула Вероника. — Можете не притворяться. Я-то знаю, какой он на самом деле.

— Аркадий Леонидович очень талантливый человек, — сдержанно ответила Валентина. — Творческие люди имеют право на особенности характера.

Вероника рассмеялась так громко, что поперхнулась кофе.

— Боже, вы и правда его фанатка! Аркаша рассказывал, что подобрал вас где-то на улице, но я думала, он просто прихвастнул!

Валентина почувствовала, как к щекам приливает кровь.

— Я не понимаю, о чём вы.

— Да ладно вам, — Вероника понизила голос до заговорщицкого шёпота. — Он же всем рассказывает эту историю. Как встретил свою «самую преданную поклонницу» и теперь она за гроши вкалывает у него в доме. Очень забавно, по его словам. Особенно то, как вы на него смотрите — так и пишет: "С таким обожанием, будто я как минимум Иисус Христос". Мы все умираем со смеху, когда он это рассказывает.

Валентина застыла с ножом в руке. Ей показалось, что кто-то вылил ей за шиворот ведро ледяной воды. А потом окатил кипятком. Горячая волна унижения, обиды, разочарования захлестнула с головой. Значит, для него она всего лишь забавная история, анекдот, которым можно развлекать приятелей? Карикатура на стареющую поклонницу?

— Вы... ошибаетесь, — с трудом выдавила она. — Аркадий Леонидович платит мне достойную сумму за мою работу. Это чисто деловые отношения.

Вероника снова хихикнула.

— Ну да, конечно. Если считать, что вы работаете по восемь часов. А не по двенадцать-пятнадцать, как на самом деле.

Это было правдой. Валентина действительно часто задерживалась допоздна — особенно когда у Зорина были гости и после их ухода приходилось долго убирать. Иногда она возвращалась домой за полночь, падала без сил на кровать и засыпала, не раздеваясь.

— И вообще, — продолжала Вероника, явно наслаждаясь произведённым эффектом, — я бы на вашем месте уже давно уволилась. Он банкрот, вы знаете? Весь в долгах. За этот дом кредит не выплачен, машину скоро отберут... Даже мне денег задолжал.

— Я вам не верю, — твёрдо сказала Валентина, хотя внутри всё холодело от страха. Что если Зорин однажды просто не заплатит ей? Она уже потратила весь запас "гробовых" денег, который откладывала на свои похороны, чтобы не висеть на ком-то после смерти. Потратила на лекарства и на новые туфли, которые хотела бы надеть, если Зорин возьмёт её с собой на концерт...

— Да мне плевать, верите вы или нет, — пожала плечами Вероника. — Просто предупреждаю. Он может в любой момент свернуть всё и сбежать куда-нибудь в Таиланд, а вас оставить с носом. Уже не в первый раз так проворачивает.

В этот момент дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился мрачный Зорин.

— Вероника, хватит болтать, — резко сказал он. — Валентина, принесите мне чай в кабинет. А ты, — он повернулся к девушке, — иди сюда. Нам нужно поговорить.

Когда они скрылись в кабинете, Валентина медленно опустилась на стул, чувствуя, как дрожат колени. Она не хотела верить словам этой... этой пустышки. Но что-то подсказывало: Вероника не врала. По крайней мере, не во всём.

Пока закипал чайник, из кабинета доносились приглушенные голоса. Валентина не могла разобрать слов, но тон был явно напряженным. Через минуту дверь кабинета распахнулась, и оттуда вылетела разъяренная Вероника.

— Жадный старикашка! — бросила она, хватая сумочку с дивана. — Думаешь, я буду терпеть твои выходки за такие гроши? Обойдешься!

Хлопнула входная дверь. В доме повисла звенящая тишина.

Валентина медленно поставила чашку с чаем на поднос и направилась к кабинету. Руки дрожали, но она старалась не расплескать напиток.

Аркадий Леонидович сидел за столом, обхватив голову руками. Услышав шаги, он выпрямился и попытался придать лицу невозмутимое выражение, но Валентина успела заметить в его глазах что-то похожее на отчаяние.

— Ваш чай, — тихо сказала она, ставя чашку на стол.

— Спасибо, — буркнул он, не глядя на неё. Потом вдруг поднял глаза и спросил резко: — Что вам наговорила эта дрянь?

Валентина замялась.

— Ничего особенного... Просто болтала.

— Врёте, — Зорин скривился. — Я же вижу по вашему лицу. Ну, давайте, выкладывайте — что она вам наплела?

Валентина почувствовала, как к горлу подступает ком.

— Она сказала... что вы в долгах. Что у вас проблемы с деньгами, — тихо произнесла Валентина, избегая смотреть ему в глаза.

Зорин выругался сквозь зубы, потом откинулся на спинку кресла и неожиданно засмеялся — горько, безрадостно, с каким-то свистящим присвистом, словно через сломанную флейту.

— Ну надо же, какая проницательность! — он покачал головой. — Да, у меня проблемы с деньгами. И что с того? У кого их сейчас нет?

Он смотрел на неё с вызовом, словно испытывая, насколько далеко она осмелится зайти. Валентина нервно сжала пальцы на подносе.

— Вы не сможете... заплатить мне? — тихо спросила она, чувствуя, как внутри всё обрывается от этой мысли. Деньги ей были нужны не столько ради них самих, сколько как подтверждение того, что её работа имеет ценность, что её присутствие в доме кумира — не просто проявление жалости с его стороны.

— Пока смогу, — махнул рукой Зорин. — Не беспокойтесь на этот счёт. А эта дрянь... — он снова скривился, — просто злится, что я не купил ей новую шубу. Ничего, перебесится и вернётся. Они всегда возвращаются.

Он посмотрел на Валентину с какой-то странной усмешкой:

— Вы ведь тоже вернулись, правда? Спустя сколько — тридцать лет? Только в другом качестве.

В его глазах мелькнуло что-то холодное, оценивающее. Валентине стало не по себе. Неужели Вероника говорила правду? Неужели для Зорина она всего лишь объект насмешек, сентиментальная дура, которую легко использовать?

— Она ещё сказала... — Валентина запнулась, не зная, стоит ли продолжать.

— Ну? — Зорин вскинул брови. — Что ещё?

— Что вы... рассказываете обо мне своим друзьям. И... смеётесь надо мной.

Зорин замер. На его лице промелькнула тень смущения, но тут же сменилась раздражением.

— И вы поверили? — он фыркнул. — Господи, Валентина, вам сколько лет? Пятнадцать? Неужели вы принимаете всерьёз сплетни ревнивой девчонки?

Но что-то в том, как он отвёл взгляд, как его пальцы нервно забарабанили по столу, сказало Валентине больше, чем его слова. Он врал. Неумело и очевидно для того, кто внимательно наблюдал. А она уже привыкла наблюдать за ним очень внимательно.

— Я... пойду закончу с обедом, — пробормотала она и поспешила выйти из кабинета.

На кухне она без сил опустилась на стул и закрыла лицо руками. Что-то внутри неё трескалось и осыпалось, как старая штукатурка. Образ Аркадия Зорина — блестящего, талантливого, благородного — покрывался трещинами, сквозь которые проступало что-то совсем другое, незнакомое и пугающее.

«Тридцать лет, — подумала она горько. — Тридцать лет я боготворила человека, который, оказывается, обычный самовлюблённый эгоист. И как я только не замечала? Все знаки были здесь, прямо передо мной...»

Она вспомнила, как яростно Зорин спорил с музыкантами во время репетиции концерта, как унизительно отчитывал молодого звукооператора за мелкую ошибку, как цинично отзывался о других исполнителях... Но она всё списывала на творческий темперамент, на стремление к совершенству.

Образ кумира рушился, погребая под обломками что-то важное внутри неё самой. Словно умирала целая эпоха её жизни.

***

В следующую субботу Зорин устроил вечеринку. Точнее, это был деловой ужин — он пригласил каких-то важных людей из шоу-бизнеса, организаторов концертов, журналистов. И, конечно, нескольких эффектных дам для "украшения стола", как он сам выразился в телефонном разговоре с кем-то из своих приятелей.

Валентине пришлось не только приготовить ужин, но и прислуживать за столом — разносить блюда, подливать вино, убирать грязные тарелки. Ноги гудели, спина ныла, но она терпела. Зорин обещал заплатить за сегодняшний вечер отдельно.

Гости были шумными, много пили, громко смеялись. Аркадий Леонидович блистал — рассказывал анекдоты, вспоминал истории из гастрольной жизни, делился планами на будущее. Говорил о предстоящем юбилейном концерте, о новых песнях, о возможном турне по стране.

Слушая его, Валентина не могла не восхищаться — как артистично он держится, как умеет очаровывать публику. Но в то же время она теперь замечала то, чего не видела раньше: фальшь в его улыбке, напряжение в глазах, когда речь заходила о деньгах, показное радушие, которое сменялось раздражением, стоило кому-то отвернуться.

В какой-то момент разговор зашёл о поклонниках. Один из гостей, полноватый мужчина с сигарой, рассказывал историю о сумасшедшей фанатке, которая преследовала его друга-музыканта.

— Представляете, следила за ним, писала письма, дарила идиотские самоделки, — хохотал он. — А потом проникла к нему домой и украла... нижнее бельё!

Гости рассмеялись. Зорин тоже усмехнулся и покачал головой.

— О, у меня тоже есть коллекция таких историй, — сказал он, отпивая вино. — Всю жизнь преследуют сумасшедшие фанатки. Особенно сейчас, когда я уже не мальчик, набрасываются как на последний шанс. — Он сделал драматическую паузу. — Одна даже устроилась ко мне домработницей!

У Валентины похолодели руки. Она как раз собирала тарелки на другом конце стола и замерла, услышав эти слова.

— Серьёзно? — оживился кто-то из гостей.

— Абсолютно! — Зорин развёл руками. — Представляете? Стоит на улице, продаёт цветочки, увидела меня — чуть в обморок не упала. «Ах, я ваша поклонница с юности! Знаю все песни наизусть!» — он передразнил Валентину писклявым голосом.

Гости засмеялись, а Валентина почувствовала, как кровь приливает к лицу. Ей хотелось провалиться сквозь землю.

— И что, хорошо работает? — спросила одна из женщин.

— Как заведённая! — Зорин хмыкнул. — Ещё бы, для неё это как в храме убираться. Смотрит на меня с таким обожанием, аж неловко.

Новый взрыв хохота. Валентина тихонько поставила стопку тарелок на боковой столик и незаметно выскользнула на кухню. Сердце колотилось как сумасшедшее, к горлу подступала тошнота.

Значит, Вероника не солгала. Для Зорина она действительно была просто забавной историей, поводом посмеяться с друзьями. Анекдотом.

Валентина механически ополоснула руки, вытерла их полотенцем. В голове звенела пустота, словно всё внутри выгорело. Захотелось немедленно уйти, выбежать из этого дома и никогда больше не возвращаться. Но что-то удержало — то ли профессиональная гордость («работу нужно доводить до конца»), то ли многолетняя привычка всё терпеть и «не создавать проблем».

Она вернулась в столовую с кофейником в руках. Лицо её было спокойным, только немного побледневшим. Никто из гостей не обратил на неё внимания — разговор уже ушёл в другое русло, обсуждали какого-то продюсера, который якобы разорился.

— Говорят, жена его бросила и отсудила последнее, — сказал кто-то из гостей.

— Не повезло бедняге, — отозвался Зорин, качая головой. — Хотя, что ещё ждать от женщин? — Он приподнял бокал. — Предлагаю тост за то, что мы с вами свободны от семейных уз и можем наслаждаться обществом... более приятных спутниц.

Он бросил масляный взгляд на сидевшую рядом с ним блондинку, которая кокетливо улыбнулась в ответ.

Валентина разливала кофе, стараясь не встречаться взглядом с хозяином дома. Она чувствовала, что её руки дрожат, и боялась пролить горячую жидкость.

Когда гости разошлись далеко за полночь, Валентина осталась убирать со стола и мыть посуду. Дом выглядел как после урагана — повсюду пепельницы с окурками, пустые и полупустые бокалы, салфетки, крошки. На диване в гостиной валялся женский шарфик, под столом — чей-то галстук.

Убирая в гостиной, она наткнулась на забытый кем-то из гостей телефон. Хотела отнести его Зорину, но тот уже спал — храпел наверху, в спальне, не сняв даже туфли.

Валентина бережно положила телефон на столик в прихожей и продолжила уборку. Домой она вернулась только в три часа ночи, измученная, с гудящими ногами и звенящей пустотой в душе.

Утром, придя на работу, она обнаружила Зорина в состоянии мрачной ярости.

— Почему вы мне его вчера не отдали?! — набросился он на Валентину, размахивая найденным телефоном.

— Вы уже спали, Аркадий Леонидович, — растерянно ответила она. — Я не хотела вас беспокоить...

— У меня могли быть важные звонки! — не унимался он. — Вы понимаете, что я потерял целое утро?

— Но ведь это не ваш телефон, — осторожно заметила Валентина. — Его кто-то из гостей забыл.

Зорин осёкся, моргнул несколько раз, потом раздражённо махнул рукой:

— Какая разница! Надо было разбудить меня в любом случае!

Он ушёл, бормоча что-то себе под нос, а Валентина осталась стоять на кухне, глядя ему вслед с растущим беспокойством. Что это было? Почему он так разозлился из-за чужого телефона?

Ответ пришёл неожиданно, когда она убиралась в гостиной и случайно услышала разговор Зорина по телефону. Он говорил с кем-то, кого называл "Шеф", и судя по тону, этот разговор был не из приятных.

— Да, отправил вчера, как договаривались... Что значит не получили? — голос Зорина звучал напряжённо. — Я лично перечислил деньги... Дайте мне ещё пару дней, я разберусь... Нет, не нужно никого посылать, я всё решу!

Когда он повесил трубку, Валентина услышала звук удара — похоже, Зорин в сердцах стукнул кулаком по столу.

«Он действительно в долгах, — поняла она. — И, похоже, в серьёзных».

Из кабинета донеслось приглушённое ругательство, потом звук открываемой бутылки. Валентина тихонько вздохнула и продолжила работу. Она уже почти смирилась с тем, что её кумир оказался совсем не таким, каким она его представляла всю жизнь. Но всё равно где-то глубоко внутри ещё теплилась надежда на то, что это просто временные трудности, что настоящий Зорин — тот самый, благородный и возвышенный, которого она знала по песням, — ещё вернётся.

Эта надежда умерла через несколько дней, когда она случайно услышала, как Зорин разговаривает по телефону с организатором своего юбилейного концерта.

— Билеты? — он нервно расхаживал по кабинету. — Не очень, говоришь? Ну, запустите акцию какую-нибудь. Два по цене одного... Что значит "не окупятся затраты"? Слушай, мы это уже обсуждали! — Он повысил голос. — Мне нужен аншлаг, понимаешь? Аншлаг! Хоть бесплатно раздавайте, мне плевать! Главное, чтобы писали, что все билеты распроданы и зал был полный.

После небольшой паузы он продолжил, уже тише:

— Да, знаю, что кризис... Да, знаю, что молодёжь меня не слушает... Но есть же ещё мои поклонники! Те, кто в восьмидесятые... — Он помолчал. — Что? Да, понимаю, они уже старые и денег у них нет. А у кого они есть в этой чёртовой стране!

Он резко бросил трубку и выругался. Валентина тихонько отошла от двери, чувствуя странное опустошение. Значит, даже его хвалёный юбилейный концерт, о котором он так много говорил, на который она так мечтала попасть — всего лишь попытка создать видимость былой славы? Попытка доказать себе и другим, что он всё ещё кому-то нужен?

В тот момент она вдруг почувствовала к нему не презрение, а жалость. Должно быть, это страшно — быть когда-то на вершине, а потом понять, что мир движется дальше, и ты уже никому не интересен. Что твои песни, которые когда-то знала вся страна, теперь воспринимаются как нечто архаичное и смешное.

Жаль только, что свою боль и разочарование он вымещал на окружающих.

***

— Валя, ты выглядишь просто ужасно, — Нина Петровна критически осмотрела подругу, когда та пришла к ней в воскресенье. — Осунулась вся, под глазами круги. Что с тобой творится?

— Работы много, — отмахнулась Валентина. — Вчера была вечеринка, до трёх ночи убиралась.

— И сколько он тебе заплатил за сверхурочные? — прищурилась Нина.

— Ещё не заплатил, — призналась Валентина. — Обещал сегодня, но... не успел.

— Он тебя использует, — прямо сказала Нина. — Эксплуатирует на полную катушку. А ты терпишь, потому что он — твой кумир.

— Неправда! — Валентина вскинула голову. — Просто у него сейчас трудный период. Подготовка к концерту, много работы...

— А ещё он по уши в долгах и не вылезает из любовных скандалов, — добавила Нина. — Да-да, не делай такое лицо! Я умею пользоваться интернетом, в отличие от тебя. Там про твоего Зорина такое пишут...

Валентина вздрогнула, вспомнив подслушанный телефонный разговор с каким-то "шефом".

— Что пишут? — тихо спросила она.

— Что он задолжал каким-то серьёзным людям, — Нина понизила голос. — Какому-то криминальному авторитету. И что этот дом, в котором он живёт, даже не его, а принадлежит другому человеку. Просто Зорин делает вид, что всё это — его.

Валентина побледнела. Сразу вспомнились странные звонки, которые Зорин принимал с напряжённым лицом, его постоянные разговоры о деньгах, нервозность...

— И ещё там написано, что его бывшая жена подала в суд, — продолжала Нина. — Требует алименты, которые он не платил пятнадцать лет.

— У него есть сын, — тихо сказала Валентина, вспомнив тот редкий откровенный разговор у рояля. — Был. Умер от передозировки...

— А ещё дочь, — кивнула Нина. — С которой он не общается. И говорят, что он...

— Хватит! — Валентина не выдержала и повысила голос. — Не хочу это слушать!

Нина замолчала, удивлённо глядя на подругу.

— Прости, — сказала Валентина уже спокойнее. — Просто... это всё сплетни. А я вижу другое. Я вижу человека, который запутался, который борется... который через многое прошёл.

— Ну-ну, — скептически покачала головой Нина. — Как знаешь. Только помни: если что — я всегда готова тебя выслушать. И помочь.

Валентина кивнула, благодарная за то, что подруга не стала продолжать этот неприятный разговор.

— Хочешь чаю? — спросила Нина, меняя тему.

— Пожалуй, — Валентина слабо улыбнулась. — И расскажи лучше, как твои дела.

Они проговорили о разных пустяках ещё час, потом Валентина засобиралась домой. Ей хотелось побыть одной, обдумать всё, что она узнала. Голова была тяжёлой, мысли путались.

Прощаясь с подругой у двери, она вдруг сказала:

— Знаешь, Нина... я, наверное, скоро уволюсь. Ты была права. Эта работа... она выматывает меня.

Нина ничего не ответила, только крепко обняла Валентину, и этот молчаливый жест поддержки значил больше любых слов.

***

События достигли кульминации через неделю. Зорин вернулся домой явно не в себе — бледный, с трясущимися руками, с каким-то затравленным взглядом. Бросил Валентине, что ужинать не будет, и заперся в кабинете.

Через час оттуда послышались звуки, похожие на грохот падающей мебели и звон разбивающегося стекла. Валентина испуганно замерла, не зная, что делать. Идти проверять было страшно, но и оставаться в неведении невозможно.

Выждав ещё немного, она осторожно постучала в дверь кабинета.

— Аркадий Леонидович? У вас всё в порядке?

Никакого ответа. Только какой-то странный шорох и приглушённое бормотание.

— Аркадий Леонидович, я вхожу, — предупредила Валентина и, собравшись с духом, открыла дверь.

Кабинет выглядел как после погрома. Книги сброшены с полок, стол перевёрнут, кресло опрокинуто, на полу осколки разбитого графина. А посреди всего этого хаоса стоял на коленях Аркадий Зорин и лихорадочно копался в какой-то шкатулке, разбрасывая вокруг себя бумаги.

— Где?! Где она?! — бормотал он себе под нос. — Я точно положил её сюда!

— Аркадий Леонидович! — Валентина бросилась к нему. — Что случилось? Вам плохо?

Он резко обернулся, глаза дикие, зрачки расширены.

— А, это вы... — он попытался встать, но пошатнулся и чуть не упал. — Уйдите. Это не ваше дело.

— Вам нужна помощь, — Валентина попыталась поддержать его за локоть, но он грубо оттолкнул её руку.

— Мне нужна моя пластинка! — выкрикнул он. — Редкая, коллекционная! Вы её не видели?

— Какая пластинка? — растерянно спросила Валентина.

— Bowie, оригинальное издание, с автографом! — Зорин снова начал лихорадочно перебирать бумаги. — Она стояла вот здесь, на полке! Куда она делась?!

Он бросился к стеллажу, где стояли пластинки и начал судорожно их перебирать, бросая некоторые на пол.

— Я не трогала никаких пластинок, — испуганно ответила Валентина. — Только протирала пыль с полок, но ничего не переставляла.

— Врёте! — внезапно закричал Зорин, стремительно меняясь в лице. Его черты исказились, словно маска треснула и сквозь трещины проступило что-то жуткое, едва ли человеческое. — Вы её украли! Это вы! Больше некому!

Он бросился к Валентине с таким перекошенным от ярости лицом, что она в страхе отступила к двери.

— Аркадий Леонидович, что вы такое говорите? Я никогда в жизни ничего не крала!

— Тогда где она?! — Он схватил Валентину за плечи и начал трясти. От него пахло спиртным и каким-то лекарством. Глаза были мутными, с расширенными зрачками. — Где моя пластинка?! Она стоит огромных денег! Я мог бы решить все проблемы с её помощью!

Валентина в ужасе вырвалась из его рук и отскочила в сторону. Страх и разочарование смешались в груди, подступая к горлу горькой волной.

— Немедленно верните пластинку! — продолжал кричать Зорин. — Иначе я вызову полицию! Вас посадят! Вы — воровка!

— Я ухожу, — дрожащим голосом произнесла Валентина, нащупывая за спиной дверную ручку. — Немедленно. И больше не вернусь.

— Стоять! — Зорин схватил со стола тяжёлое пресс-папье и замахнулся. — Ты никуда не уйдёшь, пока не вернешь мою вещь!

В этот момент в его глазах промелькнуло что-то такое, от чего Валентина похолодела. Это не был взгляд её кумира — талантливого, благородного артиста, чьи песни она любила всю жизнь. Это был взгляд загнанного в угол, жалкого и озлобленного человека, готового на всё.

Валентина выскочила из кабинета и бросилась к выходу, на ходу хватая своё пальто с вешалки. Ноги подкашивались, руки тряслись так, что она с трудом справлялась с пуговицами. Позади слышались тяжёлые шаги и проклятия Зорина.

— Куда?! А деньги кто мне вернёт?! — кричал он, хватаясь за перила лестницы, спускаясь следом. — Я потратил на тебя столько денег! Неблагодарное ничтожество!

Валентина выскочила из дома и побежала по дорожке к воротам, не оглядываясь. Сердце колотилось как бешеное, в висках стучало. Только оказавшись за воротами, она перевела дух и обернулась.

Зорин стоял на крыльце — растрёпанный, с перекошенным лицом, похожий на безумца. Совсем не похожий на того импозантного мужчину, который покупал у неё цветы два месяца назад. И уж точно не похожий на обаятельного, галантного артиста, которого она столько лет видела в своих мечтах.

«Боже мой, — подумала Валентина, торопливо шагая прочь от проклятого дома. — Кому я поклонялась все эти годы? Кого превозносила, о ком мечтала, ради кого экономила последние крохи?»

Это был не человек из её грёз, не тот, чей образ она бережно хранила долгие годы. Это был чужой, страшный в своей опустошённости, жалкий в своей злобе мужчина, не имеющий ничего общего с тем идеалом, которого она создала в своём воображении.

И осознание этого было мучительным, но вместе с тем странно очищающим. Как будто спала с глаз пелена, которая мешала видеть мир таким, каков он есть, без иллюзий и самообмана.

— Я же говорила! — Нина Петровна разливала по чашкам горячий чай с малиной, её движения были мягкими, заботливыми, но в голосе слышалась еле сдерживаемая тревога. — С самого начала чувствовала, что нечисто дело!

Валентина сидела за столом, закутавшись в тёплый плед. Она всё ещё дрожала, хотя прошло уже несколько часов с тех пор, как она сбежала из дома Зорина. К Нине она примчалась в слезах, едва держась на ногах от пережитого стресса. Пришлось взять такси – последние деньги из кошелька, но идти пешком не было сил, а общественный транспорт уже не ходил.

— Как же стыдно, — прошептала Валентина, обхватывая ладонями горячую чашку. — Как же мне стыдно, Нина...

— Да чего стыдиться-то? — удивилась подруга, присаживаясь рядом. — Ты ничего плохого не сделала.

— Стыдно за то, какой я была дурой, — Валентина покачала головой. В тусклом свете настольной лампы её лицо казалось осунувшимся, словно за эти несколько часов она постарела ещё на десять лет. — Столько лет боготворила человека, которого даже не знала. Развесила его портреты, собирала вырезки из газет... Я ведь даже письма ему писала! Представляешь? Каждый год в день его рождения...

Она не договорила, горло перехватило от обиды.

— Да брось ты, — Нина махнула рукой. — Мало ли кто в молодости чудил? Подумаешь, была влюблена в артиста! Все девчонки через это проходят.

— Дело не в этом, — тихо сказала Валентина. — Я ведь всю жизнь с ним сверяла. Думала: а что бы сказал Аркадий Зорин? А понравилось бы ему, как я поступаю? Мне казалось, что он какой-то... эталон. Благородный, талантливый, особенный. — Она горько усмехнулась. — А он оказался...

— Обычным мужиком, — закончила за неё Нина. — Даже хуже обычного. Эгоист, хам и бабник. Да ещё и должник.

Валентина вздохнула и отпила чай. В голове всё ещё звучали оскорбления, которыми осыпал её бывший кумир. «Неблагодарная тварь», «ничтожество», «старая грымза»... И это тот самый человек, чьи песни она слушала каждый вечер перед сном? Тот, чью фотографию хранила в специальной рамке на прикроватной тумбочке? Тот, на чей концерт собирала деньги, отказывая себе в необходимых лекарствах?

— Но знаешь, что самое страшное? — Валентина подняла глаза на подругу. В них стояли непролитые слёзы. — Мне его жалко.

— Кого? Зорина? — Нина удивлённо вскинула брови. — С чего вдруг?

— Он ведь абсолютно несчастный человек, — медленно произнесла Валентина, словно осознавая это только сейчас. — Без любви, без настоящих друзей. Только эти... прихлебатели вокруг. Девицы, которые с ним из-за денег. А денег-то у него, похоже, и нет толком. Одни долги.

— Сам виноват, — отрезала Нина. — Никто не заставлял его прожигать жизнь. Мог бы жить как человек — скромно, по средствам. А он всё пыжится, строит из себя звезду... Да ещё и других унижает.

— Ему страшно, — задумчиво сказала Валентина, глядя куда-то сквозь подругу. — Страшно признаться, что слава прошла, что он уже не тот. Вот и цепляется за прошлое, за образ, который создал.

— Теперь ты его ещё и жалеешь? — возмутилась Нина. — После всего, что он тебе наговорил? После того, как эксплуатировал и унижал?

— Не жалею, — покачала головой Валентина, хотя её слова звучали не очень убедительно. — Просто... понимаю. И знаешь, что самое удивительное?

— Что?

— Мне кажется, я стала свободнее, — слабо улыбнулась Валентина. — Как будто какая-то цепь спала. Я больше ничего ему не должна — ни поклонения, ни восхищения. Могу просто... жить дальше. По-своему.

Нина внимательно посмотрела на подругу и медленно кивнула.

— Знаешь, а ведь ты права. Ты действительно выглядишь как-то... иначе. Спокойнее, что ли. Словно тяжесть с плеч сбросила.

— Да, — согласилась Валентина и вдруг, неожиданно для самой себя, улыбнулась — легко, свободно. — Спокойнее. И злости нет. Только... жаль потерянного времени.

— Какого ещё потерянного времени?

— Которое я потратила на поклонение пустышке, — вздохнула Валентина. — Столько лет...

— Ну хватит себя жалеть! — строго сказала Нина. — Ты песни его любила, не его самого. А песни-то хорошие были, правда?

— Были, — кивнула Валентина. — Особенно ранние. Искренние. Когда он ещё верил в то, о чём пел.

— Вот и не о чем жалеть, — подытожила Нина. — А сейчас тебе нужно отдохнуть. И завтра мы вместе пойдём искать тебе новую работу. Нормальную, с адекватным графиком. Без всяких психов и звёзд. — Она хитро прищурилась. — Моя парикмахерша говорила, что у них ищут администратора. Как раз для солидной дамы с хорошими манерами. Ты бы подошла.

Валентина благодарно улыбнулась подруге. Впервые за долгое время она чувствовала странное облегчение, будто сбросила с плеч тяжёлый груз. Идеал рухнул, мечта разбилась вдребезги. Но почему-то стало легче дышать. Как после грозы, когда воздух пропитан озоном и пахнет свежестью.

— Спасибо, Ниночка, — тихо сказала она. — Не знаю, что бы я без тебя делала.

— И знать не надо, — отмахнулась Нина. — Для того друзья и существуют, чтобы поддерживать в трудную минуту. А не для того, чтобы с пьедестала на тебя смотреть.

***

Прошло три недели с тех пор, как Валентина в последний раз видела Аркадия Зорина. За это время она успела устроиться на новую работу — администратором в небольшой парикмахерской недалеко от дома. Платили меньше, чем у Зорина, но зато никто на неё не кричал, не заставлял работать по ночам и не обвинял в воровстве.

Коллектив оказался приятным — в основном женщины среднего возраста, доброжелательные и общительные. Валентина быстро влилась в коллектив, и впервые за долгое время почувствовала себя нужной, полезной. Она составляла графики, встречала клиентов, отвечала на звонки — всё это было несложно, но давало ощущение упорядоченности, которое так необходимо в её возрасте.

Первую зарплату она потратила на новое платье — тёмно-синее, строгое, но элегантное. А ещё записалась к косметологу — просто на консультацию, но даже это было для неё большим шагом. Раньше она считала, что в её возрасте уже поздно заботиться о внешности. Теперь же появилось странное желание нравиться — не кому-то конкретному, а просто себе самой.

Однажды вечером Валентина возвращалась домой после смены. День выдался суматошный — много клиентов, телефон разрывался от звонков. Но настроение было хорошим.

Проходя мимо газетного киоска, Валентина машинально бросила взгляд на обложки журналов. И замерла на месте.

С глянцевой обложки музыкального издания на неё смотрел Аркадий Зорин — ухоженный, улыбающийся, в модном костюме. Заголовок гласил: «Легенда возвращается! Аркадий Зорин даст юбилейный концерт в честь своего 70-летия!»

Валентина медленно выдохнула. Сердце странно кольнуло, но не болью — скорее, лёгкой грустью, словно отзвуком прежних чувств. Она протянула руку к журналу, взяла его, перелистала. Большая статья, интервью, фотографии... Зорин рассказывал о своих творческих планах, о том, как счастлив вернуться на сцену, о новых песнях, которые готовит для поклонников.

Ни слова о долгах, о проблемах, о срывах. Только блеск и глянец. За которыми, как она теперь знала, скрывалась пустота и отчаяние.

Валентина вернула журнал на полку и пошла дальше. Раньше она бы непременно купила этот номер, вырезала бы фотографии, перечитывала бы интервью. Теперь — не было никакого желания. Словно это был совершенно чужой, незнакомый человек.

«Интересно, нашёл ли он свою пластинку?» — подумала она, заворачивая за угол. — «И расплатился ли с долгами? Или всё так же живёт в кредит, создавая видимость роскоши?»

Эти мысли не вызывали ни злости, ни обиды. Только спокойное понимание: это больше не её мир. Не её проблемы. Не её кумир.

Она вернулась в свою маленькую, но уютную квартиру, приняла душ, приготовила лёгкий ужин. Потом достала с полки книгу — томик Чехова, который недавно купила в букинистическом магазине. Раньше она почти не читала — всё свободное время занимали мысли о Зорине, просмотр его интервью, прослушивание песен. Теперь же в её жизни появилось место для других интересов, других радостей.

Под мягким светом настольной лампы она погрузилась в чтение, наслаждаясь мастерски выписанными образами, тонкими наблюдениями, мягким юмором. В какой-то момент зазвонил телефон. Это была Нина.

— Ты смотришь телевизор? — без предисловий спросила она.

— Нет, а что? — удивилась Валентина.

— Там твой... бывший кумир выступает. Дают прямую трансляцию с его пресс-конференции.

Валентина помедлила, размышляя, стоит ли включать телевизор. Любопытство боролось с нежеланием снова погружаться в тот мир, из которого она так недавно вырвалась.

— Я читаю, — наконец сказала она. — Чехова.

— И правильно, — одобрила Нина. — Лучше Чехов, чем эта... знаменитость. Я просто подумала, что тебе может быть интересно.

— Спасибо, но нет, — твёрдо ответила Валентина. — Это всё в прошлом.

После разговора она вернулась к книге, но мысли ненадолго унеслись в другом направлении. Зорин снова на экранах, снова говорит о своём "возвращении"... Неужели всё повторяется? Сколько ещё попыток "вернуться" он предпримет, прежде чем поймёт, что время не стоит на месте, что нельзя бесконечно эксплуатировать славу прошлых лет?

«Каждому своё, — подумала Валентина. — Ему — его концерты и вечная погоня за ускользающей славой. Мне — моя спокойная жизнь, новая работа, книги, которые я наконец-то начала читать...»

Она снова погрузилась в чтение, но спустя полчаса пришло странное беспокойство. Что-то подсказывало: нужно всё-таки включить телевизор. Не из желания увидеть бывшего кумира, а из какого-то смутного предчувствия.

Валентина отложила книгу и взяла пульт. Экран ожил, замелькали каналы. Наконец она нашла нужный — музыкальный канал, где, по словам Нины, должна была идти трансляция.

Но вместо пресс-конференции там показывали срочный выпуск новостей. Ведущая с серьёзным лицом говорила:

— ...произошло буквально полчаса назад, прямо во время пресс-конференции. Аркадий Зорин почувствовал себя плохо, потерял сознание. Прибывшие на место медики констатировали остановку сердца. Реанимационные мероприятия результата не дали...

Валентина в оцепенении смотрела на экран, где показывали кадры с пресс-конференции: Зорин, улыбающийся, отвечающий на вопросы журналистов, потом вдруг хватается за грудь, его лицо искажается болью, он падает...

— Боже мой, — прошептала Валентина, опускаясь на диван. — Он умер. Прямо перед камерами. На глазах у всех...

Странное оцепенение охватило её. Не было ни слёз, ни истерики — только глухая, тянущая боль где-то глубоко внутри. Не от потери кумира — от осознания хрупкости человеческой жизни, от мысли о том, что все мы — и великие, и малые — всего лишь путники на этой земле, и дорога у всех одна.

Она сидела, глядя в экран, но не видя его, погружённая в воспоминания. Молодой Зорин на сцене, поющий под гитару. Его бархатный голос в наушниках, согревающий в тяжёлые дни после смерти Катеньки. Его фотография на стене её комнаты в студенческом общежитии. И он же — постаревший, растерянный, озлобленный — в своём роскошном доме, кричащий на неё, обвиняющий в воровстве...

Два образа никак не соединялись в одно целое. Как будто это были разные люди: тот, молодой, талантливый певец, давший миру прекрасные песни, и тот, другой — сломленный, запутавшийся, потерявший себя...

Телефон снова зазвонил. Это опять была Нина.

— Валя, ты видела? — её голос звучал встревоженно.

— Да, — тихо ответила Валентина. — Только что включила.

— Как ты? — осторожно спросила подруга.

— Не знаю, — честно призналась Валентина. — Странно как-то. Пусто внутри.

— Я сейчас приеду, — решительно сказала Нина. — Тебе не надо одной сейчас быть.

— Не стоит, — покачала головой Валентина, хотя подруга не могла её видеть. — Правда, Нина. Я в порядке. Это... это уже не имеет ко мне отношения.

— Уверена?

— Да, — твёрдо сказала Валентина. — Я уже... отгоревала по нему. Тогда, когда узнала, какой он на самом деле.

После короткого молчания Нина вздохнула:

— Ну хорошо. Но если что — я на связи. В любое время звони.

— Спасибо, — Валентина слабо улыбнулась. — Ты настоящий друг.

Она выключила телевизор и снова взяла в руки книгу, но читать уже не могла. Мысли путались, возвращаясь к тому, что только что произошло. К внезапному, нелепому финалу человека, который когда-то значил для неё так много. Человека, встреча с которым разрушила долголетнюю иллюзию, но одновременно освободила её от оков ложного поклонения.

«Бог с ним, — мысленно произнесла она, вспоминая слова Нины. — В конце концов, он прожил свою жизнь так, как хотел. И умер... тоже своей смертью. Прямо на сцене, под вспышками фотокамер. Может быть, это и есть его последнее "возвращение" — в памяти тех, кто когда-то его любил».

***

Похороны Аркадия Зорина превратились в событие национального масштаба. Телеканалы транслировали церемонию прощания, газеты публиковали некрологи, радиостанции крутили его песни. Многие знаменитости пришли проститься с коллегой, произносили трогательные речи о его вкладе в культуру, о его таланте, о его доброте...

Слушая всё это по радио, Валентина лишь качала головой. Они говорили не о реальном человеке — они говорили об образе, о легенде, о мифе, который сам Зорин так старательно создавал все эти годы. О том самом мифе, в который она когда-то верила, которому поклонялась... и который рассыпался в прах при первом же столкновении с реальностью.

Нина предложила пойти на похороны — просто как зрители, в толпе, чтобы попрощаться. Но Валентина отказалась.

— Я уже попрощалась, — сказала она. — В тот день, когда ушла из его дома.

И это было правдой. То прощание — настоящее, болезненное, разрушившее иллюзии — было куда более значимым, чем участие в публичной церемонии, где всё было лишь представлением, очередной игрой на публику.

В день похорон Валентина работала в парикмахерской, как обычно. Встречала клиентов, отвечала на звонки, составляла график. Никто из коллег не знал о её связи с Зориным, о том, что она работала у него домработницей. И она не стремилась это афишировать. Прошлое оставалось прошлым.

Вечером, вернувшись домой, она, как обычно, приняла душ, приготовила ужин и села читать. Но вместо Чехова взяла с полки старый фотоальбом — тот самый, в котором хранила вырезки о Зорине, его фотографии, программки с концертов. Она не открывала его с того самого дня, как начала работать в доме певца.

Альбом пах пылью и старой бумагой. Валентина медленно перелистывала страницы, разглядывая пожелтевшие от времени газетные вырезки, блёклые фотографии, билеты с концертов, бережно заклеенные скотчем. Вот Зорин молодой, с гитарой на сцене, окружённый поклонницами. Вот он получает какую-то награду. Вот даёт интервью, серьёзный, в строгом костюме...

Это было похоже на путешествие в прошлое — не только его, но и своё собственное. Вспоминалась молодость, мечты, надежды. Жизнь, которая тогда казалась бесконечной дорогой, полной возможностей.

На последней странице альбома Валентина обнаружила конверт. Вытащила его, открыла. Внутри лежало письмо — то самое, которое она написала Зорину тридцать лет назад, после концерта в их городе. Письмо, которое так и не решилась отправить.

Она развернула пожелтевший листок и начала читать.

"Дорогой Аркадий! Пишет Вам самая преданная поклонница. Вы не знаете меня, но я знаю Вас — по песням, по голосу, по тому свету, который Вы несёте людям..."

Валентина грустно улыбнулась. Какой наивной она была тогда! Какой искренней в своём восхищении, в своей вере в то, что любимый артист — обязательно прекрасный человек, достойный преклонения.

Она дочитала письмо до конца — восторженное, полное комплиментов и признаний в том, как много значат для неё песни Зорина. В конце стояла робкая просьба об автографе и фотографии.

«Забавно, — подумала Валентина. — В конце концов я получила свой автограф. И даже гораздо больше — возможность увидеть его настоящего, без масок и притворства».

Сложив письмо обратно в конверт, она осторожно закрыла альбом и задумалась: что с ним делать теперь? Выбросить? Оставить как память о прошлом?

После недолгих размышлений она отнесла альбом к шкафу и поставила на самую дальнюю полку. Не выбросила — всё-таки это была часть её жизни, её истории. Но и не оставила на видном месте — эта глава завершилась, и теперь начиналась новая.

Вернувшись в кресло, Валентина взяла томик Чехова и открыла на заложенной странице. За окном шёл мягкий весенний дождь, в квартире было тепло и уютно. Жизнь продолжалась — может быть, не такая яркая и насыщенная, как в молодости, но своя, настоящая, без иллюзий и фальши.

А где-то далеко, в концертных залах, на радиостанциях, в памяти поклонников продолжал жить Аркадий Зорин — не реальный человек со всеми его слабостями и пороками, а образ. Тот самый, в который когда-то влюбилась юная Валя, мечтательная девушка с огромными глазами и верой в прекрасное.

«Может, и хорошо, что для большинства он останется именно таким, — подумала Валентина. — Пусть легенда живёт, даря людям то, что дарила когда-то мне — надежду, утешение, красоту. А реальный человек... что ж, пусть обретёт наконец покой».

Она перевернула страницу книги и погрузилась в чтение, оставляя позади и разочарования, и иллюзии, и несбывшиеся мечты. Впереди была только жизнь — такая, какая она есть. Без фанфар и аплодисментов, без блеска и мишуры. Простая и настоящая.

***

Весна сменилась летом, а лето — осенью. Жизнь Валентины Сергеевны вошла в спокойное русло. Появились новые интересы: она записалась на курсы флористики, вспомнив своё прежнее увлечение, стала посещать библиотеку, даже купила абонемент в бассейн — врач сказал, что плавание поможет с больными суставами.

О Зорине она почти не вспоминала. Иногда, услышав по радио его песню, улыбалась — немного грустно, но без прежней болезненной тоски. Со стен её квартиры исчезли фотографии певца, а альбом так и остался пылиться на дальней полке шкафа.

Однажды декабрьским вечером Валентина возвращалась с работы. Мороз пощипывал щёки, снег скрипел под ногами. Приближался Новый год, и город уже украсили гирляндами и ёлками. В воздухе витало предвкушение праздника.

Проходя мимо книжного магазина, Валентина заметила афишу: "Презентация книги 'Аркадий Зорин: жизнь без купюр'. Автор — Вероника Самойлова". Неожиданно что-то кольнуло в груди — смутное воспоминание о надменной девушке с холодными глазами, той самой, которая когда-то рассказала Валентине горькую правду о её кумире.

Движимая любопытством, Валентина зашла в магазин. На небольшой сцене стояла Вероника — всё такая же эффектная, но с каким-то повзрослевшим, циничным выражением лица. Она отвечала на вопросы журналистов, держа в руках книгу с фотографией Зорина на обложке.

— В моей книге нет приукрашивания, — говорила Вероника. — Я показываю настоящего Аркадия — со всеми его достоинствами и недостатками. Это не разоблачение, как пишут некоторые критики. Это попытка понять сложного, противоречивого человека,

— В моей книге нет приукрашивания, — говорила Вероника. — Я показываю настоящего Аркадия — со всеми его достоинствами и недостатками. Это не разоблачение, как пишут некоторые критики. Это попытка понять сложного, противоречивого человека, который за маской высокомерия скрывал глубокую неуверенность в себе.

Валентина взяла с полки экземпляр книги, пролистала. Главы назывались броско и многообещающе: «Изнанка славы», «Женщины в жизни Зорина», «Все его маски», «Последние дни легенды». На форзаце красовалась фотография автора — Вероника в обнимку с Зориным, оба улыбаются на фоне моря.

— Я была рядом с ним в самые трудные моменты, — продолжала со сцены Вероника. — Видела его настоящего — сломленного, но не сдавшегося. Борющегося с демонами прошлого и настоящего.

Валентина горько усмехнулась. Что-то подсказывало ей: эта книга — очередная попытка заработать на имени Зорина, очередная эксплуатация его образа, только теперь уже посмертная. И тем не менее, она направилась к кассе. Любопытство оказалось сильнее скептицизма.

Дома, устроившись в кресле с книгой и чашкой чая, Валентина начала читать. Уже с первых страниц стало ясно: Вероника не пощадила бывшего любовника. Она описывала его истерики, алкоголизм, зависимость от таблеток, проблемы с законом, долги, скандалы с дочерью, многочисленные измены — всё то, о чём при жизни Зорина предпочитали не говорить в прессе.

Но за этим потоком грязи проступало и нечто другое — портрет человека глубоко несчастного, запутавшегося, потерявшего себя. Человека, который когда-то мечтал изменить мир своими песнями, а в итоге потерялся в собственном образе.

В одной из глав Валентина неожиданно нашла упоминание о себе:

«Среди множества странных поступков Аркадия в последний год жизни было и решение нанять в качестве домработницы пожилую поклонницу, случайно встреченную на улице. Эта женщина — назовём её Вера — боготворила его, что льстило его уязвлённому самолюбию. Он часто насмехался над ней за спиной, рассказывая друзьям о её наивной преданности. Но однажды я стала свидетельницей того, как, думая, что его никто не видит, Аркадий долго смотрел на эту женщину со странным выражением лица — то ли зависти, то ли какой-то горькой тоски. "Она счастливее меня, — сказал он потом. — У неё есть во что верить"».

Валентина захлопнула книгу, чувствуя, как к горлу подступает ком. Она не знала, верить ли этим словам. Вероника была не из тех, кому можно доверять безоговорочно. Но что-то в этом эпизоде звучало правдиво. Та странная смесь презрения и зависти, с которой порой смотрел на неё Зорин... Возможно, он действительно завидовал её способности сохранять веру, пусть даже в иллюзию?

И всё-таки книга оставила неприятный осадок. Было что-то глубоко неправильное в том, как Вероника выставляла напоказ слабости и пороки человека, с которым делила постель. Как будто окончательно растаптывала то, что осталось от его репутации. Коммерциализация чужой боли — вот что это такое.

На следующий день Валентина отнесла книгу обратно в магазин — обменять на что-нибудь другое. Продавщица удивлённо подняла брови.

— Не понравилась? Все расхватывают, как горячие пирожки!

— Есть вещи, которые лучше оставить в покое, — тихо ответила Валентина.

Вместо скандальной биографии она выбрала сборник стихов Анны Ахматовой. Что-то настоящее, глубокое, неподвластное времени и конъюнктуре.

***

Валентина продолжала работать в парикмахерской, находя в этой простой, спокойной жизни всё больше удовольствия. У неё появились постоянные клиенты, которые специально записывались к ней, чтобы поболтать. Подруг тоже стало больше — не только Нина, но и женщины из бассейна, и преподавательница с курсов флористики, и соседка по дому, недавно овдовевшая и искавшая общения.

Жизнь наполнялась новыми красками, новыми смыслами. Валентина с удивлением обнаружила, что ей интересно жить — просто жить, не ради кого-то, не в ожидании чего-то, а здесь и сейчас, каждым днём.

Вечерами она часто сидела у открытого окна, глядя на звёздное небо, и думала о том, как причудливо складывается жизнь. О том, как иногда нужно потерять иллюзию, чтобы обрести реальность. О том, как порой встреча с кумиром становится точкой невозврата, но в хорошем смысле — как перерождение, как новый старт.

В один из таких вечеров зазвонил телефон. Это была Нина.

— Ты не поверишь, что я сейчас нашла! — возбуждённо сказала она. — Разбирала старые вещи в шкафу и наткнулась на кассету с записью концерта Зорина. Помнишь, мы ходили?

— Помню, — улыбнулась Валентина. — Ты ещё всё ворчала, что билеты дорогие, а я говорила, что готова последнюю стипендию отдать.

— Точно! — засмеялась Нина. — Слушай, а хочешь, приезжай? Посмотрим вместе, повспоминаем молодость. У меня и видик ещё работает, представляешь?

Валентина на мгновение задумалась. Раньше она бы, не задумываясь, бросилась смотреть запись с любимым артистом. Теперь же ощутила странное колебание.

— Знаешь, пожалуй, нет, — наконец сказала она. — Не хочу ворошить прошлое.

— Понимаю, — в голосе Нины слышалось лёгкое разочарование. — Но если передумаешь — звони.

После разговора Валентина долго сидела в задумчивости. Что-то мешало ей снова погрузиться в тот мир, в ту эпоху, когда Зорин был для неё всем. Не злость, не обида — скорее, понимание того, что некоторые двери лучше не открывать повторно. Прошлое должно оставаться прошлым.

И всё же, что-то не давало покоя. Какая-то незавершённость, недосказанность. Словно история ещё не закончилась, словно последняя точка ещё не поставлена.

***

Ответ пришёл неожиданно, примерно через год после смерти Зорина. Валентина получила письмо — обычное, бумажное, в конверте с маркой. Такие давно уже никто не посылал, всё больше электронная почта да смс.

Обратного адреса не было, только имя отправителя: «Светлана Зорина».

Валентина с удивлением вскрыла конверт. Внутри лежало письмо, написанное аккуратным, старомодным почерком:

«Уважаемая Валентина Сергеевна!

Вы меня не знаете, но я знаю о Вас от отца. Я — дочь Аркадия Зорина, Светлана.

Разбирая бумаги отца после его смерти, я нашла Ваш адрес в его записной книжке. Там же была короткая запись о том, что он перед Вами в долгу, и что нужно "исправить несправедливость". К сожалению, отец не успел сделать это при жизни.

Мне неизвестно, о каком долге идёт речь, но полагаю, что Вы работали у него и, возможно, он не выплатил Вам какую-то сумму. Если это так, я готова возместить всё, что Вам причитается. Пожалуйста, позвоните мне по номеру, указанному ниже, чтобы мы могли обсудить этот вопрос.

С уважением, Светлана Зорина».

Валентина перечитала письмо несколько раз, не в силах поверить. Она узнавала голос, который слышала тогда, по телефону — тот самый, когда Зорин кричал на дочь, требовавшую денег на лечение... чьё? Внука, кажется?

А теперь эта женщина, которую Зорин обвинял во всех смертных грехах, готова выплатить его долги. Странный поворот судьбы.

Долго размышляя, стоит ли звонить, Валентина наконец решилась. Набрала номер, указанный в письме, и услышала приятный женский голос:

— Алло, Светлана Зорина слушает.

— Здравствуйте, это Валентина, — неуверенно сказала она. — Я получила ваше письмо...

— Валентина Сергеевна! — голос на другом конце слегка потеплел. — Спасибо, что позвонили. Я уже боялась, что письмо не дойдёт.

— Дошло, — Валентина не знала, что ещё сказать. — Я... я действительно работала у вашего отца. Домработницей.

— И он вам остался должен?

— Нет, что вы, — поспешила заверить Валентина. — Он полностью рассчитался со мной. Даже больше того...

Она запнулась, не зная, стоит ли рассказывать дочери о последнем разговоре с Зориным, о его безумных обвинениях в краже, об унизительных словах.

— Я понимаю, — неожиданно мягко сказала Светлана. — Отец бывал... сложным человеком. Особенно в последние годы.

— Мягко сказано, — невольно вырвалось у Валентины.

На другом конце провода раздался короткий смешок.

— Да уж. Он умел доводить людей до белого каления. — Светлана помолчала, потом добавила: — Но всё-таки это был мой отец. Со всеми его недостатками.

— Конечно, — согласилась Валентина. — Я понимаю.

— Знаете, а ведь он говорил о вас, — неожиданно сказала Светлана. — В последний раз, когда мы виделись. За несколько дней до его смерти.

— Обо мне? — удивилась Валентина. — Что же он сказал?

— Что обидел человека, который этого не заслуживал. Что нужно извиниться, но он не знает как. — Светлана вздохнула. — Он никогда не умел просить прощения.

Валентина молчала, растерянная и тронутая одновременно. Значит, Зорин всё-таки чувствовал вину за тот последний разговор. За те ужасные обвинения. За все унижения, которым подверг её.

— Может быть, мы могли бы встретиться? — предложила Светлана. — Не для того, чтобы обсуждать финансовые вопросы, раз уж их нет. А просто... поговорить. Об отце. О вас. О том, что было и чего не было.

Валентина помедлила. Стоит ли снова окунаться в эту историю? Не лучше ли оставить всё как есть?

Но что-то подсказывало: эта встреча нужна. Как точка в конце предложения. Как последний штрих к портрету. Как прощание — настоящее, спокойное, без обиды и злости.

— Хорошо, — сказала она. — Давайте встретимся.

***

Они встретились в небольшом кафе недалеко от центра города. Светлана оказалась приятной женщиной средних лет, с умными глазами и сдержанной манерой держаться. В ней почти не было сходства с отцом — разве что в линии подбородка, в лёгкой нервозности движений.

— Спасибо, что пришли, — сказала она, когда они устроились за столиком у окна. — Мне правда важно было с вами поговорить.

— И мне, — призналась Валентина. — Хотя я не думала, что когда-нибудь вернусь к этой истории.

Они заказали чай, и некоторое время сидели молча, не зная, с чего начать разговор. Наконец Светлана спросила:

— Вы ведь были его поклонницей, да? До того, как начали у него работать?

— Всю жизнь, — кивнула Валентина. — С юности.

— А потом? — в глазах Светланы мелькнуло понимание. — Потом узнали настоящего Аркадия Зорина?

— Да, — просто ответила Валентина.

— И разочаровались.

— Не то слово.

Светлана слабо улыбнулась.

— Я понимаю. Я тоже... разочаровывалась в нём. Много раз. Но он был моим отцом, понимаете? Я не могла просто уйти, перестать общаться. Хотя порой очень хотелось.

Валентина с интересом смотрела на эту женщину — сдержанную, умную, уставшую. Сколько всего ей пришлось пережить с таким отцом? Сколько раз он подводил её, обижал, разочаровывал?

— Он был сложным человеком, — тихо сказала Валентина. — Талантливым, но... сломленным.

— Именно, — кивнула Светлана. — Сломленным. Он так и не смог пережить уход славы. Тот факт, что новое поколение уже не знает его песен, не ходит на концерты. Он цеплялся за прошлое, за свой образ, но... время не обманешь.

Они помолчали. За окном шёл лёгкий снег, первый в этом сезоне. Прохожие спешили по своим делам, не обращая внимания на двух женщин, сидящих в кафе и говорящих о человеке, который когда-то был знаменит, а теперь медленно стирался из памяти людей.

— Знаете, что самое страшное? — вдруг сказала Светлана. — Он ведь правда был талантлив. В молодости. Писал прекрасные песни, вкладывал в них душу. Но потом... потом стал заложником собственного образа. И уже не мог выбраться.

— Я слышала, как он играл на рояле, — тихо сказала Валентина. — Однажды вечером, когда думал, что его никто не слышит. Это было... прекрасно. Настоящее. В этот момент он был собой, без масок.

— Да, — Светлана грустно улыбнулась. — Иногда, очень редко, настоящий отец проглядывал сквозь все эти слои фальши и показушности. И тогда я видела его таким, каким он был когда-то. Прежде чем слава, деньги, женщины... всё это исказило его.

— Он говорил мне о вашем брате, — осторожно сказала Валентина. — О его смерти. Это правда?

— Правда, — Светлана кивнула. — Мой младший брат Алексей. Талантливый был мальчик, гораздо талантливее отца. Но слишком уязвимый. Не выдержал давления... — Она помолчала. — Отец так и не простил себе его смерть. И меня не простил.

— Вас? — удивилась Валентина. — За что?

— За то, что я выжила, а Алёша — нет, — просто ответила Светлана. — За то, что я "слишком похожа на мать". За то, что я вообще есть. Сложно объяснить. Он был очень... запутанным человеком.

Они проговорили ещё час, может быть, больше. О Зорине, о его взлётах и падениях, о его песнях, о его демонах. О том, каким он был отцом, каким он был для публики, каким был наедине с собой. Постепенно разговор перешёл на другие темы — Светлана рассказала о своей работе (она была врачом), о сыне (том самом, на лечение которого просила деньги у отца), о своей жизни.

А потом они стали прощаться. На улице уже стемнело, снег усилился.

— Спасибо за этот разговор, — сказала Светлана, пожимая руку Валентины. — Мне важно было узнать ещё одну часть жизни отца. Понять его лучше.

— И мне спасибо, — искренне ответила Валентина. — Это было... завершающим штрихом. Как последняя точка в долгой истории.

Они обменялись телефонами и обещали созвониться, хотя обе понимали: вряд ли это случится. Их встреча была нужна лишь для того, чтобы закрыть определённую главу в жизни каждой. Разговор о человеке, которого больше нет, но который оставил след в их судьбах — глубокий, неизгладимый, неоднозначный.

***

Прошло ещё несколько лет. Валентина продолжала иногда подрабатывать в парикмахерской — больше для общения, чем ради денег. Книги, друзья, занятия флористикой, поездки с Ниной на дачу... Не та насыщенная жизнь, о которой мечталось в юности, но и не пустое существование в ожидании чего-то, чего никогда не будет.

В один из весенних дней она разбирала старые вещи в шкафу и наткнулась на альбом с вырезками о Зорине — тот самый, который когда-то убрала на дальнюю полку. Пыль покрывала обложку серым налётом — она давно уже не открывала его.

Поколебавшись, Валентина всё же достала альбом и открыла. Пожелтевшие от времени газетные вырезки, блёклые фотографии, билеты с концертов... Свидетельства прошлой жизни, прошлых увлечений, прошлых иллюзий.

Она листала страницы медленно, словно перебирая старые, почти забытые воспоминания. Молодой Зорин с гитарой, красивый, полный энергии. Он же — в зените славы, на обложках журналов. И тот, последний, — постаревший, но всё ещё пытающийся казаться моложе, значительнее, успешнее, чем на самом деле.

Дойдя до последней страницы, Валентина обнаружила то самое письмо — неотправленное, полное восторженных признаний и просьб об автографе. Она улыбнулась, перечитывая наивные, искренние строки, написанные как будто другим человеком — молодой девушкой, чьё сердце было открыто миру, чья душа жаждала красоты и чуда.

«Кто знал, — подумала Валентина, — что спустя столько лет я не только получу этот автограф, но и увижу его настоящим. Без масок, без прикрас. И что это станет самым горьким и самым важным уроком в моей жизни».

Осторожно закрыв альбом, она отнесла его на балкон, где стоял мусорный пакет со старыми вещами, предназначенными для выброса. Помедлила мгновение, но всё же положила альбом сверху. Эта глава действительно закрыта. Давно пора отпустить прошлое, со всеми его иллюзиями и разочарованиями.

Вернувшись в комнату, она включила радио. Как по иронии судьбы, заиграла одна из ранних песен Зорина — та самая, под которую она когда-то танцевала на студенческой вечеринке, мечтая о большой любви и ярком будущем.

И впервые за долгое время она смогла просто слушать эту песню — без горечи, без тоски, без разочарования. Просто как красивую мелодию, написанную талантливым человеком в далёком прошлом. Просто как часть культурного наследия эпохи, в которой довелось жить. Просто как напоминание о том, что даже самые глубокие раны затягиваются, оставляя лишь шрамы, которые уже не болят.

Песня закончилась, диктор объявил другого исполнителя. Валентина подошла к окну. Весна была в разгаре — яркая, сочная, полная жизни. Деревья покрылись нежной зеленью, в сквере напротив цвели первые тюльпаны. Молодая мама катила коляску по аллее, пожилой мужчина выгуливал пятнистого спаниеля, группа подростков смеялась на скамейке, уткнувшись в телефоны.

Жизнь продолжалась — обычная, повседневная, иногда скучная, иногда радостная. Без фанфар и аплодисментов, без блеска и мишуры. Но в этой простоте и обыденности была своя правда, своя красота. И Валентина наконец научилась ценить именно это — подлинность, искренность, настоящее, каким бы оно ни было.

Она улыбнулась своему отражению в стекле. Седые волосы, морщинки вокруг глаз, но взгляд — живой, ясный, спокойный. Взгляд человека, который наконец примирился с собой и с миром.

«Не встреть своего кумира, — подумала она. — Но если всё-таки встретишь — найди в себе силы увидеть в нём не идеал, а человека. Со всеми его слабостями и недостатками. И тогда, возможно, встреча с кумиром не разрушит тебя, а поможет обрести себя».

Она отошла от окна, взяла с полки книгу — недавно купленный роман современного автора. Устроилась в кресле, открыла на заложенной странице. За окном пели птицы, светило солнце, шумел город. Обычный весенний день, один из многих.

И она была счастлива — своим тихим, спокойным, заслуженным счастьем. Без иллюзий, без самообмана. Настоящим.

Друзья, ваши лайки и комментарии очень помогут каналу, спасибо 💗 Подписывайтесь, чтобы не пропустить новые увлекательные истории 🌺 Также, можете почитать: