Старые письма пахнут пылью и чужими тайнами. Я перебирала документы в тётиной квартире, когда наткнулась на потрёпанный конверт без марки. Внутри оказалась пожелтевшая газетная вырезка сорокалетней давности: «Ограблен областной художественный музей. Похищена уникальная коллекция живописи». И фотография: молодая женщина у входа в музей. В ней с трудом, но можно было узнать мою тётю Веру.
Телефонный звонок заставил вздрогнуть.
— Продай дачу, всё равно редко ездишь. Деньги нам отдашь! — раздался требовательный голос сестры.
Марина звонила каждый день с тех пор, как тётя Вера умерла, оставив мне в наследство щитовой домик на шести сотках.
— Нам с Витей на первый взнос не хватает, — давила сестра. — А ты всё в облаках витаешь. Думаешь, не знаю, что опять в её старье роешься?
Я молча смотрела на фотографию. Тётя Вера, которую я знала, работала скромным библиотекарем, выращивала на даче диковинные цветы и пекла потрясающие пироги. Незамужняя, бездетная, она была для нас второй мамой. Особенно для меня — младшей, нелюбимой, «неправильной».
«Береги дачу, Настенька, — шептала она перед смертью. — Там всё самое важное...»
— Марин, я подумаю, — устало ответила я и положила трубку.
Вечером я поехала на дачу. Июньские сумерки окрашивали небо в лиловый, воздух пах сиренью и прелой землёй. Старенькая «Лада» недовольно урчала на ухабах.
Участок встретил меня запустением — с похорон я здесь не была. Но что-то было не так. Присмотревшись, я заметила: кто-то недавно копал под старой яблоней.
В домике пахло сыростью и... свежим кофе? На столе стояла ещё тёплая чашка.
— Не бойтесь, — раздался за спиной спокойный женский голос. — Я вас ждала.
Я резко обернулась. В кресле у окна сидела пожилая элегантная дама с тростью. Её лицо показалось смутно знакомым.
— Вы кто? Как вы сюда попали?
— Меня зовут Елена Сергеевна. Я... старая подруга вашей тёти. — Она достала из сумочки конверт. — Вера просила передать это, если с ней что-то случится.
Дрожащими руками я развернула листок.
«Настенька, прости, что не рассказала раньше. В 1983 году я работала в художественном музее. Тогда случилось страшное: исчезли бесценные полотна из запасников. Я невольно оказалась впутана в эту историю...»
— Тётя была причастна к ограблению? — я недоверчиво посмотрела на гостью.
— Нет. Она пыталась его предотвратить, — Елена Сергеевна вздохнула. — Я тогда была следователем. Вера пришла ко мне с подозрениями о готовящемся преступлении. Мы начали негласное расследование...
История оказалась невероятной. Директор музея тайно продавал оригиналы картин, заменяя их копиями. Тётя Вера, работавшая с каталогами, заметила несоответствия. Вместе с Еленой Сергеевной они собирали доказательства.
— В ночь ограбления Вера дежурила в музее, — продолжала гостья. — Преступники инсценировали кражу, чтобы скрыть предыдущие махинации. Её ударили по голове...
Я вспомнила старый шрам на тётином виске. Она говорила, что упала с лестницы.
— Главарей банды мы взяли, но часть картин бесследно исчезла. Как и некоторые документы. Вера была уверена: кто-то из высокопоставленных чиновников замешан в этом деле.
— И что потом?
— Дело закрыли. Меня перевели в другой город. А Вере... предложили молчать. В обмен она получила эту дачу и работу в библиотеке.
— Но почему она молчала столько лет? — я не могла поверить в услышанное.
— Потому что они угрожали не только ей. — Елена Сергеевна поднялась с кресла. — У вашей мамы тогда только родилась Марина. Вера выбрала безопасность семьи.
В конверте оставалась ещё одна записка: «Самое ценное спрятано там, где цветут чёрные лилии».
— Чёрные лилии? — я недоуменно посмотрела на гостью. — Таких не бывает.
— Вера была талантливым селекционером. — Елена Сергеевна улыбнулась. — Знаете, почему она так любила возиться с цветами? Это помогало ей... кодировать информацию.
Я вспомнила странные названия, которые тётя давала своим сортам: «Ночной дозор», «Святой Себастьян», «Блудный сын»... Названия картин из той самой похищенной коллекции!
— На даче спрятаны документы? — догадалась я.
— И не только. — Елена Сергеевна направилась к выходу. — Ваша тётя была умной женщиной. Она подстраховалась.
— Подождите! А почему вы появились именно сейчас?
— Срок давности по делу истёк месяц назад. — Она обернулась в дверях. — Теперь вам ничего не угрожает. Ищите, Настя. И будьте осторожны.
Утром приехала Марина с риелтором.
— Вот, показываю! — бодро вещала сестра. — Участок небольшой, но район перспективный. Скоро тут коттеджный посёлок будет...
Я смотрела, как риелтор ходит по участку, что-то записывая в планшет, и внутри росла тревога. Его движения казались слишком... целенаправленными. Он явно что-то искал.
— Марина, мы можем поговорить? Наедине.
Сестра закатила глаза, но отошла со мной к забору.
— Опять начинаешь? Я уже покупателей нашла...
— Скажи честно: кто этот риелтор? Ты его проверяла?
Марина замялась:
— Ну... он сам нас нашёл. Предложил хорошие условия...
— Какие именно условия? — я пристально посмотрела на сестру.
Марина покраснела:
— Двойную цену от рыночной. Сказал, место очень перспективное...
Я похолодела. Значит, кто-то всё ещё ищет тётины документы. И теперь использует мою сестру.
— Марин, помнишь, как тётя Вера возилась с нами летом? Учила различать цветы, придумывала для каждого историю...
— Ой, только не начинай эту сентиментальную чепуху! — перебила сестра, но в голосе появилась неуверенность.
— А помнишь, как она прятала для нас «сокровища» на участке? Записки, сладости, маленькие подарки... Надо было разгадать загадку, найти подсказки...
Марина замолчала. На её лице что-то дрогнуло.
— «Где цветок чернее ночи, там сокровище найдёшь», — вдруг произнесла она. — Тётя часто повторяла эту считалочку. А мы всё искали этот чёрный цветок...
— Кажется, пора его найти, — тихо сказала я. — Но сначала избавимся от «риелтора».
Следующий час мы разыграли представление. Я громко объявила, что продажи не будет, Марина картинно скандалила. «Риелтор» пытался настаивать, но в итоге уехал — весьма раздражённый.
— А теперь рассказывай, — потребовала Марина, когда мы остались одни. — Что происходит?
Я показала ей газетную вырезку и рассказала о визите Елены Сергеевны.
— Получается... тётя Вера всё это время... — Марина опустилась на старую скамейку. — А я-то её попрекала, что она со своими цветочками возится...
К вечеру мы перекопали половину участка, но ничего не нашли. Уставшие, перепачканные землёй, сидели на крыльце.
— Может, эта Елена Сергеевна нас разыграла? — с сомнением протянула Марина.
— Нет, — я задумчиво смотрела на клумбу. — Мы что-то упускаем. Тётя любила головоломки, но всегда делала их... красивыми.
В сумерках клумба выглядела странно. Что-то изменилось с прошлого года... Я подошла ближе, всматриваясь в цветочные посадки.
— Марин, помоги! Принеси фонарик из дома.
При свете фонаря картина стала яснее. Лилии на клумбе были высажены не просто так — они образовывали узор. Если смотреть сверху...
— Это же контур картины! — воскликнула Марина. — «Ночной дозор» Рембрандта!
— Точно! А помнишь, тётя говорила, что самое важное нужно искать в темноте?
Мы начали осторожно раскапывать центр клумбы. На глубине полуметра лопата упёрлась во что-то твёрдое.
Небольшой металлический ящик был запечатан и покрыт слоем смазки. Внутри лежала кожаная папка с документами, несколько фотоплёнок и... ключ от банковской ячейки.
— Девочки, — раздался знакомый голос. — Я бы на вашем месте не стал это открывать.
На участке стоял высокий седой мужчина. В свете фонаря блеснуло удостоверение.
— Полковник Свиридов, ФСБ. История с музеем имела... государственное значение. Некоторые материалы до сих пор засекречены.
— Но срок давности истёк, — возразила я.
— По основному делу — да. Но есть детали, которые лучше оставить в прошлом. — Он помолчал. — Ваша тётя была мужественной женщиной. Она сохранила улики, но понимала: некоторые тайны опасно раскрывать даже спустя сорок лет.
— И что теперь? — тихо спросила Марина.
— Теперь вы получите компенсацию. Очень щедрую. А документы останутся у нас.
— А если мы откажемся? — я крепче сжала ящик.
Свиридов улыбнулся:
— Вы же умные девочки. Как и ваша тётя. Она приняла правильное решение тогда... и оставила вам подсказку, как поступить сейчас.
Я вспомнила последние тётины слова: «Главное — сберечь семью...»
— Сколько? — деловито спросила Марина, и я с удивлением узнала в ней прежнюю, практичную сестру.
После короткого торга и подписания бумаг о неразглашении Свиридов уехал, забрав ящик. Мы остались на крыльце, переваривая произошедшее.
— Знаешь, — задумчиво протянула Марина, — а ведь «риелтор» наверняка был не просто так...
— Конечно. Следили, ждали, когда мы найдём документы.
— И что теперь с дачей делать будем? — сестра впервые спросила «мы», а не начала требовать.
Я достала из кармана конверт, который незаметно вытащила из ящика, пока Свиридов торговался с Мариной.
— Тётя Вера не зря учила нас искать сокровища, — улыбнулась я. — Смотри.
В конверте лежала старая фотография: молодая тётя Вера с какой-то картиной в руках. На обороте надпись: «Мой единственный трофей. Храните в семье».
— Думаешь, она оставила здесь картину? — глаза Марины загорелись.
— Не знаю. Но точно оставила что-то важное. Поищем?
Следующие выходные мы провели за ремонтом дачи. Под старыми обоями нашлись тётины записи с формулами селекции — она действительно вывела почти чёрный сорт лилий. В двойном дне старого комода обнаружился альбом с набросками картин — тётя неплохо рисовала.
А в сентябре, разбирая погреб, мы с Мариной наткнулись на запертый сундук. Внутри, завёрнутая в старое одеяло, лежала небольшая картина с подписью известного художника. Подлинная.
— Это же... — Марина задохнулась.
— Да. Тот самый «трофей». Тётя забрала его из музея перед ограблением, когда поняла, что готовится подмена. Сохранила единственный подлинник.
Картину мы решили оставить себе. В память о тёте Вере, которая столько лет хранила свои тайны, оберегая семью. А дача... дача стала нашим общим местом. Здесь по выходным собираются Маринины дети, здесь цветут почти чёрные лилии, здесь живёт история о женщине, которая не побоялась бросить вызов системе.
Говорят, что время раскрывает все тайны. Но некоторые секреты лучше хранить в семье — они становятся тем клеем, который держит нас вместе, даже когда мы ссоримся из-за наследства или денег.
А как вы думаете — стоит ли раскрывать семейные тайны, если они могут изменить представление о близких людях?