Доктор Светличная. Роман. Глава 11
Глава 11
– Психи на велосипедах! – ворчит доктор Осухова, когда ведёт наш выводок за собой, словно мама-утка. – Самоубийцы. С другой стороны, вот так и выглядит естественный отбор.
Мы молчим, поскольку одни Наталью Григорьевну боятся, – она сейчас как раз в режиме Мегеры, и её лучше не трогать, – другие просто не знают, что добавить по этому поводу. Ну да, в нашем государстве всё наперекосяк: возникают то одни новомодные явления, то другие, а транспортная инфраструктура к ним не готова. Взять те же велосипеды: много специально проложенных для их владельцев дорожек?
– Что это с ней? Она рехнулась? – слышу, как Двигубский спрашивает Марципанова.
– Ты не слышал про утреннее ЧП?
– Какое?
– Доктор Шаповалов собрался заступить на пешеходный переход, и его чуть не сбили велосипедисты. Мегера успела схватить за шкирку и втащить обратно, иначе бы сбили нашего старшего врача.
– Жесть.
По пути в ординаторскую проходим мимо «царствующего триумвирата»: в коридоре у большой доски, густо исписанной чёрным фломастером, стоят доктора Шварц, Михайловский и Шаповалов.
– Отличный график, продуктивно, – произносит Адриан Николаевич не без иронии. – Если всё пойдёт по плану, мы рано закончим.
Доктор Осухова подходит к завотделением и говорит:
– Шеф, двадцать назад начались велогонки.
Завотделением закрывает глаза и бормочет себе под нос нечто непечатное.
– Итак, сегодня день велогонок! – громко возвещает он всему медперсоналу.
– Я что-то не читала о них в новостях, – замечаю среди интернов. – Это какие-то официальные соревнования, что ли? Или корпоративные, может?
– Да не, – машет рукой Виктор. – Они подпольные.
– В смысле? – удивляюсь.
– В прямом, – издаёт он хихикающий звук. – Короче, в городе есть один бар, который основал бывший знаменитый велогонщик. Не помню, как фамилия. Ну, вроде как чемпион мира и всё такое. Так вот он в своё время сильно покалечился и придумал эти соревнования. Название у них пафосное: «Невский рывок». Бар, кстати, тоже так называется.
– Почему бар так ужасно назвали? – спрашивает Наташа.
– Не торопись с выводами, – усмехается Марина.
– Гонки незаконны и безумны, – рассказывает Виктор. – Куча велосипедистов гоняют по встречному движению в надежде обогнать друг друга за бесплатную выпивку.
– Все выбывают, никаких соперников… звучит неплохо, – замечает Алексей.
– Да, тебе бы понравилось, – язвительно говорит ему Марина.
– У них даже правил нет. Только скальпы запрещено снимать с побеждённых, – говорит Марципанов.
– Отлично. Будем в приёмном покое бинтовать балбесов вместо того, чтобы оперировать, – ворчит Марина.
– Что за люди соглашаются на участие в гонках, где единственным правилом считается запрет на снятие скальпа друг у друга? Словно всё происходит не в России XXI века, а на Диком Западе в XXVI-м столетии, – поражается Наташа.
– Мужчины, дорогая, – замечаю ей.
Всё это время, пока обсуждаем безумные велогонки, мы натягиваем одноразовую одежду. В ней лучше всего работать с большим потоком пострадавших. А поскольку бар «Невский рывок» находится неподалёку, то не стоит и угадывать, куда большинство из них повезут.
В раздевалку входит Мегера:
– Нужно, чтобы кто-нибудь сходил в хирургию. Нефу нужна помощь.
Лес рук. Мне это напомнило начальную школу, когда ещё многие детишки хотят ответить выученный урок. Наталья Григорьевна смотрит на нас с пару секунд и говорит:
– Марципанов.
Раздаются вздохи разочарования. Я же думаю о том, что среди интернов соревновательный дух неистребим. Каждый хочет, словно тот птенец, первым вырваться из гнезда и совершить самостоятельный полёт.
– Так, правила травмы, – говорит доктор Осухова, заставляя всех замолчать. – Не смешивайтесь с интернами «Скорой». Они задний проход от пищевода не отличают. Шейте быстро, выписывайте ещё быстрее. Тела отправляйте в хирургию. Не смейте драться за пациентов. Понятно? Пошли!
Мы как стая голодных собак бросаемся следом за своей предводительницей.
Вскоре мы оказываемся в отделении неотложной помощи, которое заполняется пострадавшими. Марина, нетерпеливо потирая руки в предвкушении, говорит такое, отчего у меня мурашки по телу:
– Это как конфета. Но с кровью, что намного лучше… – она замирает на несколько секунд, потом видит раненого и бросается к нему: – Мой!
– Нет мой, я первая его увидела! – восклицает Наталья Юмкина, и обе уносятся спасать парня.
«Кто сказал, что победа – это не главное?» – думаю иронично, глядя на них. Вдруг сама нахожу себе жертву… то есть подопечного. Это парень, который с безучастным видом сидит на койке. У него из правой стороны живота торчат наружу… нет, не рёбра. Велосипедные спицы. Словно экзотический металлический кустик, который вырос сам по себе из человека.
– Я его возьму! – решаю твёрдо.
– Сначала меня обойди, – вперёд вырывается Двигубский.
– Ты никогда не держал в руках скальпель! – бросаю ему.
Останавливаемся.
– Ладно, давай так. Если орёл – он мой. Если решка – твой, – Алексей достал монетку, положил на ладонь.
– Почему у тебя орёл? – спрашиваю его.
– Потому что у меня на плечах голова, а у тебя хвост, – ёрничает он в ответ.
– Простите, – закрываю дверь в палату, перед которой всё это происходит. Не надо пациенту слушать наши дрязги.
– Как тебе удаётся всё обгадить? – резко спрашиваю Двигубского.
Он вместо ответа просто подкидывает монету и смотрит:
– Решка! – заявляю с улыбкой. – Будут и другие пациенты.
– Так иди за ними. Я был первым, – слышу в ответ.
– Я не собираюсь зашивать весь день раны, – бросаю коллеге в лицо, – пока ты будешь оперировать. Здесь требуется операция, и ты это знаешь.
– Рана поверхностная. Классная, но поверхностная.
– Откуда ты знаешь, что не повреждена брюшина? – спрашиваю Алексея.
– Он же сидит, смотрит вокруг. Может разговаривать.
– Эй, врачи! – слышим из палаты.
Заходим тут же.
Парень дружелюбно улыбается:
– Привет! Простите, не могли бы вы вынуть спицы и зашить меня, чтобы я продолжил гонку?
– Мы не можем их просто вытащить. Надо сделать анализы… – начинаю отвечать и вижу, к своему ужасу, как Двигубский просто ухватил одну и дёрнул. Потом вторую, третью…
– Жуть… – сказал пациент.
– Доктор Двигубский, вы рехнулись?! – спрашиваю у Алексея.
Он же с видом победителя протягивает мне одну из спиц:
– Как я и говорил, коллега Светличная: поверхностная рана. Зашей его и пусть заканчивает гонку.
– Что?! – ошеломлённо спрашиваю, но Двигубский уходит с видом победителя.
– Молодец! – кричит ему в спину пациент.
Ничего себе! Взял и выдернул, без рентгена и проверки! А если бы там внутреннее кровотечение?! Ну что тут скажешь… Алексей во всей красе. После того, как он ушёл, мне ничего не оставалось, как заняться раной пострадавшего. Тот в этот момент устраивается поудобнее и говорит сначала «Отличный диван!», а потом, глядя мне в лицо с близкого расстояния:
– А вы просто красотка.
– Думаете, у вас есть шанс? – улыбаюсь ему чуточку игриво, поскольку пациент, в общем, симпатичный.
– У меня он всегда есть, – отвечает он самонадеянно.
– Нет, – отвечаю спокойно. – Послушайте, мне надо сделать пару анализов, томографию: у вас может быть внутреннее кровотечение…
– Нет, мне нужно вернуться в гонку, – перебивает меня.
– Зачем? Вам уже не выиграть.
– Ну и что? Это не значит, что я не пересеку финишную прямую. В конце нас ждёт вечеринка. Встретимся там?
– Один анализ – томография, – говорю ему. – Через час я вас отпущу.
– Не выйдет, мне пора, – упрямится пострадавший.
– Вас никто не выписывал, и я настоятельно советую вам остаться, – говорю ему.
– Тот парень, – он показывает в сторону, куда ушёл Двигубский, – сказал, что я могу идти.
– Тот парень не прав, – пытаюсь отрезвить буйную голову пациента. – Вам придётся подписать отказ от госпитализации.
– Милая доктор, – он наклоняется и переходит на бархатный голос. – Я сделаю всё что угодно.
– Почему парням всегда надо всё обгадить? – смотрю ему в глаза. – Не понимаю.
– Не знаю. Может, дело в тестостероне? – усмехается пациент.
– Может. Вам стоит провериться.
– Ладно, – он берёт с улыбкой отказ и подписывает. Потом встаёт с койки, делает пару шагов, затем внезапно оборачивается, возвращается, обхватывает меня руками за талию, прижимает к себе и крепко целует. От неожиданности я даже не успеваю среагировать.
Когда же всё заканчивается через несколько секунд, то я заношу ладонь, чтобы влепить парню пощёчину, но сначала рука замирает в считанных сантиметрах от его лица, затем опускаю её. Нельзя распускать руки, даже если пациент так себя ведёт. Это первое. Ну, а второе… он неплохо целуется, зараза такой.
– Это на удачу! – он подмигивает и уходит. – Не волнуйся, мы ещё встретимся.
– Надеюсь, что нет! – кричу в след. Возвращаюсь к койке, с улыбкой стягиваю с неё одноразовую простыню, собираю в ком… и вдруг вижу, как через дверь в соседнее помещение на меня смотрит доктор Шаповалов. Лицо недовольное. Руки упёрты в бока. Ужас, он всё видел! Тут же входит и замирает, глядя строгими глазами.
– Что? – спрашиваю, притворяясь невинной овечкой.
– Целуешься с пациентами?
– А ты ревнуешь?
– Я не ревнивый.
– Мы занимались сексом один раз, – напоминаю.
– И целовались в лифте, – напоминает он.
– И целовались в лифте один раз, – подтверждаю.
– Нет, правда, давай встречаться? – вдруг предлагает доктор Шаповалов.
– Нет.
– Знаешь, я сегодня утром чуть не умер. Был на волосок от гибели. Что, если бы меня сбили насмерть, а ты бы со мной так и не встретилась?
– Перестань паясничать, – прошу его серьёзно.
– Ну ответь.
– Всё дело в погоне?
– Что?
– Сладость погони. Я всё думала: почему ты так хочешь, чтобы я с тобой встречалась? Ты мой начальник, это против правил. И я всегда говорю «нет». Всё дело в гонке.
– Но ведь это весело…
– Видишь? Для тебя это игра. Но не для меня. В отличие от тебя, мне ещё есть к чему стремиться.
***
В смотровой пациент. Доктор Осухова рассказывает анамнез:
– Неизвестный, около 30 лет. Был сбит мотоциклистом, пытавшимся увернуться от велосипеда. По шкале Глазго три балла. Зрачки расширены. Брадикардия. Ввели атропин. Давление 180 на 115. Частота пульса 98.
– Рентген выявил увеличенное средостение. На томограмме отёк мозга, – добавила Наталья Юмкина и сообщила препараты, которые ввели пострадавшему.
– Мозг повреждён? – спросил доктор Михайловский.
– Похоже на то, – заметил Шаповалов.
– Первая жертва гонок. Он будет третьим в моей практике, – замечает Пётр Иванович.
– Денис Дмитриевич, его не отвезут в хирургию? – спросила Юмкина.
– Нет. Сделай электроэнцефалограмму и возьми анализы. Если не очнётся через шесть часов, зафиксируешь.
После этого он ушёл, а Наталья спросила у Марины:
– Зафиксировать? Что зафиксировать?
– Смерть мозга, – спокойно ответила Спивакова.
Наталья огорчённо вздохнула. Та ещё перспектива у неё образовалась: наблюдать за тем, как человек бредёт по краю могилы. Она вышла из смотровой и увидела, как в предоперационную нырнул Виктор Марципанов.
Интерн подошёл к доктору Шварцу, который в это время мыл руки, и сообщил:
– Наталья Григорьевна прислала меня к вам в помощь. Мне ассистировать?
– Нет, я тут на весь день. Мне нужно, чтобы ты следил за моими пациентами.
– Эх… – вырвалось у Виктора под маской.
– Ты недоволен? – удивился завотделением.
– Нет.
– Мой друг, Лев Маковский, лежит в четвертой палате, – сказал Адриан Николаевич. – Дай ему всё необходимое.
– Да, конечно, – и Марципанов, немного расстроенный тем, что не придётся ассистировать, поспешил выйти.
Когда Виктор несколько минут спустя вошёл в палату, которая в отделении носила VIP-статус, внутри витали клубы табачного дыма. На койке в бордовом, расшитом золотыми лилиями халате лежал мужчина лет 50-ти. Он вальяжно курил, выпуская длинные струи дыма. На безымянном пальце правой руки сверкал массивный золотой перстень, украшенный бриллиантом.
– Лев Борисович… – нерешительно произнёс интерн, глядя на представительного пациента.
Тот даже глазом не повёл в его сторону.
– Лев Борисович, здесь нельзя курить! – возмутился Марципанов. Он бросился к Маковскому. – Курение запрещено!
– Почему? – с видом помещика поинтересовался мужчина.
– Боже мой! – Виктор осторожно вытащил сигарету из его пальцев, кинулся к раковине в туалете (в этой палате он персональный), залил водой и бросил в ведро. – Вы ж в больнице!
– Ну и что? – растягивая гласные, спросил Маковский.
– Не знаю, говорили ли вам врачи, что курение вредит здоровью. Курить запрещено! От курения умирают!
Лев Борисович коротко усмехнулся.
– Меня убьёт рак печени. Курение лишь ускорит процесс.
Виктор вернулся к пациенту:
– Вы в начале списка на пересадку печени. Надежда ещё есть.
– Я восемь месяцев жду пересадки. Я уже не игрок в футбол. Просто запасной, – сказал на это Маковский. – Вот так вот.
– Вы любите футбол?
– Ненавижу.
Марципанов замялся. Потом придумал, что сказать:
– Лев Борисович, шеф хотел, чтобы я о вас позаботился…
– Андрюха Шварц…
– Адриан вообще-то, – поправил Виктор.
– Мальчик, это для тебя он Андриан Николаевич, а для меня – просто Андрюха, мой хороший друг. Он уже тридцать лет является моим врачом.
– Ну, тогда… Если что понадобится, я к вашим услугам. Только скажите, – постарался быть вежливым Марципанов.
– Ладно, – с хитринкой улыбнулся пациент. – Я что-нибудь придумаю.
Виктору эта фраза показалась несущей в себе какой-то подвох.
***
Через некоторое время Марина и Наталья вернулись к первой жертве гонок.
– Роговичный рефлекс отсутствует, – сказала Спивакова.
– Прошло 55 минут, – заметила Юмкина. – Если он не очнётся через пять часов, мы будем просто наблюдать за его смертью?
– Если он не очнётся, значит он уже мёртв.
Наталья горько усмехнулась:
– Формально.
– Физически, Наташа, физически.
– Он дышит, есть сердцебиение, – парировала интерн.
– Посмотри на его энцефалограмму. Мозг не функционирует. Он не может говорить, двигаться и думать. Ты же думай как врач, – настоятельно сказала Марина, снимая эндоскоп и слушая сердце пострадавшего.
– Он может очнуться, – упрямо сказала Наталья. – Ты веришь в чудо? Бывают медицинские чудеса.
– Знаю. Ты права, – внезапно послышался от двери голос доктора Шаповалова. – Чудеса случаются. Люди просыпаются, поэтому мы проводим серию анализов в определённое время. Когда мы констатируем смерть, мы знаем, что сделали всё возможное, чтобы её предотвратить. Но чуда не произошло. Запомните: хирургам очень сложно не проводить операции. Но это и значит – не навредить.
Когда старший врач ушёл, Марина пробормотала, глядя на пациента:
– Поскорее бы он убрался в рай, чтобы я могла заняться другими.
Наталья уставилась на неё изумлённо.
– Конечно я чудовище, если я хочу оперировать, – ответила, заметив её взгляд, Спивакова, – а не наблюдать за живым трупом. Это угнетает.
Марина задумчиво раскрыла тумбочку, в которой в пластиковом боксе лежали личные вещи пострадавшего.
– Посмотри на его кроссовки, – сказала она. – Они новенькие. На рукаве свежий шов. У него электронный ключ. Он кому-то принадлежит. Час назад он участвовал в гонке, живой. Неужели просто стоять и ждать, когда он умрёт?
– Пустая трата времени, – скучным голосом заметила Спивакова.
– Точно…
– И органы пропадут впустую, – добавила Марина, усмехнулась и, воодушевлённая какой-то идеей, быстро ушла, оставив Наталью в глубокой задумчивости. Она никак не могла понять: как можно вот так равнодушно относиться к ещё живому человеку?! Разве таким должен быть настоящий врач?