За окном падал мягкий декабрьский снег. Я смотрела, как снежинки медленно кружатся в свете фонарей, и с тоской думала — вот так же кружилась когда-то и моя жизнь. Тихо, спокойно, красиво. А теперь...
— Ещё раз такой новый год моей родне устроишь — и готовь бумаги на развод, — эти слова Сергея до сих пор звенят в ушах, словно удар хрустального бокала о кафельный пол.
Я стояла у раковины, заваленной грязной посудой. Салфетки, скомканные и пропитанные соусом, валялись на столе вперемешку с конфетти. В хрустальной вазе, подаренной мамой на свадьбу, сиротливо торчали две гвоздики — всё, что осталось от пышного букета, который я купила для украшения стола. Из гостиной всё ещё доносился запах духов тёти Вали, смешанный с ароматом недоеденного "Оливье" и горьковатым дымком потухших бенгальских огней.
— Что значит "твоей родне"? — мой голос предательски дрогнул. На глаза навернулись слёзы, но я упрямо смахнула их рукавом праздничного платья. Того самого, синего, с серебряной нитью, которое купила специально для этого вечера. — Это и твоя родня тоже. Тётя Валя...
— К чёрту тётю Валю! — Сергей с грохотом поставил стакан на стол. — К чёрту всех этих людей, которые приходят к нам раз в год, чтобы устроить балаган! Ты видела, что творилось? Видела?
Конечно, я видела. Как могла не видеть? Всё началось ещё до боя курантов...
...Тётя Валя появилась первой, как всегда. В новой норковой шубе и с тортом "как в старые времена".
— Наташенька, милая! — она чмокнула меня в щёку, оставив след от помады. — А я тебе тортик принесла, по маминому рецепту. А то твой "Наполеон" в прошлый раз был какой-то... — она многозначительно поджала губы.
Я проглотила обиду. Мама действительно пекла изумительные торты, но разве в этом дело? Следом появился дядя Коля, уже навеселе.
— А где наш директор? — громогласно поинтересовался он, имея в виду Сергея. — Надо же с начальством тост поднять!
— Он переодевается, — ответила я, помогая ему снять пальто. От дяди Коли пахло морозом и коньяком.
Сергей спустился из спальни, когда в прихожей уже толпились гости. На нём был новый свитер — мой подарок, купленный специально к празднику. Но лицо... Такое хмурое лицо у него бывало только в особенно тяжёлые рабочие дни.
— С наступающим! — поприветствовал он всех разом и ушёл на кухню.
Я металась между гостиной и кухней, пытаясь успеть везде. Вот племянница Светка со своим Пашей — надо их рассадить подальше от тёти Вали, а то опять начнётся... В прошлый раз она два часа учила их жить, а потом звонила мне каждый день с новыми советами для молодых.
Стол ломился от закусок. Двенадцать салатов — по числу месяцев, как учила мама. Заливное из языка — коронное блюдо, которое всегда хвалили. Нарезки, канапе, фаршированные яйца... Я старалась угодить каждому.
На часах почти двенадцать, а у нас уже успели обсудить политику, цены на коммуналку и чью-то неудачную операцию. Дядя Коля раскраснелся и начал травить анекдоты, от которых даже у видавшей виды тёти Вали уши в трубочку свернулись.
— А помните, как мы у Верочки собирались? — вздохнула тётя Валя, имея в виду мою маму. — Вот это были праздники! Не то что сейчас...
Я видела, как окаменело лицо Сергея. Мама умерла пять лет назад, и с тех пор я из кожи вон лезла, пытаясь соответствовать. Устраивала такие же приёмы, готовила те же блюда, собирала тех же людей...
А потом Светка вдруг встала и объявила:
— Мы с Пашей разводимся.
Стало тихо-тихо, только ходики тикали на стене — мамины, старые, с кукушкой.
— Как разводитесь? — ахнула тётя Валя. — Вот они, современные браки! В наше время...
— В ваше время тоже разводились! — вспыхнула Светка. — Только молчали об этом!
И понеслось. Тётя Валя отчитывала Светку за легкомыслие, дядя Коля защищал молодёжь, размахивая рюмкой с коньяком, кто-то пытался их примирить... А я всё подкладывала закуски и делала вид, что всё хорошо. Всё как всегда.
Только Сергей молчал. Сидел в своём углу, крутил в руках вилку и смотрел куда-то сквозь праздничную суету. Я знала этот взгляд — так он смотрел, когда принимал важные решения. В последний раз такое выражение было у него, когда решался на собственный бизнес, уходя с насиженного места.
