— Штааа?! А бутерброд с икрой ей не надоть?
Бабка Анафема занималась уборкой, когда всё произошло, и швабра по-прежнему у неё была в руках, и сейчас Анафеме Петровне казалось, достаточно одной, малюсенькой искры, и она на швабре, как на метле взлетит, и такой порядок наведет, такой!
Девица же, соседка, по-прежнему рыдала, нервно вздрагивала и прижимала к себе двух своих питомцев: собак породы гриффон. Те прижимались к своей хозяйке и тоже, судя по всему, тряслись от страха.
Мда… Прав был Воланд, квартирный вопрос сильно их испортил.
И, нет, бабка Анафема не читала «Мастера и Маргариту» Булгакова, и фильм не смотрела, с мистером Воландом она была лично знакома, приходилось сталкиваться. Что поделать, работа такая у неё была, да и не стоит забывать, где она раньше, до недавнего времени обитала. Это ведь только последние несколько месяцев она на Земле живет, да и то не в своем теле.
Эх…
А день так хорошо начинался… Солнышко светило, выходной, и бабка Анафема решила генеральной уборкой заняться. Встала с утра пораньше, первым делом выдраила кухню, ванную и туалетную комнату, коридор и теперь перешла в гостиную. Шторы как раз снимала, когда кошка Фима, мирно дремавшая в кресле, вдруг сорвалась с места и помчалась в коридор. Да давай дверь в подъезд царапать. Пришлось и бабке Анафеме со стремянки спускаться. Телепортироваться в пространстве она, к сожалению, не могла. Поэтому ножками, ножками приходилось работать. Дабы из точки А попасть в точку Б.
Фима все также была около дверей и пыталась их вскрыть. От черной гладкошерстной кошки, казалось, сейчас искры во все стороны полетят — задень, и тебя током шарахнет. Или еще чем.
— И что тебе, Фима, не сиделось и не спалось? Что там еще случилось? — сейчас уже и бабка Анафема слышала, что в подъезде кто-то плачет.
Открыла дверь. На ступеньках подъездной лестницы сидела девушка, что живет этажом ниже, и рыдала. Рядом с ней сидели две маленьких собачки, черного и бежевого окраса, обе породы гриффон, а их глаза такую тоску, печаль и вселенский страх излучали, что впору рядом садиться и рыдать на пару.
— Угу, еще чего не хватало, — проворчала себе под нос Анафема и уже громко, обращаясь к соседке, — Что сидим с утра пораньше и сырость разводим? Дверь в квартиру захлопнулась или еще что случилось?
— Из квартиры выгоняют, — сквозь слезы и хлюпая носом поведала соседка.
— Кто? Ты же вроде одна живешь?
— Се…, сестра, — наконец смогла выговорить девушка.
— Так… Ладно, пошли ко мне, умоешься, успокоишься, там и расскажешь, как так сестра тебя из квартиры выгоняет. Вроде с бабкой ты жила, а сестра и носу сюда не казала.
Умывшись, выпив чаю и более-менее успокоившись, Надя начала свой рассказ.
В семье она была не родная. Ну, как не родная, маме только родная, а всем остальным, что называется, по закону — и дочка, и внучка. Бабушка её, правда, любила, как к родной к ней относилась. Внучка и внучка, и всё тут. Мамы не стало, когда Наде семь лет было. А отец, ну, отчим, через какое-то время женился. Ребенку же мама нужна. Сначала все было хорошо. Даже тогда, когда Лиля родилась. Потом бабушка заболела, и Надю к ней отправили, чтобы ухаживать и помогать. Да и то правда, она же старшая, студенткой уже была, а Лиля еще в школу ходила.
Стала Надя жить с бабушкой. И тоже все было хорошо. Институт закончила. Работать начала. А тут…
— А тут… Бабушка умерла. Неделю назад. Девяти дней еще нет. Вы, наверно, слышали?
Конечно, Анафема об этом слышала и знала, еще бы не слышать, в одном подъезде все-таки живут.
А Надя меж тем продолжала:
— Вот… Похоронили, похороны, естественно, отец в основном оплачивал… Ну и… Тогда и слова никто не сказал. А сегодня, сегодня сестра пришла и сказала, чтобы я выметалась из квартиры! — и Надя снова начала всхлипывать, — Типа я никто и звать меня никак, и никакого отношения к этой квартире не имею, и нечего, мол, чужую жилплощадь занимать. Выметайся, говорит, и шавок своих с собой забирай, на все про все два дня дала…
— Так… А ты в квартире прописана?
— Да.
— А что тогда в подъезде сидишь, домой не идешь?
— Так Лиля там, она уже Дунечку пнула один раз, — тут Надежда прижала к себе собачку черного окраса, — Мало ли что еще сделает, они же маленькие. А мне и идти даже некуда, — и слезы снова полились градом.
— То есть, сестра твоя все еще там? Хотя, какая она тебе сестра.
— Да, ходит, осматривает все там.
— Ладно, сиди, жди, я скоро, — и бабка Анафема направилась в сторону подъездной двери, — Фима, со мной!
Черной гладкошерстной кошке дважды повторять не надо было, тут же пристроилась в арьегард своей хозяйке.
На звонок сперва никто не реагировал, потом из-за двери раздался недовольный голос:
— Кого там еще нелегкая принесла? Надька, ты что ли?
— «Жилкомсервис», открывайте. От вас заявка на уборку поступила.
— Э?
Дверь открылась и взгляду девушки предстала бабка Анафема во всей своей красе: Анафема же, как была в переднике, повязке из платка на голове, резиновых перчатках, со шваброй в руке, еще и ведро по дороге прихватила, так и спустилась этажом ниже, чтобы разобраться.
— Показывайте фронт работ.
— Я…, я ничего не заказывала.
— Конечно, вы не заказывали, — и бабка Анафема смерила девицу презрительным взглядом, — Покойница, Глафира Андреевна, все заказала и оплатила. На восьмой день, мол, все прибрать и генеральную уборку устроить. Что стоите? Показывайте, где все.
— А я не знаю…
— Так вы что, здесь не живете? Так, милочка, паспорт покажите, а то я сейчас в полицию позвоню. Собственница квартиры уборку заказала, а тут не пойми кто ошивается, — и Анафема потянулась в карман передника за телефоном.
— Я внучка Глафире Андреевне.
— Сейчас полиция приедет и разберется, кто внучка, кто не внучка, и что вы тут делаете. Что вы мне паспорт свой тычете? — вы здесь не прописаны, не живете, сами сказали. Э, куда же вы?
Девицу как ветром сдуло: вот, только что она была в коридоре, и вот, уже нет её — только дверь квартирная хлопнула.
— Фима, проводи, чтобы уж точно вышла. Нам тут такого добра не нать.
Бабка Анафема вышла в подъезд и крикнула:
— Надя! Надежда!
Не слышит. Или боится. Что ты будешь делать!
— Фима! Ты там долго еще?
Кошка вернулась где-то через минуту.
— Фим, посторожи тут, чтобы дверь не захлопнулась, и никто не зашел, а я за нашей красавишной схожу, ключи-то я не знаю, где.
Через пару минут Анафема Петровна вернулась в сопровождении Надежды.
— Ну, что, девица-красавица, выгнали мы твою сестру-супостатку. У тебя посидим, поговорим, обсудим или ко мне пойдем?
— К вам лучше.
— Тогда бери ключи, собак, закрывай квартиру, да пошли. Есть у меня один план, как тебе помочь. Только прояснить всё сначала надо. Чует мое сердце, что не всё тут так просто.
— Помочь? Так вы уже помогли. Спасибо.
— Я имею в виду с квартирой.
— А…, а вы правда сможете?
— Ну, откуда я знаю, но, если все так, как я думаю, то помогу. И смогу.
Минут через пятнадцать Надежда, снова умывшаяся и уже без слез, сидела на кухне бабки Анафемы и пила чай, а сама Анафема звонила полковнику.
— Алё, дорогой, ты мне нужен. Не узнал? — долго жить буду. Ладно, дорогой, шутки в сторону. Помощь твоя, Сергей Иванович нужна. Нет, ОМОН не нужен. Гусар нужен. Какой, какой — молодой, холостой, красивый. В меру наглый, но — скромный. Да какая мне разница, рыжий, брюнет или блондин? Нет, Аполлона тоже не надо. Мне бы что-то средненькое, между Гераклом и Аполлоном. Госпидя, в чем ты меня подозреваешь! Фулюган! Девушку спасать надо, поэтому и нужен мне гусар. Найдешь? — ну и прекрасно. Да, да, с меня массаж. Хорошо, два.
Продолжение — «Мать и мачеха в одном флаконе. Или — "деточка, ты ведь нам абсолютно чужая"» — см. ссылку ниже:
Еще про кошку Фиму и её бабку:
