Ссылки на другие части и рассказы внизу страницы!
Рассказ | Мелодия обмана | Часть 5 |
Глава 8. Прозрение
Зеркальный лифт казино "Golden Palace" поднимался так плавно, что казалось, будто они не едут, а парят в воздухе. Светлана придирчиво изучала своё отражение, поправляя идеальную укладку. На ней было платье от скандального дизайнера, красное, как свежая кровь, с разрезом до бедра.
– Да ладно тебе, Машка, расслабься! – она достала из крошечной сумочки помаду и подкрасила губы. – Что ты как на похоронах? Подумаешь, казино! Нормальные люди там отдыхают. Клиенты из Норильска хотят посмотреть местную ночную жизнь – наша задача показать товар лицом. Тем более, они за пентхаус торгуются, комиссия будет – закачаешься.
Маша пришла на встречу бледная, с тёмными тенями под глазами, которые не вышло скрыть даже с помощью стилиста. Чёрное шёлковое платье, купленное ещё в те счастливые дни, когда они с Андреем только начинали встречаться, теперь казалось траурным. Последние две недели она почти не спала – Андрей пропадал сутками, не отвечал на звонки, а когда появлялся, от него веяло отчаянием.
– Может, мне не стоит... – начала она, но Светлана резко оборвала:
– Стоит! И хватит киснуть. Что бы там у вас ни происходило с твоим музыкантом – работа прежде всего. Да и развеешься заодно.
Двери лифта бесшумно разъехались, открывая роскошный холл VIP-зоны. Стены, затянутые бордовым шёлком, приглушённый свет хрустальных люстр, мягкие ковры, поглощающие звуки шагов. Швейцар в ливрее распахнул перед ними массивные двери, и в лицо ударила волна запахов: дорогой табак, виски, терпкие мужские парфюмы и сладковатый аромат азарта.
Норильские партнёры – Антон Петрович и Семён Михайлович, два грузных мужика в старомодных малиновых пиджаках, радостно загоготали, увидев игорные столы. В них играла звериная жажда острых ощущений.
– Вот это по-нашему! – Антон Петрович потёр пухлые руки с толстыми золотыми перстнями. – А то всё рестораны да рестораны... Дамы, составите компанию?
Маша брела следом, рассеянно глядя по сторонам. Звон фишек, возгласы игроков, шорох карт, звяканье бокалов – всё сливалось в какофонию жадности и отчаяния. В приглушённом свете лица людей казались масками – застывшие улыбки, лихорадочный блеск глаз, нервные движения рук.
И вдруг она увидела его.
Андрей сидел за столом для покера, неестественно прямой, с каким-то лихорадочным блеском в глазах. Его некогда идеально уложенные волосы были растрёпаны, воротник рубашки измят, на манжете виднелось пятно от вина. Перед ним громоздилась гора разноцветных фишек – красные по пять тысяч, синие по десять, чёрные по пятьдесят. Маленькая пластиковая радуга, в которой утонули их мечты о будущем.
Крупье – молодой парень с невозмутимым лицом профессионального игрока – что-то объявил, и Андрей резким движением пододвинул всю кучу в центр стола. Его руки, те самые руки, которые так нежно касались клавиш рояля, теперь дрожали.
– Ва-банк, – его голос был хриплым и чужим, словно простуженным от бесконечных сигарет и виски.
Карты легли на зелёное сукно с мягким шелестом. Повисла тишина – та особенная тишина казино, когда слышно только стук собственного сердца и шум крови в ушах. А потом крупье начал сгребать фишки – все, до единой – в сторону другого игрока, холёного мужчины в белом пиджаке.
– Андрей? – её голос прозвучал как-то жалко и беспомощно, словно у побитой собаки.
Он обернулся медленно, как в дурном сне. В его взгляде сменялись страх, стыд и отвращение, но тут же всё затмила злость. Зрачки были расширены, радужка казалась почти чёрной.
– А, явилась, – он встал, пошатнувшись и опрокинув бокал с виски. Янтарная жидкость растеклась по зелёному сукну, как кровь. – Что, пришла посмотреть на своего романтичного музыканта? На непонятого гения?
От него разило спиртным и табаком. В вырезе рубашки виднелся засос – свежий, ярко-красный, похожий на след от помады.
– Пойдём домой, – Маша шагнула к нему, но он отшатнулся, как от прокажённой.
– Домой? – он расхохотался, и в этом смехе не было ничего от того Андрея, которого она знала. Это был смех человека, потерявшего всё – не только деньги, но и самого себя. – А может, сначала одолжишь мне ещё денег? Ты же у нас добрая душа...
– Эй, мужик, полегче! – вмешался Антон Петрович, шагнув вперёд.
– А вы идите куда шли! – огрызнулся Андрей, смахнув со стола пустой бокал. Хрусталь разбился о мраморный пол, осколки разлетелись как брызги. — Это семейная сцена, между прочим. Воссоединение любящих сердец!
Как они добрались до дома, Маша помнила смутно. В ушах всё ещё звенел злой смех Андрея, перед глазами плясали разноцветные фишки. Их квартира, ещё недавно казавшаяся уютным гнёздышком, теперь давила бетонными стенами. Повсюду были следы их прежней жизни – фотография в рамке, где они смеются на фоне моря, нотные листы на рояле, его домашние тапочки у дивана, недопитая чашка кофе...
– Где деньги? – её голос дрожал, как струна перед тем, как лопнуть. – Все эти кредиты, мои сбережения... Ты их проиграл?
– А ты как думала? – он плюхнулся на диван, закинув ноги в грязных ботинках на журнальный столик. На светлой обивке остались тёмные пятна. – На благотворительность потратил? Или папочке в больничку отнёс? Кстати, как он там, бедняжка? Сердечко не пошаливает?
– Твой отец... – она задохнулась, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. – Он же правда...
– Папаша в полном порядке, – Андрей достал сигарету, закурил прямо в комнате, хотя раньше всегда выходил на балкон. Сизый дым поднимался к потолку змеиными кольцами. – Живёт себе в Краснодаре, виноград растит. Каберне, между прочим, отличное получается. А тот старик в больнице – обычный актёр из массовки. Правда, талантливый? Я ему двадцатку заплатил за спектакль. Он, знаешь, как проникновенно про инфаркт рассказывал! Сам чуть не прослезился.
Комната поплыла перед глазами, стены накренились, как палуба тонущего корабля. Маша схватилась за стену, чтобы не упасть. Обои под пальцами были шершавыми – те самые, что они выбирали вместе, мечтая об уютном семейном гнёздышке.
– Но зачем? Как ты мог...
– Как мог? – он вдруг вскочил, отшвырнув недокуренную сигарету. Она упала на паркет, прожигая светлое дерево. – Да проще простого! Ты же такая правильная! Маленькая наивная девочка из провинции, мечтающая о большой любви. Думаешь, сложно было тебя поймать на крючок?
– Пара красивых фраз, пара слезливых историй... – он говорил всё быстрее, словно торопился выплюнуть всю грязь, что копилась внутри. Слова летели как отравленные стрелы, каждая находила цель. – А эти твои восторженные глаза, когда я играл! "Ах, какой талантливый, какой необычный!" – он передразнил её голос кривляясь. – Да что ты вообще понимаешь в музыке, в таланте, в людях?!
На рояле стояла их фотография в серебряной рамке – они в "Синей птице", он за инструментом, она смотрит на него влюблёнными глазами. Андрей схватил рамку, с силой швырнул об стену. Стекло разлетелось, как их мечты.
– Ты... ты всё спланировал? С самого начала? — её голос звучал откуда-то издалека, словно она тонула.
– Ну что ты, детка, – он вдруг стал почти ласковым, и от этого было ещё страшнее. Подошёл ближе, провёл пальцем по её щеке – тем самым пальцем, что когда-то так нежно касался клавиш. – Я просто увидел возможность и воспользовался. Деньги нужны были позарез – долги, ставки... А тут ты, такая удобная. С квартирой, со сбережениями... – он наклонился к самому её уху, обдавая перегаром. – Знаешь, сколько таких наивных дурочек в приложениях для знакомств? Только и ждут своего принца.
В полицейском участке пахло дрянным кофе, несвежей одеждой и бумагой. Старые жалюзи на окнах покрылись серой пылью, в углу натужно гудел древний кондиционер, не справляясь с августовской жарой. Следователь, молодой мужчина с усталыми глазами и неряшливой щетиной, просматривал заявление Маши уже в третий раз, постукивая шариковой ручкой по обшарпанному столу.
На стене за его спиной висели фотографии разыскиваемых преступников. Маша поймала себя на том, что ищет среди них лицо Андрея, такое родное и такое чужое одновременно.
– Значит, говорите, добровольно дали деньги? – следователь потёр переносицу, размазывая усталость по лицу. – Расписки есть?
– Да, вот, – Маша протянула мятый листок, который столько раз перечитывала, пытаясь найти в нём хоть какую-то зацепку. – Только она не заверена... Он всё время находил причины не идти к нотариусу.
Следователь вздохнул, и в этом вздохе читалась вся тщетность её надежд.
– Внимательно послушайте. Факт мошенничества доказать практически невозможно. Он не отнимал у вас деньги силой, не угрожал. Вы сами сняли сбережения, сами взяли кредит...
– Но он же обманул меня! – голос сорвался на крик, и эхо заметалось по кабинету, как испуганная птица. – Вся эта история с избиением, с больным отцом... Он специально всё подстроил!
– А где этот отец? Можете предоставить данные больницы? Свидетелей? – следователь снял очки, и его глаза оказались совсем молодыми и почему-то виноватыми. – Послушайте, я понимаю ваше состояние. Но юридически тут ничего нет. Классическая история: познакомились, влюбились, одолжили деньги... Да у меня таких заявлений знаете сколько? – он кивнул на стопку папок, громоздящуюся на шкафу. – И все с одинаковым финалом.
За окном кабинета шумел обычный городской день. Визжали тормоза маршруток, смеялись дети, кто-то ругался по телефону... Жизнь продолжалась, равнодушная к её трагедии.
– Может, попробуете договориться? – следователь протянул ей заявление обратно. – В гражданском порядке, через суд...
– Вы не понимаете, – Маша встала пошатнувшись. В глазах темнело от недосыпа и слёз. – Дело не в деньгах. Я... я правда любила его.
Выйдя из участка, она нашла в сумочке телефон. Пятнадцать пропущенных от Светланы, сообщение от банка о просроченном платеже по ипотеке, реклама какого-то антидепрессанта... Экран треснул – наверное, когда она швыряла телефон в стену во время их последнего разговора с Андреем.
А в голове всё звучал его смех: "Думаешь, сложно было тебя поймать? Пара красивых фраз, немного Шопена..." И голос Светланы, насмешливый и пророческий: "Любовь – это когда у мужчины толстый кошелёк и полное отсутствие мозгов". Кто же знал, что всё окажется наоборот – что она, такая умная и осторожная, потеряет голову от красивых слов и фальши?
Телефон снова завибрировал – банк настойчиво напоминал о платеже по кредиту. Теперь их было два: ипотека и тот, второй, взятый "на спасение любимого". Почти вся её зарплата. На что жить? Как платить? Куда идти?
Но самое страшное было не это. Где-то в глубине души она всё ещё слышала его музыку – ту самую мелодию рассвета, которую он играл при первой встрече. И сердце предательски сжималось от этих звуков, хотя разум кричал: "Всё было ложью!" А может, не всё? Может, та музыка была настоящей?
Глава 9: Исцеление
Говорят, самое тёмное время – перед рассветом. Маша не знала, сколько времени она просидела на полу пустой квартиры, глядя на одинокий рояль, который отбрасывал странную тень в свете уличных фонарей, похожую на огромную хищную птицу с распростёртыми крыльями.
Три часа ночи – время, когда предательство ощущается особенно остро. Каждый звук отдаётся болью в сердце, а воспоминания становятся такими яркими, что от них невозможно спрятаться. Город не спал: музыка из бара на первом этаже, пьяный смех, визг тормозов. Где-то надрывно лаяла собака, словно оплакивая чью-то потерянную любовь.
В квартире пахло его одеколоном – запах впитался в шторы, в обивку дивана, в саму память. Маша не открывала окна уже третий день, боясь выпустить последние молекулы его присутствия. Как будто если сохранить этот запах, можно сохранить и иллюзию счастья.
Телефон лежал рядом, с треснувшим экраном. На заставке всё ещё была их совместная фотография – он за роялем, она прислонилась к его плечу, оба счастливые, оба влюблённые. Вернее, она влюблённая, а он просто хорошо играл свою роль.
Номер матери она знала наизусть, но каждый раз, когда палец тянулся к кнопке вызова, что-то останавливало. Стыд? Страх? Нежелание признавать очевидное? Как сказать родному человеку, что ты оказалась такой наивной, такой глупой?
"Любовь к мошеннику – это как наркотическая зависимость", – говорил адвокат, к которому она ходила вчера. Сидела в старом кожаном кресле и рассматривала сотни юридических томов на полках напротив. "Сначала эйфория – всё кажется прекрасным, мир играет новыми красками. Потом – потребность получать всё больше и больше этих эмоций. Вы начинаете верить в самые невероятные истории, лишь бы продлить это состояние. А когда наступает прозрение, начинается ломка..."
Он был прав. Даже сейчас, зная правду, она ловила себя на том, что прислушивается к шагам на лестнице – вдруг это он? Каждый звук лифта заставлял сердце замирать. Вдруг всё было ошибкой, недоразумением? Вдруг сейчас откроется дверь, и он войдёт – с той самой улыбкой, от которой таяло сердце, с охапкой её любимых белых лилий, как в тот первый вечер...
Память услужливо подсовывала картинки счастья: вот они собирают мебель, вот он учит её различать оттенки классической музыки, вот они гуляют по набережной, и солнце ласкает его волосы... Каждое воспоминание было как удар ножом в сердце. Потому что теперь она знала: это был спектакль. Тщательно срежиссированный, идеально сыгранный спектакль.
– Мама, – голос дрогнул, когда на том конце взяли трубку. В трубке слышалось какое-то шуршание – наверное, мама вязала, она всегда вязала по ночам, когда не спалось. – Мамочка, я всё разрушила...
Она говорила и говорила, захлёбываясь словами и слезами. О том, как влюбилась в его улыбку, в его музыку, в его ложь. Как поверила в сказку о непонятом гении. Как отдавала деньги, потому что любовь застилала глаза плотной пеленой, сквозь которую не видно было очевидного.
– Доченька, – мамин голос, тёплый и родной, был как спасательный круг в море отчаяния. В нём слышались слёзы, но и какая-то несгибаемая сила. – Я приеду, слышишь? Завтра же сяду на автобус...
– Нет, – Маша вытерла слёзы тыльной стороной ладони. За окном начинало светать, первые лучи солнца окрашивали небо в цвет надежды. – Я сама. Должна сама.
"Почему мы влюбляемся в тех, кто делает нам больно?" – этот вопрос она задала адвокату, немолодому мужчине с усталыми глазами человека, повидавшего слишком много чужого горя. В его кабинете пахло кофе и дождём – окно было приоткрыто, и влажный сочинский воздух просачивался внутрь вместе с шумом города.
Он тогда долго молчал, глядя в окно, где моросил бесконечный дождь, превращающий мир в размытую акварель.
– Потому что они дают нам то, чего нам не хватает, – сказал он наконец, и в его голосе слышался опыт собственных потерь. – Иллюзию. Мечту. Отражение наших собственных желаний. Особенно такие, как ваш... музыкант. Они чувствуют наши слабости, наши тайные страхи и мечты. И предлагают именно то, что мы хотим увидеть. А когда иллюзия разбивается... – он развёл руками, и в этом жесте была вся безнадёжность ситуации. – Законных способов вернуть разбитое сердце, увы, не существует.
На работе она появилась на следующий день – бледная, с кругами под глазами, но с прямой спиной. От недосыпа всё казалось нереальным – мраморный пол офиса плыл под ногами, голоса коллег доносились словно сквозь вату. Виктория Андреевна, их начальница, окинула её внимательным взглядом поверх очков в золотой оправе и вдруг сказала:
– Зайди ко мне после планёрки. Есть разговор.
В её кабинете Маша всегда терялась, слишком давящей была аура власти, распространяющаяся вокруг этой женщины. Массивное кресло поскрипывало при каждом движении, пугая тишину. Маша стояла у двери, чувствуя себя маленькой и беспомощной, как в кабинете директора школы.
– Значит так, – Виктория постучала длинным ногтем цвета спелой вишни по полированной поверхности стола. – Светлана мне всё рассказала. Про твоего... музыканта. И про кредиты.
Солнце, бившее в панорамные окна, вдруг стало слишком ярким. В горле пересохло.
"Сейчас уволит", – подумала Маша. Кому нужен агент по недвижимости с космическими долгами и разбитым сердцем?
– У меня есть предложение, – Виктория откинулась в кресле, и оно снова протестующе скрипнуло. – Мне нужен личный помощник. Работы больше, ответственности тоже. Но и денег, соответственно... Справишься?
– Я...
– Не отвечай сразу. Подумай. Только учти – я не из жалости предлагаю. – Она сняла очки, и её взгляд стал почти материнским. – Ты хороший работник. Клиенты тебя любят, сделки закрываешь чисто. А главное – ты сейчас злая. А злость, если правильно её направить, может горы свернуть.
Маша смотрела в окно, где раскинулся утренний Сочи – яркий, наглый, равнодушный к чужому горю. Солнце искрилось в стёклах небоскрёбов, пальмы качались на ветру, где-то внизу сигналили машины. Город жил своей жизнью, не замечая одного разбитого сердца.
Где-то там, в этом городе, Андрей продолжал искать новых жертв. А она... она будет жить. Назло ему, назло своей наивности, назло всему миру. И может быть, однажды научится снова верить в любовь.
"В каждой большой любви есть привкус безумия", – сказал тот адвокат напоследок, глядя, как она собирает бесполезные бумаги в сумочку. "Но самое важное - это не то, что вас обманули, а то, что вы всё ещё способны чувствовать. Способны плакать, страдать, злиться... Значит, не всё потеряно. Значит, сердце живо".
Конец пятой части
Что скажете? Андрей легко вывернулся, как это часто бывает с мошенниками, а Маша? Каково ей будет всплывать со дна, на котором оказалась? Жду ваших лайков и репостов, завтра узнаем, чем кончился этот правдивый рассказ. Не забудьте подписаться, чтобы не пропускать новые рассказы!