Уходила Анафема «огородами». Точнее, через сад-огород. Посидев, пообщавшись еще какое-то время с Аглаей, велела кошке идти к мальчонке-садовому и привести туда же всех домовых. А она сама чуть позже подойдет. Переговорить ей надо с садовым и с местным домовым, обратно ведь уже, домой, пора.
— Фима, всех только домовых возьми, слышишь, всех.
— Слышу. И не надо мне повторять, с первого раза поняла, что всех домовых привести к садовому.
— Ну, иди давай.
Посидев еще минут пять, Анафема стала собираться домой, да прощаться с Аглаей Семеновной. Пообещав ей, что в скором времени привезет еще один чудесный травяной сбор для чая, Анафема оглянулась и вполне натурально удивилась:
— Ой, а где кошка моя? — только что ведь тут сидела. Фима, Фима! Фимочка, ты где? Кис-кис-кис!
— Да она минут пять как за дверь выскочила. Неужели ты не заметила? Нельзя было выпускать? Ох, знала бы, сказала бы тебе. Пошли давай, поищем, недалеко, наверно, еще ушла.
— Нет, нет, Аглая Семеновна, не волнуйтесь. Фима у меня кошка умная, никуда далеко не побежит. На улицу, наверно, захотела, лотка-то у вас нет, вот и вышла. А если что, на ней ошейник с маячком. Так что не переживайте. Сейчас я её быстро найду.
Аглая послушалась, не пошла за гостьей, раз хозяйка кошки не переживает, что та куда-то убежит, ну…, наверно, так и есть.
Соберу-ка я ей лучше гостинцев немного. Пироги она и сама испечь может, чай у неё получше моего будет, а вот меда, парного молока и деревенского творога точно нет.
Анафема же в это время уже почти дошла до обозначенного места — кошка Фима чуть раньше ей маякнула, чтобы та шла к яблоне, что за кустами шиповника растет.
Под раскидистой яблоней все и были. Мальчонка-садовый рассказывал домовым, как ему тут нравится, что он сделал и что еще планирует сделать, и что надо, вот прямо обязательно, посадить бархатцы и ноготки — они всяких вредителей отгоняют, у них же в корнях вещества особые есть, которые этим вредителям не нравятся. А еще они от некоторых болезней другие растения защищают.
Анафема смотрела на садового и радовалась: до того мальчонка преобразился — живой, подвижный, любознательный и инициативный — настоящий ребенок. Дома-то он у неё тоже достаточно быстро отошел, особенно после того, как Фима сводила его во двор, чтобы он поколдовал с деревьями, но здесь, сейчас — просто нет слов. Все-таки, видимо, большое значение для него имеет, где он находится, в квартире или в естественной среде обитания. Даже на веточках-волосах листочков стало больше зеленых. И цветы какие-то новые появились.
Она бы еще стояла и смотрела, но Аглая же может начать волноваться, если её долго не будет, решит, что Анафема кошку не может отыскать, да направится на помощь. Так что, хочешь – не хочешь, а придется поторопиться. Кашлянула, привлекая внимание, и тут же услышала:
— Да что ты кашляешь, давно уже тебя заметили, иди давай сюда ближе. С садовым ведь, наверно, пообщаться хочешь, прежде чем уходить. Да мне еще, поди, какие указания дать, — это домовой, который Аглаин, сказал, чем очень помог Анафеме, а то она думала, как начать разговор: «Давайте попрощаемся?» — так вроде не насовсем она уходит, будет приходить регулярно. По крайней мере пока сама здесь.
— Ну, в общем-то да. Только, думаю, вряд ли получится вам указания дать, разве что попросить.
— Это да, это ты верно заметила. Попросить меня можно.
А садовый, поняв, что Анафема вот сейчас вот уже уйдет, и он её какое-то время не увидит, подбежал к ней, обнял, потом чуть отстранился и попросился на ручки. А оказавшись на руках, заговорил:
— Тетечка Анафема, большое-большое тебе спасибо, что ты меня сюда привела, здесь так хорошо. А еще — спасибо, что ты в тот дом пришла и забрала нас с дядей Гораздом, — и продолжил на самое ухо, — Я-то бы выжил, а вот дядя Горазд — вряд ли, так что спасибо тебе огромное, — и уже снова громко, для всех, — А еще за оладушки спасибо: я теперь знаю, какой вкусной может быть еда.
— Ну всё, постреленок, слезай давай, ты хоть и маленький, но все же не котенок, Анафема Петровна уже устала, наверно, тебя держать, да и идти им пора, — это снова взял слово домовой Аглаи.
Через пятнадцать минут Анафема, кошка Фима и домовые уже ехали обратно. Пригород — это вам не село в отдаленном районном центре — автобусы ходят часто.
Домовые с вопросами не лезли, обсуждали что-то свое, похоже, кошка дремала на коленях, а Анафема думала о том, что ей вот уже несколько дней покоя не дает: и вроде на Земле она всего ничего, но еще меньше осталось, а она успела обрасти связями, знакомствами и… подопечными что ли. Как еще назвать тех, за кого чувствуешь определенную ответственность?
«Мы в ответе за тех, кого приручили», — так, кажется, у Сент-Экзюпери говорится? Кошку я ладно, с собой заберу, без проблем. Она и перемещение перенесёт, и там существовать сможет отлично — энергией напитана под завязочку. А с остальными что делать? — с собой не заберешь, они существа хоть и магические, но — земные. Эх…
Но при этом Анафема четко понимала, что предложи ей, предоставь такую возможность, отмотать всё назад — она бы все равно и домового Кузьму пригрела, и за его братом Гораздом рванула, и мальчишку-садового взяла. И дело даже не в том, что она прекрасно помнила, как ей тяжко было в первые дни на Земле, просто нельзя, чтобы такие чудесные существа, как домовые, лесные, садовые и прочие, пропадали. Нельзя.
Дома было всё по-прежнему. Только мальчонки-садового не было, и Анафема первым делом отправилась к тому самому лимону, в ветвях которого он так любил спать. Они договорились с садовым — если ему что-то понадобится или, не дай бог, беда какая приключится, и надо будет, чтобы Анафема быстро приехала — он через лимон даст знать: тот серыми цветочками зацветет. Ну, а если все хорошо, то и лимон будет, как обычно: цветы — белые, плоды — желтые, листья — зеленые.
С лимоном, слава богу, всё было в порядке.
Да и домовой Аглаи, его, как оказалось, Афанасий зовут, обещал в случае чего весточку передать. Так что на счет связи можно было не волноваться. Дадут знать, если что.
Вот вроде и дома все хорошо, и лимон растет, благоухает и глаз радует, а на душе все равно как-то неуютно что ли. Будто чего-то не хватает.
Сама не заметила, как прикипела душой к этому мальчонке…
Чтобы отвлечься от всяких разных дум — занялась обедом. Блины напекла, вспомнила, что масленица на дворе.
Домовые ели блины, Горазд — со сметаной, Кузьма — с маслицем, и нахваливали Анафему: и какая она хозяйка чу́дная, и какое хорошее место нашла для садового, и даже для Горазда жилье прекрасное подыскала. В общем — умница, красавица, золото, а не человек.
А вечером и Горазд ушел. Сказал, что с вечера лучше: ночью-то сподручнее с собаками общаться, люди спать будут и никаких странностей не заметят.
— Анафема Петровна, да не переживай ты, все хорошо будет. Я же здесь, рядом. Если что — приду тут же. Мы же с Кузьмой уже ход специальный, потайной сделали. Так что столоваться пока у вас буду. Каждый день видеться будем. Еще успею надоесть.
Горазд ушел, Кузьма отправился вместе с ним ненадолго, что-то там брату помочь надо, и Анафеме снова стало что-то так грустно, хоть плачь. Взяла кошку на руки, уткнулась ей в шерстку и зашептала:
— Ну, вот, Фима, снова мы с тобой одни остались. Вроде совсем недавно не знала, куда всех девать, кого и куда пристроить, а сейчас — все, все ушли. Даже Кузьма…
Продолжение — «Уборка души и развлечения домового» — см. ссылку ниже: