На следующий день Анафема занималась уборкой, чтобы отогнать тоску-печаль. Благо, на работе у неё выходной был. Мыла, драила, скребла, разгребала несуществующие завалы и вытирала почти отсутствующую пыль. Проще говоря, наводила порядок. Не столько в квартире, сколько в душе. Кошка Фима ходила за ней безмолвной тенью. И лишь про себя сетовала, что это на её хозяйку нашло? Лучше бы посидели на диване, фильм посмотрели или книжку какую почитали. Еду могли бы приготовить. Да просто подремать в конце концов! И то было бы лучше. Чем наводить порядок там, где и так все в порядке, и мыть-перемывать то, что и так чистое.
А то, что на душе раздрай и переживания — так надо дело себе придумать нормальное. Или заботу какую новую. И все, не до переживаний будет. Всё ведь хорошо.
Кузьмы не было ни слышно, ни видно. То ли у брата был, то ли делами какими своими занимался, то ли просто решил под горячую руку не попадать. А то еще заставят диваны передвигать, в антресолях ползать, чистоту наводить или, того хлеще — шторы и занавески по линеечке выравнивать, чтобы все складочки как на параде были, на равном расстоянии друг от друга.
Так, за уборкой, Анафема и не заметила, как дело до обеда дошло. Ощутила себя в реальном времени, когда кто-то на кухне ложкой по столу застучал.
— Хозяйка, хозяйка, ты где? Я обедать пришел, столоваться, как и договаривались. А у тебя стол не накрыт. Ну-ка, давай, всё, что есть в печи, живо на стол мечи. А то уйду!
Рванула на кухню, а там домовые за столом сидят. Лыбятся. Горазд еще ложкой время от времени по столу стучит.
И где он её нашел такую, деревянную? У меня вроде таких нет.
— Гораздушка! Как же я рада тебя видеть! И где ты пропадал всё это время?
Схватила его на руки, чмокнула в нос и закружила, словно маленького дитятка.
Горазд аж растерялся на некоторое время, покраснел от смущения, а потом настоятельно потребовал, чтобы его, это, на место поставили, вот.
Очень уж не хотелось Анафеме спускать Горазда с рук, но посадила обратно на табуретку — все-таки взрослый, солидный домовой, а не малый ребенок. Даже как-то неловко. Немного.
Стала доставать всё из холодильника, благо еды хватало, чтобы гостя дорогого накормить, да и своего домового тоже, а сама краем уха слышит, как Горазд шепотом у Кузьмы спрашивает:
— Что это с ней?
— Соскучилась.
— Соскучилась? Так я же только вчера вечером ушел, не месяц ведь отсутствовал.
— Дык, волновалась, ты же на новом месте был, вот и переживала, понимать надо.
— А…
Вскоре все уже сидели за столом, ели и общались. В основном, конечно, больше у Горазда спрашивали, как ему в новом доме, все ли хорошо, не обижают ли?
— Да кто меня обидит, если меня никто не видит кроме собак? А собаки там хорошие. Что Аполлон, что Айс, что Айка. Чудо, а не собаки. Мы с ними быстро общий язык нашли. Это уж я, скорее, кого хочешь обижу. Одну вот уже успел, — и, увидев удивленные глаза всех присутствующих, тут же пояснил, — Да, вы же не знаете. Сегодня с утра Лилёха эта приходила. Вот я и…
— Лилёха?
— Ну, Лиля, как бы сестра Надежды. Ох, и вредная девица, скажу я вам.
— Что она хотела? Надя, поди, расстроилась.
— Надя — нет. Повезло: они с Николаем как раз с собаками ушли гулять, когда эта приперлась. Ох, и поразвлекался я. А что хотела — не знаю. Не спрашивал я её об этом, — и Горазд пожал плечами и развел руками, что, мол, поделать, если не догадался поинтересоваться, — Как-то не до расспросов мне было.
— А что было-то, что?
И Фима, и Кузьма, оба с нетерпением ожидали ответа Горазда. Ведь явно какую-то пакость устроил, раз говорит, что поразвлекался. Анафеме тоже было интересно узнать, как прошел и чем закончился визит Лили.