Куранты пробили как-то незаметно, под общий гвалт. Шампанское, которое я специально охлаждала до нужной температуры, как учила мама, выдохлось и потеряло весь вкус. Желания загадывать не хотелось.
А потом случилось то, чего я боялась больше всего. Тётя Валя, раскрасневшаяся от возмущения и вина, вдруг всплеснула руками:
— Вот Верочка бы не допустила такого безобразия! Она умела и стол накрыть, и гостей принять, и молодёжь вразумить!
— А давайте помянем Верочку, — поддержал дядя Коля, наливая себе коньяк. — Светлый был человек...
Я увидела, как Сергей резко встал. Его рука дрогнула, и бокал с недопитым шампанским опрокинулся на скатерть. Белоснежную, накрахмаленную — мамину.
— Всё, хватит! — его голос прорезал гомон застолья как нож. — Наташа, проводи гостей. Уже поздно.
Повисла неловкая тишина. Только ходики продолжали своё неумолимое "тик-так", словно отсчитывая последние минуты чего-то безвозвратно уходящего.
Гости засобирались быстро, будто только и ждали команды. Тётя Валя демонстративно поджала губы, но промолчала. Светка с Пашей ушли, не попрощавшись. Дядя Коля долго путался в рукавах пальто, бормоча что-то про "молодёжь без понятий".
И вот тогда, когда за последним гостем закрылась дверь, Сергей и произнёс те самые слова про развод.
Я стояла у раковины, механически перебирая тарелки, и вдруг поймала своё отражение в оконном стекле. Усталая женщина в красивом, но измятом платье, с потёкшей тушью и застывшим выражением растерянности на лице. Мама бы не одобрила такой вид...
Мама, мама... Когда же я начала жить её жизнью вместо своей?
Первое январское утро встретило меня головной болью и пустой постелью — Сергей ушёл, оставив записку про Михалыча. Я бродила по квартире, собирая следы вчерашнего праздника: крошки от торта, конфетти, смятые салфетки. Остатки салатов отправились в мусорное ведро — есть их не хотелось.
В серванте, среди праздничной посуды, я нашла старый фотоальбом. Села прямо на пол, начала листать. Вот мы с Сергеем молодые, на концерте в парке — он тогда впервые угостил меня пломбиром в вафельном стаканчике. Вот наша свадьба — скромная регистрация и маленький праздник в кафе. Мама тогда обиделась, что не было пышного торжества, но мы настояли на своём. Мы были такие счастливые, такие... настоящие.
Когда начало темнеть, я достала телефон, набрала номер Светки.
— Слушай, — сказала я, когда она ответила. — Прости за вчерашнее. Я не должна была позволять тёте Вале...
— Да ладно, тёть Наташ, — перебила она. — Я сама виновата, не надо было именно в праздник объявлять. Просто... накипело.
— Знаешь, у меня тоже накипело, — призналась я. — Слушай, а помнишь, как мы с тобой на море ездили? Только вдвоём, без всех?
— Помню! — в её голосе появилась улыбка. — Мне тогда шестнадцать было. Мы креветок на пляже жарили и всю ночь разговаривали...
— А давай как-нибудь повторим? — предложила я внезапно для самой себя. — Без всех этих... обязательных программ.
— Давай, — легко согласилась Светка. — Только сначала со своим Пашкой разберусь. Знаешь, тёть Наташ... Я ведь потому и решила развестись, что устала соответствовать. Все вокруг твердят: "Так положено, так надо". А я не хочу как надо — хочу как сердце подсказывает.
Её слова ударили под дых. Я опустилась на диван, всё ещё держа телефон у уха.
— А ты... ты правда разводишься?
— Нет, — вдруг рассмеялась она. — Просто переезжаем в другой город. Пашке работу предложили хорошую. А я психанула вчера, когда тётя Валя начала про "правильную семью" распинаться. Вот и брякнула про развод, чтобы от нас отстали.
Мы проговорили ещё час. Впервые за долгое время — просто разговаривали, без нравоучений и советов. Как тогда, на море.
Сергей вернулся затемно. Я услышала, как щёлкнул замок, как он разувается в прихожей — медленно, будто оттягивая момент встречи. Накинула халат, вышла из спальни.
— Чай будешь? — спросила тихо.
Он кивнул, прошёл на кухню. Сел на своё любимое место у окна — там, где лучше всего видно, как падает снег. Я достала чашки — простые, повседневные, не те парадные, что стояли вчера на столе.
— Знаешь, — начала я, разливая чай, — а я ведь даже не помню, когда мы в последний раз вот так... просто чай пили.
— На прошлой неделе, — буркнул он.
— Нет, — покачала я головой. — Я не про "выпить чаю", а про... про это вот всё. Про разговоры. Про тишину вдвоём. Про...
— Про жизнь? — он впервые за день посмотрел мне в глаза.
— Да, — я с облегчением выдохнула. — Про жизнь. Помнишь, как мы раньше любили по вечерам сидеть? Ты рассказывал про свои проекты, я про свои мечты...
— Помню, — он отхлебнул чай. — А потом появились эти бесконечные "надо". Надо собрать гостей, надо устроить праздник, надо соответствовать...
— Я маму заменить хотела, — призналась я, глядя в чашку. — Мне казалось, если я буду всё делать как она, то она как будто... не совсем ушла. Глупо, да?
Сергей молчал. За окном всё так же падал снег, укрывая город мягким белым одеялом. Где-то вдалеке залаяла собака, проехала машина.
— Я ведь в твою маму не влюблялся, — сказал он наконец. — Я в тебя влюбился. В ту девчонку, которая на концерте в парке мороженое ела и смеялась так, что все вокруг улыбались. В ту, которая могла среди ночи разбудить, чтобы звёзды считать. В ту, которая плевать хотела на "так положено".
Я почувствовала, как по щеке покатилась слеза.
— А она ещё жива? Та девчонка?
— Не знаю, — он пожал плечами. — Ты мне скажи.
Я встала, подошла к окну. Мое отражение в стекле накладывалось на падающий снег, размывая границы между "тогда" и "сейчас".
— Знаешь, что я поняла сегодня? — повернулась к нему. — Мама никогда не хотела, чтобы я стала её копией. Она хотела, чтобы я была счастлива. По-своему. А я... я предала не только себя, но и её память, пытаясь играть чужую роль.
Сергей поставил чашку, подошёл ко мне. Встал рядом, плечом к плечу.
— Помнишь наш первый Новый год? — спросил он вдруг.
Конечно, я помнила. Мы тогда только поженились. Денег было в обрез, я умудрилась простудиться, и все звали нас в гости. А мы заперлись дома, заварили имбирный чай с мёдом, завернулись в плед...
— У нас даже ёлки не было, — улыбнулась я. — Только веточка сосны в банке из-под огурцов.
— И это был лучший праздник в моей жизни.
Он взял меня за руку — впервые за эти безумные дни. Его ладонь была тёплой и надёжной, как всегда.
— Серёж, — я сжала его пальцы. — Давай начнём сначала? Только... по-настоящему. Без маминых рецептов, без тёти-Валиных советов, без всего этого груза?
— А что взамен?
— Не знаю, — честно ответила я. — Давай придумаем. Вместе. Может, будем путешествовать под Новый год? Или устроим пижамную вечеринку только для двоих? Или...
— Или просто будем жить, — закончил он. — Как сердце подскажет.
...Прошёл год. Тридцать первого декабря я проснулась от запаха кофе и корицы. В кухне гремели кастрюли — Сергей готовил завтрак. Он научился печь потрясающие булочки с корицей, утверждая, что это лучшая терапия от стресса.
Телефон разрывался от сообщений. Тётя Валя прислала официальное поздравление — она до сих пор обижена, что мы отказались от традиционных посиделок. Светка скинула селфи из Барселоны, где они с Пашей встречают Новый год. Дядя Коля настойчиво зовёт в гости...
А мы никуда не поедем. У нас свои планы.
На столе всего три салата — те, которые мы действительно любим. Утка в духовке — без яблок, зато с апельсинами, как любит Сергей. В холодильнике бутылка шампанского и контейнер с едой для пикника — завтра поедем за город, жарить сосиски на костре и валяться в снегу.
Я достала старый фотоальбом, пролистала до той фотографии в парке. Девчонка с мороженым улыбается так заразительно, что хочется улыбнуться в ответ. Странно, но теперь я вижу в зеркале всё больше её черт — той, настоящей себя.
— Мам, — шепчу я, глядя на фото, где мы с ней вдвоём. — Спасибо, что научила меня готовить. Но ещё больше спасибо за то, чего я не поняла тогда: ты учила меня быть счастливой. Просто я забыла, как это — быть собой.
— С кем разговариваешь? — Сергей заглянул в комнату, весь в муке и с улыбкой до ушей.
— С собой. Той, настоящей.
— И как она?
— Живая, — улыбаюсь я. — Представляешь, она всё это время была здесь. Просто ждала, когда я перестану притворяться.
Он подходит, обнимает меня — в мучных разводах и с корицей на рукаве. И в этот момент я понимаю: вот оно, настоящее чудо. Не в дорогих подарках, не в идеальных салатах, не в правильных традициях.
А в способности найти себя. И в смелости остаться собой.