Начало здесь. Глава 1.
Нагрузка в школе была серьёзная. В десятом и одиннадцатых классах ввели факультативы по основным предметам. Ребят переформировали на гуманитарный и математические классы. Обе подружки, и Лиза, и Вероника, стали «гуманитариями». Время летело день за днём, мелькая на Лизиных механических часиках Пензенского завода «Заря». Длинная стрелка торопливо бежала, обгоняя коротенькую круг за кругом. Тетрадки становились толще с каждым днём от прибавлявшихся записей. Вопрос «Кем стать?» Вероника откладывала на потом, будто он может сам собой решиться. У отца, художника, не было сомнений, что дочери обязательно нужно связать свою жизнь с живописью. Мама же предпочитала не давить на неё.
- Не расстраивайся ты так, - говорила она, подойдя сзади и обнимая Сергея Никодимовича, угрюмо сидевшего за кухонным столом.
- Я хочу гордиться своей дочерью! У нас была бы династия! – он положил свои ладони поверх ладоней жены.
- И я хочу гордиться нашей дочерью. Посмотри, какая она молодец! Учится хорошо, не прогуливает, с дискотеки всегда вовремя приходит. Подружки у неё хорошие, вернее, подружка. Вероника красивая, здоровая, голова на плечах есть. Пусть станет, кем захочет. Мы должны в любом случае её поддержать, - она поцеловала мужа в лысеющую макушку, старательно прикрытую русыми кудрями.
Вероника на каникулах после десятого класса устроилась продавцом в небольшой киоск, где продавались жвачка, си_гареты, шоколадки и аудиокассеты. Можно было купить чистую кассету, написать список нужных песен, и хозяин киоска записывал их за дополнительную плату. Бизнес только давал первые несмелые ростки в нашей стране, и на каждом углу стали продавать то импортные ручки, то иностранные жвачки, за которыми школьники выстраивались в такие очереди, в которых в восьмидесятые годы люди стояли за хлебом. Под палящим солнцем металлическая крыша ларька нагревалась, внутри стояла духота. Бывало, что пот бежал по лицу и спине молодой девушки. На витрине вместо шоколада и пакетиков с кислыми и сладкими шариками давно висели муляжи. Их содержимое было уничтожено с приходом весны самим хозяином и его кудрявой подружкой, которая работала в здании через дорогу не то бухгалтером, не то счетоводом. Вероника поначалу романтизировала свою первую работу. С азартом подсчитывала вечернюю выручку. Доставала аккуратно расправленные купюры из квадратной упаковки, в которой раньше жили сто кусочков клубничной жвачки. Девушка писала на картонке, отрезанной от сигаретной упаковки, столбиком номинал купюр, после каждой рисовала аккуратный крестик, а затем подсчитанное количество. Раз за разом выполняя одни и те же действия, к концу месяца она привыкла до автоматизма. Теперь Веронику особенно радовали дождливые дни, когда в ларьке не было удушающей жары и покупателей было мало. В основном приходили мужчины, давно отвыкшие от материнской груди, но не отвыкшие от соски.
Лиза летом помогала дома. Ванечка доставлял немного хлопот. Первый месяц подолгу спал, а просыпаясь, почмокивал, будто знал, что мама сейчас покормит его. Пыхтел и кряхтел, пускал слюни, старательно суча ножками и ручками, привыкая к ним. Были, конечно, колики и бессонные ночи. Но дружные родители не доходили ни до истерики, ни до злости.
- Иди, полежи, теперь я, - говорил немолодой отец, протягивая руки к сыну.
Светлана Владимировна бережно протягивала ребёнка, провожая длинненький свёрток глазами, будто боясь потерять из виду.
- Да не волнуйся ты так, всё будет хорошо, - Николай Степанович с умилением смотрел на усталое лицо жены. – Что ты, как маленькая, в самом деле, Свет? Ну, не съем я его, он ведь тоже мой… - отец склонялся над ребёнком, головка которого пыталась освободится из пелёнок, как маленькая черепашка.
В обязанности Лизы входило делать дома влажную уборку. Это было несложно и занимало не более десяти – пятнадцати минут. Родители опасались, как она воспримет брата, который был родным для родителей. Возможно, роднее, чем она.
С первого дня девушка стала заботливой и внимательной сестрой для Ванечки. Помогала полоскать пелёнки, если мама не успевала. Иногда гладила их. Готовила простой суп, или картошку с мясом, или макароны с сосисками. Помогала собрать ребёнка на прогулку или могла погулять с ним, часто в сопровождении Вероники, в любимом парке.
В жизни, текущей размеренно день за днём, казалось, ничего особенного не происходило. Девочки гуляли по длинным аллеям. Сегодня было как-то особенно тихо и спокойно. Даже шумные воробьи исчезли с облюбованных мест возле скамеек, где им то и дело перепадали семечки подсолнечника или хлебные крошки.
Колеса с тонким ободом приятно шуршали по асфальту, Ванечка спал, почмокивая соской с синей насадкой, то и дело подпинывая стеклянную бутылочку с водой, лежащую в ногах. Парочка благообразных старушек прошла мимо, поджав губы, и проводила подружек пристальным осуждающим взглядом.
- Совсем ни стыда, ни совести. Ещё школьница, наверное, а уже гляди, дитя нагуляла.
- Молодёжь, молодёжь, куда только мир катится! Хотя, чему удивляться! На подружку её посмотри, как парень стрижена. В наше время за такое бы ворота точно дёгтем вымазали. Тьфу, срамота! – И по всем статьям порядочные пожилые женщины пошли своей дорогой.
Светлана Владимировна немного поправилась после родов и, хотя не говорила об этом мужу, делала зарядку каждый день, когда Ваня спал. После упражнений она подходила к зеркалу, вставала боком. Раздвинув полы халата, оглядывала живот, руками трогала его, сминая складки, будто это было непослушное дрожжевое тесто.
- И когда ты уже исчезнешь, - она трясла его и мяла, будто пытаясь стряхнуть чужую плоть, чтобы найти под ней свой родной, милый и маленький животик.
Она не могла ограничивать себя в еде, потому что кормила грудью. Аппетит у сына был что надо. Ванечка рос, Лиза училась в одиннадцатом классе, старательная Светлана Владимировна худела. Николай Степанович по-прежнему много работал в школе. Он иногда уезжал на соревнования, но всегда очень скучал по дому и семье. С появлением сына он, казалось бы, должен стать мягче к мальчишкам-ученикам, но не тут-то было. Учитель теперь смотрел далеко вперёд, заставляя парней на тренировках после школьных занятий выкладываться по полной.
- Посеешь привычку – пожнёшь характер, - он прохаживался, заложив руки за спину, вдоль ровного ряда отжимающихся парней.
Неизменный тёмно-синий костюм с блестящим тренерским свистком и секундомером, висящими на крепкой шее, мальчишки иногда были готовы возне_навидеть.
- Посеешь ветер – пожнёшь бурю… - под нос себе пробурчал Пирогов.
- Все закончили отжимание, молодцы. Пирогов – ещё двадцать отжиманий! – раздалось в школьном спортзале.
- Я больше не могу, Николай Степанович, - обессиленный Пирогов рухнул да деревянный коричневый пол.
- В следующий раз думать будешь, прежде чем сказать. Давай, давай, Алексей, ниже опускайся. Молодец!
Светлая жёлтая осень нехотя мокла под завесой едва различимых холодных капель.
За ней прошла зима, закутав деревья в богатые снега и подглядывая в узорчатые белые окна квартир.
Молоденькая прелестница весна нараздавала веснушек девчонкам и ранила сердца мальчишек всех возрастов.
Снова наступило яркое тёплое лето с тёмными и томными ночами. Подружкам нужно было учится дальше.
Вероника, поработав в ларьке, кое-что повидала. Пацанов, требовавших сдачи с «сотни», хотя давали «пятидесятку»; детей, покупавших си_гареты поштучно; девчушек, которые выпрашивали у своих ухажёров кто жвачку, кто шоколадку. За небольшой период работы она увидела множество самых разных людей, которые мелькали в стеклянном окошечке, показав на минутку девушке свою жизнь.
Изредка она ходила к маме на работу, сидела в кабинете за никем не занятым столом. Смотрела на кипы бумаг, бесконечную вереницу цифр, снующих людей. В голове тем временем всплывала картины весеннего разлива и печальной осенней ивы, что смотрелась в тёмные воды реки, роняя тусклые листья. Ночью она лежала, вспоминая оживающие картины отца. Он не достиг огромного успеха. Рисовал афиши для кинотеатров, вёл занятия в художественной школе. Иногда устраивал выставки, на которых продавались некоторые его работы.
- Папа, - она, постучавшись, вошла в мастерскую, пахнущую холстами, красками, и пылью со вкусом тайны и старины.
Отец положил разноцветную палитру и отошёл от натюрморта со цветами.
- Привет, дочка. Как дела? Ты откуда и куда? – несмотря на то, что он повернулся и разговаривал с ней, Вероника, казалось, всё ещё видела в его глазах отражение натюрморта.
- Я к Лизе ходила. Мы с ней до молочной кухни прошлись и погуляли немного. Ванечка так быстро растёт. Его уже совсем тяжело поднимать на руки стало. Такой карапуз, пап.
Отец непроизвольно шевелил руками, которые, будто, искали кисть.
- Да, да, - старательно поддерживал он разговор с дочерью.
- Наверное, папа, ты прав. Я в художественное училище пойду. У меня же неплохо получается рисовать, - она склонила голову, ожидая поощрение отца.
Но её ожидания не оправдались.
- Да, Веронич, - отец называл её короче, чем мама, по-своему. – Ещё недавно я очень хотел, чтобы ты выбрала такую же профессию, как я. Но мы с мамой на днях разговаривали об этом. Она убедила меня, что ты должна стать тем, кем хочешь.
- Но папа, в этом то и дело, что я не представляю себя больше никем в этой жизни.
Глаза отца вспыхнули искренним огнем. Он подошёл и обнял дочь, погладив её по аккуратно постриженной девичьей головке.
Лизины родители не настаивали, чтобы она пошла по их стопам. Оба они понимали, что в их профессии невозможно стать счастливым, если учительство не является призванием. Светлана Владимировна много разговаривала с дочерью за вечерним чаем, когда Ванечка засыпал. Отец редко учувствовал в посиделках, понимая, что у них могут быть свои, особенные, разговоры.
- Лиза, Эдичка тебе всё также пишет, - сказала мама. – Я часто вижу его письма.
- Да, мама, пишет. Только он больше уже не Эдичка, скорее, Эдуард. Всё-таки, одиннадцатый класс заканчивает.
- Он тебе не писал, кем хочет стать? – мама достала коробку шоколадных конфет с самой высокой полки в кухонном навесном шкафчике.
Светлана Владимировна время от времени помогала знакомым «подтянуть» детей по истории, не беря за это деньги. Поэтому в доме всегда были вкусный чай, редкий шоколад или конфеты в коробках, завёрнутые в разноцветную фольгу.
- Он ещё думает. Но написал, что будет пробовать поступить в наш город, - Лиза сидела, опустив глаза.
- Так что же ты молчала, дочь, - мама нежно погладила её по плечу. – Это же хорошо? Да?
- Не знаю, мама. Мы оба выросли. Всё-таки детская дружба – это одно, а взрослая жизнь – другое, - Лиза посмотрела на маму с мольбой в глазах.
Как она хотела услышать, что заблуждается, что детская дружба может стать самым настоящим и самым главным чувством в жизни человека. Но мама лишь кивнула, соглашаясь в ответ, с лёгкой тенью горестной улыбки. Будто точно знала, о чём говорит.
- Тебя это расстраивает, мама? – дочь не могла не заметить перемену в мамином ещё недавно солнечном настроении.
- Я не должна тебе этого говорить, Лизонька. Не должна, - мама поднесла ладонь ко рту.
Тут же взяла себя в руки. Села, выпрямила прекрасные женственные плечи, будто груз разочарования никогда не давил на них. Лиза облокотилась на стол и опёрлась подбородком на согнутую ладонь.
- Мама… расскажи, пожалуйста…
- Ну, хорошо. - Мама окинула взглядом кухню, будто прощаясь с ней, чтобы перенестись в другое время и в другое место.
- Мы с одним мальчиком дружили с первого класса. Вместе за одной партой сидели. Такой случай был однажды. У меня ручка писать перестала на уроке, наверное, паста закончилась. Тогда он мне свою ручку отдал. Запасной ручки у него с синей пастой не было, только с красной. Так вот, он красной пастой классную работу и написал. Учительница в ярость пришла, такую огромную двойку ему влепила, на полстраницы. - Мама улыбалась. – А ещё, он на день рождения меня в очередной раз пригласил, в начале июня. Такой ливень пошёл, будто небо прорвало. Он мне свои сапоги резиновые отдал, сам в сандалях пошёл. И зонтик надо мной всю дорогу держал. Это во втором классе было. Так всю школу мы и продружили.
- Мама, он красивый был? – спросила дочь, готовая представить красавца в рыцарских доспехах.
- Знаешь, Лиза, он обычной внешности был. Ничего выдающегося, ни роста, ни силы. Глаза только добрые очень. Такие добрые, посмотришь, и внутри всё сжимается. – Мама замолчала, а дочь не могла решиться задать следующий вопрос.
Светлана Владимировна поднялась и долила немного кипятка в остывающие чашки. – Мы хотели пожениться, после его возвращения из армии. У него друг был, старше года на четыре. Или пять. Он в автомобильную аварию попал, а жена на позднем сроке была. Мой… Володя вернулся из армии, пришёл вечером ко мне. Даже в дом не вошёл. Не обнял меня. Сказал, что прощения моего не ждёт. Что этим поступком он обе наши жизни портит. Но, зато, одну спасёт, - мама выглядела так, будто постарела на десять лет. Будто она смотрела со стороны на юную девушку, которая стоит на крыльце родительского дома. Которая прощается со своей любовью, не зная, что этот отчаянный поцелуй последний.
Лиза смотрела на горестное лицо матери, не находя слов в своём молодом неопытном сердце.
Светлана Владимировна сделала глоток и с видимым усилием проглотила показавшийся безвкусным чай.
- Мама… А что потом? Ты знаешь что-нибудь о нём? – Лизе хотелось обнять маму, утешить её, но мамино горе сковало и её тоже.
- Я бы не хотела ничего знать. Ни о нём, ни о ней. Но мир, как известно, не без добрых людей. Она родила мальчика. Говорят, жили, как все, тихо, мирно, без скандалов. Где-то в садичном возрасте мальчик заболел лейкемией. И всё.
- Как они теперь, мама? Как он мог тебя оставить? Неужели он тебя не любил? Зачем тогда сколько лет? – вопросы дочери сыпались один за другим.
- Нельзя судить другого человека, доченька, - мама качала головой, - нельзя…
- Так ведь он друга выбрал вместо тебя! Даже не друга, а его жену, его ребёнка! – Лиза, сама не зная, почему, перешла на шёпот.
- Это его право. Каждый человек должен поступать так, как ему подсказывает сердце. Зато теперь вы есть у меня. Ты, папа, Ванечка. Я очень счастлива с вами, - мама улыбнулась сквозь чистые слёзы, делающие её глаза сверкающими.
- А папа знает, мама?
- Конечно знает, у нас нет с ним тайн друг от друга. И это очень важно. Это и называется «доверие».
Продолжение Глава 15.
Путеводитель здесь.