— Что, что. Занимаюсь я делами значит, слышу — звонок в домофон. Ну, я — домовой культурный, хозяев нет — дверь открывать никому не буду. Хотя мог бы, быстро разобрался, что это за штука. Удобная, кстати. Заместо дворецкого, почитай. Только механическая. Ну, звонят и звонят в домофон, хозяев-то все равно нет. Позвонят и уйдут. Только кто-то настырный попался. Продолжает звонить, не уходит. Я аж из интереса в окно выглянул. А там — девица кнопку жмет. Молоденькая, симпатичная. Сперва даже подумал, не по Николая ли душу? — мало ли какие у него пассии и зазнобы могут быть? В общем, не понял сперва, кто это. Продолжил своими делами заниматься. Сундучок один на чердаке надыбал, вот, сейчас его в порядок и привожу.
— Ты это, давай, на сундук не отвлекайся, рассказывай, что дальше было, — и Кузьма, на правах старшего брата, строго посмотрел на Горазда.
— А что дальше? — дальше уже звонок в дверь был. Та же самая девица. Просочилась, видимо, с кем-то в подъезд. И давай трезвонить. И ведь не уходит. Еще и требует, громко так, кричит почти, — и Горазд очень достоверно передразнил Лилю, — «Надька, открывай дверь! Все равно не уйду, пока не откроешь. Открывай, а то стучать буду!». И продолжает звонить. Тут-то до меня и дошло, кто это. Лилёха пожаловала! Ну, думаю, если ты сейчас подобру-поздорову не уйдешь, мало тебе не покажется. А то собачек маленьких она пинать горазда, когда никто не видит. Так ведь, что странно — не уходит: в квартире нет никого, а она продолжает в дверь звонить. Собаки ведь не лают, значит — нет собак. А раз собак нет, значит, и хозяев — тоже. Не одни же собаки на улицу ушли. Как не понять-то? А она — трезвонит и трезвонит. Потом, вообще, развернулась, и стала каблуком в дверь бить – стучать. Соседка одна аж выглянула. А Лилеха на неё так зыркнула, что та сразу же за дверь обратно спряталась. Ну, тут меня зло и взяло.
— И? Что, что дальше? — на разные голоса спросили Фима с Кузьмой.
— Ну, что, вышел за дверь. Она, понятное дело, меня не видит. А я коврик так, слегонца, который у дверей лежит и на котором она как раз стояла, как дерну! Она как шмякнется! — прямо на пятую точку. Как завизжит! Встала и давай еще сильнее в дверь колотить. Ну, я коврик еще раз дернул. А потом еще раз. Ох, крику-то было! А ругалась как! — я такого даже от грузчиков не слышал.
— Ага, ты грузчиков, наверно, последний раз в прошлом веке только и слышал. Сейчас грузчики еще хлеще ругаются. Да и не только грузчики. Даже дети.
— А ты откуда знаешь? — и Горазд удивленно взглянул на Кузьму.
— Так по городу пока шел, всякого разного наслушался. И от детей тоже, — и домовой грустно вздохнул.
— Они что, тебя видели? На тебя ругались?
— Не, не видели. Это они промеж собой так общаются.
У Горазда глаза по пять копеек стали. Хотел, видимо, что-то у брата спросить, ну, не верилось ему, что на самом деле так, чтобы вот прямо дети и прямо ругались, да Кузьма не позволил отвлекаться от темы.
— Я тебе потом расскажу, а ты давай, про Лилю дальше, чем там все закончилось?
— Про Лильку-то… Ну, стала она по лестнице спускаться, я лестницу и попросил немного изогнуться, просесть под ногой. Лилёха и упала. Кажись, ногу подвернула.
— Ну, ты, брат, даешь. А если она ногу сломала?
— Не, не сломала, на своих двоих шла, только прихрамывать стала. Так что, думаю, несколько дней она точно не появится.
— Жестоко ты как-то с ней.
— Жестоко, да? А как пинать Айку с Айсом — это не жестоко? Мне Айка всё-всё рассказала. А я лишь слегка поразвлекся. Жестоко… Если бы хотел жестоко, она бы у меня все ступеньки сосчитала. А так, она вышла из подъезда, вызвала такси и уехала.
Анафема сделала себе мысленную зарубочку: как-то бы узнать, что там с Лилей. Действительно ногу подвернула или что посерьезнее? Как вот только узнать, не Евгения же по таким пустякам дергать?
Продолжение — «Судьбы на пересечении. Старинный комод и скорый суд» — см. ссылку ниже: