Глава 26
После осмотра доктора Шаповалова и Осухова, так уж случилось, зашли в один лифт. Ехали вдвоём, и Денису Дмитриевичу пришла в голову, как ему показалось, отличная идея:
– Наталья Григорьевна, а можно я буду вас при личном общении, разумеется, называть Наташей? У вас такое красивое имя.
Она посмотрела на него, приподняв левую бровь. Иронично сказала:
– Только в том случае, если ты позволишь именовать себя Дениской.
Доктор Шаповалов поджал губы.
– И вообще вот что я тебе хочу сказать. Думаешь, ты просто очаровательный, талантливый, заботливый сладкоголосый соловей? – продолжила она, но без тени улыбки. – Рада за тебя. А теперь послушай внимательно. Если ты думаешь, что я позволю тебе её выделять…
– Вы о ком это?
– Не прикидывайся, – нахмурилась доктор Осухова. – Я про интерна Светличную. Так вот…
– Я её не выделяю, – поспешил заметить Денис Дмитриевич. – Она хороший врач.
Лифт остановился.
– Не сомневаюсь, – заметила строго Наталья Григорьевна и первой вышла. Но обернулась, остановив дверь. – Я не собираюсь афишировать то, чем вы занимаетесь с моим интерном. Но если я ещё раз увижу, что вы выделаете Дарью Светличную, я сделаю так, что в операционную она ещё месяц не попадёт. Просто ради сохранения баланса.
Она теперь уже точно ушла, двери лифта закрылись с характерным звоном колокольчика, и Шаповалов поехал дальше один. Слова Осуховой заставили его задуматься. В самом деле: уж не оказывает ли он Даше тем, что выделяет её среди других, медвежью услугу? Интерн должен быть голодным и активным, а похвалы получать раз в месяц, как большое вознаграждение. Если же ему потакать во всём, возомнит о себе чёрт знает что, и для пациентов это может кончиться плохо. Вплоть до летального исхода, без шуток.
Единственный, кому похвал от докторов Шаповалова и Осуховой поступало меньше всего, а нареканий – больше, чем всем остальным интернам вместе взятым, был Алексей Двигубский. Именно сейчас он помогал пациентке с огромным новообразованием подготовиться к МРТ.
– Мы готовы, доктор! – прозвучал голос из динамика.
– Хорошо. Аня, тут установлен микрофон на случай, если вы испугаетесь и захотите выбраться, – мягко сказал Алексей, положив ладонь на руку женщины. Она смотрела на него с надеждой. – Но лучше этого не делать, тогда придётся начинать всё сначала.
– Всё нормально, всё нормально, – убеждая его, а больше себя, произнесла больная.
– Я знаю, что всё будет хорошо, – улыбнулся Двигубский. – Жду вас вон там, прямо за стеклом. Договорились?
– Договорились.
– Вот и хорошо. Начали. До встречи.
Алексей прошёл в комнату, откуда ведётся управление сложнейшей аппаратурой. Когда появилось первое изображение, диагност сказал, глядя в монитор:
– Невероятно.
– Да, я знаю.
– Я ещё такого не видел. Боже.
– Не понимаю только, как человек доводит себя до такого состояния? – задался вопросом Двигубский. – Отвратительно.
– Может быть, она боится врачей бедняга? – спросил диагност.
– Бедняга? Если боишься врачей, принимает таблетки. Она больная, просто ненормальная, понимаешь? Не знаю, как она вообще живёт, – сказал Алексей и презрительно фыркнул.
Он не знал, что забыл выключить микрофон, когда вернулся в комнату управления. И что Анна слышала каждое слово, там произнесённое. Слышала и ощущала, как внутри закипает ненависть.
В это время, пока её дочь лежала на МРТ и слушала, как два врача поливают её грязью, мать Анны рассказывала Марине Спиваковой анамнез:
– Сначала мы решили, что она просто располнела. Когда мы поняли, что происходит, я попыталась отвести её к врачу. Но она испугалась. И чем больше она полнела, тем больше она боялась. Но до вчерашней ночи всё было не так уж плохо. Пока она не стала задыхаться.
– Опухоль давила на лёгкие, – пояснила интерн.
– Да, я вызвала «Скорую». Мне показалось, это верное решение.
– Правильнее было позвонить год назад, – заметила Марина, делая пометки в карте. – Извините.
***
Иду проведать, как там больной Липкин. Его только что привезли после диагностики. Помогаю улечься поудобнее и говорю, что скоро вернусь. Выхожу из палаты, за мной спешит дочь Эдуарда Валентиновича.
– Простите, доктор…
– Светличная.
– Вы нравитесь папе, – улыбается она. – Ему всегда нравились худенькие блондинки, – она тут же перестаёт улыбаться. – Простите, я так устала…
– Что-то не так? – спрашиваю её.
– Не могли бы вы с ним поговорить.
– О чём?
– Об операции на мозге. Я просмотрела информацию в интернете. Если бы операция помогла, ушла бы не только боль.
– Операция на головном мозге? – уточняю.
– Да, но он боится. Операцию на спинном мозге он ещё может понять. А вот на головном… Есть риск. Но привычной жизни…
– …не будет, – завершаю за неё.
– Да. И ему становится все хуже и хуже. В следующем месяце я выхожу замуж. Я уже потеряла маму и не хочу потерять отца. Я очень хочу, чтобы он был рядом. Может, это эгоистично. Но вы не знаете, какого это наблюдать…
– Знаю, – отвечаю ей искренне, вспоминая свою маму. – Я знаю, каково это. Посмотрим, что можно сделать.
– Спасибо.
– Не за что.
– Большое спасибо.
***
Получив результаты МРТ, доктора Осухова, Шаповалов и Михайловский устроили консилиум. Глядя на снимок, Пётр Иванович заметил:
– Правый купол диафрагмы настолько высок, что полностью смещает её лёгкое.
– И она проникла в спинной мозг в трех местах, – замечает Денис Дмитриевич. – Начнём с этого. Чтобы обойти нервы, нам потребуется часа три-четыре.
– Я бы предпочёл начать спереди, а потом её перевернуть. Никогда не знаешь, какие вены задействованы, как они перекручены, – сказал Михайловский.
– Мне стоит сначала заняться спинным мозгом. Если ошибусь, её парализует, – сказал Шаповалов.
– Если я не сниму давление с лёгких, она умрёт. Тогда ей будет всё равно, сможет ли она ходить, – парировал Пётр Иванович.
– Думаете, она хочет жить? – спросила Осухова. – Она всё время сидит дома. Она живёт с этой штукой уже столько времени. Она не глупа, не боязлива. Зачем столько ждать, если не хочешь умереть? Подумайте.
– Каждый день делают то, что может их убить, – сказал на это доктор Шаповалов. – Это не значит, что они ищут смерти.
– Каковые шансы пережить операцию?
– Немногим больше, чем если мы ничего не предпримем, – озвучил своё мнение Михайловский.
– А оно того стоит? – спросила Осухова. – Мы так об этом оба думаете, я просто спросила.
– Ей 43 года, стоит попробовать, – сказал Шаповалов.
После этого коллеги разошлись по своим делам.
***
Увидев, что Денис Дмитриевич вышел из ординаторской, обращаю на себя его внимание.
– Доброе утро, – говорит он мне. Вижу, как неподалёку останавливается Осухова и слушает, и смотрит.
– Эдуард Валентинович Липкин с болезнью Паркинсона, – напоминаю хирургу. – Он хороший кандидат на операцию?
– Да, но он не хочет, – отвечает Шаповалов.
– Стоит с ним ещё раз поговорить. Подтолкнуть его.
– Мы говорим об операции, которая делается, когда пациент находится в сознании, – замечает старший коллега. – Есть риск паралича. Риск смерти. Пациент не хочет. Я не должен его ни к чему подталкивать. И ты тоже.
– Хорошо.
– Раз ты не согласна с моим решением, лучше тебе не ассистировать, – заявляет доктор Шаповалов.
– Да, но…
– Это маленькая процедура. Ты не понадобишься, – добавляет он, а я рот от изумления открыла и понять не могу: что происходит?! Раньше был такой вежливый и обходительный, заигрывал со мной, а теперь холодный и отстранённый. Что случилось за ночь?!
Молча ухожу, поскольку меня грубо отшили, по сути. Напрашиваться же не умею и не собираюсь.
– Знаете, Наталья Григорьевна, они вас называют Мегерой, – слышу, как произносит Шаповалов в адрес Осуховой.
– Я слышала, – насмешливо отвечает она.
«Вот же непробиваемая!», – думаю о ней.
У каждого интерна свой участок ответственности. Мой – тот несчастный мужчина с Паркинсоном. У Марины и Алексея – Анна с опухолью. Пока я выслушивала суровую отповедь Шаповалова, доктор Михайловский прошёл мимо нас, чтобы навестить больную. Позади него встал Двигубский.
– Я не стану вам лгать, операция будет долгой и сложной. Но у нас очень хорошая команда, и…
– Я умру? – прервала его пациентка.
– Риск есть всегда, – сказал Пётр Иванович. – Но если мы не проведём операцию…
– Я точно умру.
– Да.
– Скоро?
– Да. Мама! Палата чистая! – одёрнула она пожилую женщину, которая ходила в это время по помещению и протирала всё тряпочкой.
– Вы сделаете операцию… – произнесла та с тревогой в голосе.
– Мама!
– Нет. Нет. Вы сделаете операцию! – более настойчивым тоном произнесла мать.
– Похоже, я согласна, – сдалась Анна.
– Это мудрое решение, – заключил доктор Михайловский.
– При одном условии. Не хочу, чтобы он присутствовал, – она показала рукой на Двигубского.
– Простите, Аня. Я вас расстроил? – улыбнулся интерн.
– Если он будет оперировать, я отказываюсь, – жёстко повторила больная. – Вот такая я ненормальная.
– Хорошо, Анна. Доктор Двигубский, поговорим?
Когда они вышли в коридор, Пётр Иванович спросил строго:
– Что ты натворил?
– Ничего. – Видимо, микрофон был включён. Я разговаривала с диагностом.
– Если ты оскорбил пациента, шанс получить иск увеличивается на 60%! – заметил доктор Михайловский.
– Микрофон нужно было отключить. Я не знал, что она меня слышит, – продолжил оправдываться интерн.
– Ты не будешь ассистировать. Ты отстранён от всех операций на неделю, – решительно и суровым тоном произнёс старший врач.
– Я нашла историю болезни, – их перебила Марина, обратившись к старшему врачу. – Опухоль растёт уже полтора года. За полтора года она впервые обратилась к врачу. Она слишком ленива.
Доктор Михайловский покачал недовольно головой и ушёл.
– Почему же её не отстранили? – язвительно спросил ему в след Двигубский.
Услышав это, Пётр Иванович схватил за рукав проходившего мимо Виктора Марципанова.
– Подготовь Анну к операции. В воскресенье будешь ассистировать.
– Правда? Спасибо! – обрадовался Виктор и поспешил к своей новой пациентке.
Вскоре он ей объяснял, что надо ещё раз проверить анализы и сделать электрокардиограмму.
– Поэтому я возьму немного крови, – заметил интерн. – Доктор Михайловский отличный хирург. И доктор Осухова. Знаю, вам страшно…
– Ничего страшного, парень, – сказала Анна. – Просто делай свою работу. Тебе вовсе не обязательно болтать со мной. Я настолько всё запустила, что не заслуживаю симпатий. Так?
– Почему вы всё так запустили? – спросил Виктор.
– Вы первый, кто меня об этом спросил, – заметила пациентка.
– Просто это самый очевидный вопрос.
– Очевидный?
– Я хотел сказать…
– Бросающийся в глаза. Верно?
– Верно, – признался Марципанов.
– Каждый раз, когда я была в больнице, кто-то в нашей семье умирал, – рассказала Анна. – Сначала бабушки и дедушки. Затем папа, потом друзья мамы, младшая сестра. Все они так и не вернулись. Поэтому я откладывала.
– Знаете, не только вы всё откладываете. Я тоже оставляю дела на потом.
– Например?
– Я… – Виктор прервался, подумав, стоит ли ему говорить об этом, но всё же решился. – Я влюблён в свою коллегу с первого рабочего дня. И не могу ей об этом сказать. Она всё равно не захочет со мной встречаться. Но как узнать точно, если я не решаюсь её спросить?
– Серьёзно? – поинтересовалась Анна, приподняв брови. – Вы сравниваете свою жалкую личную жизнь с моей огромной опухолью? Серьёзно?
Виктор сжал губы. Да уж, неловко получилось.