— Ты убиваешь не только ребёнка, ты убиваешь себя! — Ирина вцепилась в рукав подруги с такой силой, что побелели костяшки пальцев. — Надя, умоляю, остановись!
— Отпусти! — Надежда резко дёрнула руку, отшатнулась, едва не поскользнувшись на мокрых осенних листьях у входа в женскую консультацию. — Не смей! Не смей говорить мне об убийстве! Я убиваю свою глупость, свою наивность, свою идиотскую веру в "вместе навсегда"!
Её голос сорвался на крик, эхом отразившись от стен старого здания. Несколько женщин, выходящих из консультации, обернулись, и Надежда почувствовала, как щёки заливает краска стыда. Она отвернулась, пытаясь спрятать дрожащие губы и непрошеные слёзы. Промозглый октябрьский ветер швырял в лицо колючие капли дождя, но внутри было ещё холоднее. Восемь недель. Всего восемь недель потребовалось, чтобы перечеркнуть все планы, все мечты, все амбиции.
— Дима просто испугался, — Ирина понизила голос, осторожно приближаясь к подруге, как к раненому зверьку. — Дай ему время... Мужчины часто так реагируют сначала. Помнишь моего брата? Когда Светка забеременела...
— Твой брат не блокировал Светку во всех соцсетях! — Надежда снова вспыхнула. — Не писал... вот это!
Она лихорадочно достала телефон, открыла последнее сообщение в Телеграм:
— На, читай! "Надя, давай будем реалистами. Сейчас не время для этих... — её голос дрогнул, — этих глупостей. У меня крупные проекты на носу, командировки намечаются. Решай сама, но я думаю, ты понимаешь, как будет лучше." Понимаю, как будет лучше! — она почти выплюнула эти слова. — А потом просто заблокировал меня везде. Как спам. Как ненужное уведомление!
Она спрятала телефон в сумку трясущимися руками. На экране мелькнула фотография — они с Димой на той самой вечеринке, где всё началось. Его рука на её талии, её счастливая улыбка, искрящиеся глаза...
— Господи, какой же я была дурой, — Надежда обхватила себя руками, словно пытаясь согреться. — "Ты не такая, как все... Ты особенная... С тобой я вижу будущее..." Как в дешёвом романе, честное слово!
Ирина молчала, не находя слов. Да и какие тут могли быть слова? Она помнила, как год назад Надежда светилась от счастья, рассказывая о новом знакомстве. Как блестели её глаза, когда она говорила о Диминых планах, о его мечтах создать собственный стартап, о том, как он видит в ней родственную душу...
— Знаешь, что самое смешное? — Надежда горько усмехнулась. — Я ведь правда поверила. Во все эти сказки про "вместе навсегда". А он... он просто хотел красивую игрушку. Новую, блестящую. А когда игрушка вдруг оказалась с сюрпризом — выкинул. Даже не постеснялся.
— Надь, — Ирина осторожно тронула подругу за плечо, — пойдём выпьем кофе, поговорим. Не надо принимать такие решения сгоряча. Помнишь, как мы мечтали в универе? Как планировали, что наши дети будут дружить...
— Какой кофе? — Надежда нервно рассмеялась, но смех больше походил на всхлип. — У меня через полчаса консультация. И вообще... — она провела рукой по животу, всё ещё плоскому, но уже таящему в себе эту невидимую, пугающую перемену, — мне теперь нельзя кофе. Можно только... только делать правильный выбор.
Они медленно брели по аллее, усыпанной жёлтыми листьями. Надежда механически переставляла ноги, погруженная в свои мысли. Перед глазами стоял кабинет Марины Сергеевны и её довольная улыбка: "У тебя есть все данные стать руководителем направления, Наденька. К Новому году планируются серьёзные изменения в отделе. Только не подведи."
А теперь что? Декрет, пеленки, бессонные ночи — и все одной? Вернуться через три года и начинать все сначала? Когда эта выскочка Вероника уже займёт её место, а молодые конкурентки разберут все тёплые местечки?
В кармане завибрировал телефон. Мама. Четвёртый звонок за утро.
— Не хочешь отвечать? — тихо спросила Ирина.
— Не могу, — Надежда покачала головой. — Она же... она всегда так гордилась мной. "Моя Наденька не такая, как все эти..." — она передразнила мамину интонацию. — А теперь что? "Залетела, как последняя дура"?
— Твоя мама не такая.
— Конечно, не такая. Она же идеальная. Двадцать пять лет одна тянула меня, без алиментов, без помощи. В институт пропихнула, на курсы английского... — Надежда всхлипнула. — А я? Я просто перечеркнула всё, во что она верила.
— Господи, Надь, — Ирина обняла подругу за плечи, — да что ты говоришь такое? Думаешь, твоя мама не поймёт?
— Поймёт, — эхом отозвалась Надежда. — В том-то и дело, что поймёт. Будет жалеть, утешать, поддерживать... А в глазах будет эта... эта смертельная усталость. Как тогда, когда отец нас бросил.
Она помнила тот день до мельчайших подробностей. Как мама сидела на кухне, прямая, как струна, только пальцы дрожали, комкая край скатерти. Как говорила тихо-тихо: "Ничего, доченька, мы справимся. Мы же сильные, правда?" А в глазах стояла такая боль, такая усталость...
— Мам, а почему папа больше не придёт? — спросила тогда маленькая Надя.
— Потому что у него теперь другая семья, — ответила мама всё тем же тихим голосом. — Другая жизнь.
"Другая жизнь," — эхом отозвалось в голове Надежды. Как у Димы теперь — другая жизнь. Без неё. Без них.
— Присядем? — Ирина кивнула на скамейку под старым кленом. — Ты же еле на ногах стоишь.
Надежда опустилась на влажное дерево, машинально обхватив себя руками — то ли от холода, то ли пытаясь защититься от всего мира. Утренний токсикоз накатывал волнами, к горлу подступала тошнота.
— Знаешь, — медленно начала Ирина, — моя мама тоже была одна. Папа умер, когда мне было два года. Инфаркт прямо на работе... — она помолчала. — И ничего, справилась. Вырастила нас с Пашкой, в люди вывела.
— Другое время было, — Надежда покачала головой. — Сейчас либо карьера, либо семья. Либо всё, либо ничего. Третьего не дано.
— А может, это неправильно? Может, как раз сейчас время что-то менять?
Надежда хотела ответить, но вдруг заметила приближающегося к их скамейке человека. Бездомный — седой, но с удивительно прямой осанкой и пронзительно-чистыми глазами. Она инстинктивно напряглась, сжалась.
— Простите, — его голос оказался неожиданно интеллигентным, с легким академическим акцентом, — не найдется ли у вас...
— Извините, мы спешим, — резко оборвала его Надежда, вставая.
— ...минуты, чтобы выслушать историю? — закончил он фразу, и что-то в его глазах заставило её замереть.
— Какую ещё историю?
— О выборе, — он чуть улыбнулся, но улыбка не коснулась глаз. — О том, как одно решение может изменить не одну жизнь. И о том, как тишина иногда кричит громче любых слов.
Он говорил негромко, но каждое слово словно проникало под кожу, заставляя внутренности сжиматься. Надежда хотела уйти, но ноги не слушались. Было в этом человеке что-то... что-то, выбивающееся из образа обычного бродяги.
— Меня зовут Михаил Петрович, — он слегка поклонился, и в этом жесте читалась былая привычка к вежливости. — И двадцать лет назад я был профессором философии в университете. Преподавал этику и теорию познания, — он горько усмехнулся. — Как видите, теория не всегда помогает в практике жизни.
— И что случилось? — вырвалось у Ирины.
— Случился выбор, — он поправил потрепанный шарф. — Не мой — моей жены. Лида была блестящим научным сотрудником, подавала большие надежды. Докторская на носу, стажировка в Оксфорде маячила... — он помолчал, глядя куда-то сквозь падающие листья. — А тут — незапланированная беременность. Она решила, что ребенок помешает её научной карьере. Не сказала мне ничего — просто поставила перед фактом. "Я всё решила, Миша. Так будет лучше для нас обоих."
Надежда почувствовала, как земля уходит из-под ног. История незнакомца словно отражала её собственные мысли, её страхи, её сомнения. Только отражала их с другой стороны — с той, о которой она старалась не думать.
— И что было потом? — её голос дрожал.
— А потом... — Михаил Петрович присел на край скамейки, и она заметила, как аккуратно заштопан рукав его потрепанного пальто. — Потом было раскаяние. Её раскаяние, мое отчаяние. Когда мы узнали, что больше детей у нас не будет. Никогда. Осложнения, знаете ли... — он провел рукой по седым волосам. — А затем пришла пустота. Всепоглощающая пустота в глазах, в душе, в отношениях. Она пыталась заполнить её работой — защитила докторскую, получила ту стажировку. А я... я начал пить. Сначала немного, за ужином. Потом больше. Каждый вечер я слышал эту тишину — тишину нерождённого ребёнка. Она сводила с ума.
Он замолчал, разглядывая свои руки — когда-то руки учёного, а теперь огрубевшие, в мелких шрамах.
— Потерял кафедру, уважение коллег. Она не выдержала — ушла. А я... я так и не смог простить. Ни её, ни себя — за то, что не смог защитить, уберечь...
В кармане у Надежды завибрировал телефон. Мама. Снова.
— Возьми трубку, — тихо сказала Ирина. — Она же волнуется.
Надежда покачала головой, сразу за первым, телефон зазвонил второй раз. На экране высветилось: "Марина Сергеевна".
— Да, — голос предательски дрогнул.
— Надежда? — в голосе начальницы звучало непривычное беспокойство. — Ты где? У нас через час презентация для клиентов, а ты не отвечаешь на сообщения в рабочем чате.
— Я... — она запнулась. — Я сегодня не смогу. Я заболела.
— Заболела? — в трубке повисла пауза. — Надя, что происходит? Ты последнюю неделю сама не своя. То опаздываешь, то убегаешь... Это на тебя не похоже.
— Простите, — только и смогла выдавить она. — Я...
— Зайди ко мне, как появишься, — голос Марины Сергеевны смягчился. — Просто поговорить. Хорошо?
— Хорошо, — Надежда нажала "отбой" и закрыла глаза.
— Знаете, что самое страшное? — вдруг произнёс Михаил Петрович. — Не сам выбор. А то, что потом, годы спустя, начинаешь считать несделанные шаги нерождённого ребёнка, представлять несказанные слова, несостоявшиеся "мама" и "папа"... И эта тишина... она кричит. Кричит так, что уши закладывает.
Телефон зазвонил снова. Теперь это был незнакомый городской номер.
— Надежда Алексеевна? — раздался в трубке женский голос. — Вас беспокоят из клиники "Мать и дитя". Дмитрий Сергеевич просил передать...
— Ничего не хочу слышать! — Надежда почти прокричала в трубку. — Передайте Дмитрию Сергеевичу, что...
— У него сердечный приступ, — спокойно закончила женщина. — Он в реанимации. Перед тем как потерять сознание, просил найти вас.
Мир покачнулся. В ушах зашумело, а перед глазами поплыли чёрные точки. Ирина едва успела подхватить оседающую на скамейку подругу.
— Адрес, — хрипло выдавила Надежда. — Скажите адрес.
***
Больничные коридоры пахли хлоркой и отчаянием. Надежда почти бежала, придерживаясь рукой за стену — тошнота накатывала волнами, к горлу подступала дурнота. Ирина спешила следом, придерживая подругу за локоть.
В приёмном покое их встретила немолодая женщина в белом халате:
— Вы Надежда? — она внимательно посмотрела на девушку. — Пойдёмте, только не волнуйтесь. Состояние стабилизировалось, но...
— Что случилось?
— Острый стресс спровоцировал приступ аритмии. Он пришёл к нам сегодня утром, хотел узнать о возможных... — она замялась, — рисках прерывания беременности. Разволновался, начал кричать, что не позволит... А потом резко побледнел и упал.
Надежда прислонилась к стене. В голове стучало: "не позволит... не позволит..."
— К нему можно?
— Пока нет, он под капельницей. Но вы можете подождать здесь, — врач указала на ряд пластиковых стульев в коридоре.
Михаил Петрович, который зачем-то поехал в больницу с новыми знакомыми, тихо кашлянул:
— Знаете, в чем парадокс? Мы часто принимаем самые важные решения именно тогда, когда меньше всего способны мыслить здраво.
— А когда способны? — Надежда резко повернулась к нему. — Когда всё рушится, когда земля уходит из-под ног — это подходящее время для здравых решений?
— Нет, — он покачал головой. — Но именно в такие моменты мы видим истинное лицо людей. И своё собственное тоже.
В коридоре появилась медсестра:
— Надежда Алексеевна? Пациент пришёл в себя и просит вас.
Палата была маленькой, с единственным окном, выходящим на больничный парк. Дима лежал, опутанный проводами, бледный, осунувшийся. На экране кардиомонитора прыгала неровная зелёная линия. Увидев Надежду, он попытался приподняться:
— Надя... Прости меня. Я такой идиот...
— Тише, — она машинально поправила ему подушку. — Тебе нельзя волноваться.
— Нельзя волноваться? — он горько усмехнулся. — А как не волноваться, когда я чуть не потерял... всё? — он сглотнул. — Я пришёл в клинику... хотел узнать, насколько это опасно. Думал, может, смогу тебя отговорить. А там медсестра такая равнодушная: "Заполните анкету, оплатите консультацию..." Как будто речь о зубе больном, а не о... — его голос сорвался.
Надежда молчала, глядя в окно. За стеклом кружились пожелтевшие листья — словно чьи-то несбывшиеся надежды.
— Знаешь, — продолжил Дима тише, — когда я лежал там, под капельницей, мне привиделось... Или приснилось, не знаю. Будто я держу на руках маленькую девочку. Она смеётся, тянет ко мне ручки и называет папой. И в этот момент я понял: к чёрту все – карьеру, проекты, командировки. Ничего этого не будет иметь значения, если...
Он протянул руку, нашарил её ладонь:
— Останови меня, Надя. Не дай мне совершить самую большую ошибку в моей жизни. Я знаю, я вёл себя как последняя сволочь. Испугался, запаниковал... Но я люблю тебя. Правда люблю.
В палату заглянула медсестра:
— Время посещения заканчивается.
— Я завтра приду, — Надежда осторожно высвободила руку.
— Надя! — его голос догнал её уже в дверях. — Я люблю тебя. И... и его. Или её. Правда.
Она вышла в коридор на подгибающихся ногах. Ирина и Михаил Петрович ждали на тех же стульях.
— Что будешь делать? — тихо спросила подруга.
— Не знаю, — честно ответила Надежда. — Правда не знаю.
В этот момент снова зазвонил телефон. Мама. Надежда глубоко вздохнула и нажала "принять".
— Доченька, — мамин голос дрожал. — Где ты? Что случилось? Я весь день не могу до тебя дозвониться...
— Мам, — Надежда почувствовала, как к горлу подступают слёзы. — Мамочка, я... я всё испортила.
— Что ты испортила, родная?
— Всё. Я... я беременна, мам. А он... он бросил меня. То есть, не бросил... То есть... — она разрыдалась, уже не сдерживаясь.
— Я сейчас приеду, — в мамином голосе появились знакомые с детства стальные нотки. — Скажи, где ты.
— В больнице. В первой городской.
— Что?! Что с тобой?
— Не со мной. С ним. С Димой. У него приступ был...
В трубке повисла пауза.
— Никуда не уходи, — наконец сказала мама. — Я буду через двадцать минут.
Надежда опустилась на стул, чувствуя, как дрожат колени. Михаил Петрович протянул ей платок:
— Знаете, есть такое понятие в философии – кайрос. Особый момент времени, когда всё замирает на острие выбора. Когда одно решение может изменить всю жизнь. У древних греков было поверье: если упустишь свой кайрос – потеряешь судьбу.
— А если ошибёшься? — тихо спросила она. — Если примешь неверное решение?
— Неверных решений не бывает, — он улыбнулся. — Бывают решения, последствия которых мы ещё не готовы принять.
Мама появилась через пятнадцать минут — запыхавшаяся, с растрёпанными седеющими волосами, в наспех накинутом пальто. Увидев дочь, она замерла на секунду, а потом просто раскрыла объятия:
— Иди ко мне, маленькая.
И Надежда, как в детстве, уткнулась носом в мамино плечо, вдыхая родной запах духов "Красная Москва" — тех самых, которые мама использовала всю жизнь.
— Ну-ну, — мама гладила её по спине. — Что же ты себя так изводишь? Решила всё сама вынести?
— Я не хотела тебя расстраивать, — всхлипнула Надежда. — Ты столько сил в меня вложила, столько надежд...
— Глупая, — мама чуть отстранилась, вытерла дочери слёзы. — Какие надежды могут быть важнее твоего счастья? Твоей жизни?
Она огляделась, только сейчас заметив Ирину и Михаила Петровича:
— Здравствуйте. Спасибо, что были с ней.
Михаил Петрович чуть поклонился:
— Маргарита Павловна? У вас удивительная дочь. Сильная.
— Откуда вы знаете моё имя? — удивилась мама.
— Надежда много рассказывала о вас, — мягко улыбнулся он. — О том, как вы одна подняли её, выучили... Знаете, это большая редкость сейчас — такая самоотверженная материнская любовь.
Мама внимательно посмотрела на него:
— А вы...?
— Михаил Петрович, бывший профессор философии. А теперь... — он развёл руками, — просто случайный свидетель чужих судеб.
— Мам, — Надежда вытерла слёзы, — он... он помог мне сегодня. Помог понять что-то важное.
— Что ж, — мама кивнула, — тогда и вы должны быть на семейном совете. Пойдёмте все в кафе, здесь недалеко. Нужно всё обсудить спокойно.
В маленьком кафе на углу пахло корицей и свежей выпечкой. Они заняли столик в углу, подальше от других посетителей. Надежда машинально водила пальцем по запотевшему стакану с минералкой.
— Значит, так, — мама поставила чашку с чаем. — Давай по порядку. Сколько?
— Восемь недель, — тихо ответила Надежда.
— И ты уже записалась на...?
— Да. На завтра.
— Отменяй, — твёрдо сказала мама. — Сейчас же звони и отменяй.
— Но мам...
— Никаких "но". Я не для того тебя растила, чтобы ты сломала себе жизнь необдуманным решением. Да, сейчас страшно. Да, всё кажется безвыходным. Но знаешь, что я поняла за свою жизнь? — она взяла дочь за руку. — Самые важные решения нельзя принимать в состоянии страха или обиды.
— А в каком можно? — горько усмехнулась Надежда.
— В состоянии любви, — тихо сказал Михаил Петрович. — Только в нём.
Мама благодарно кивнула ему:
— Именно. Знаешь, когда твой отец ушёл, я тоже была в панике. Думала — всё, конец. Как жить дальше? А потом посмотрела на тебя, маленькую, спящую в кроватке, и поняла: вот он, смысл. Вот она, любовь, которая сильнее страха.
— Но ты же справилась, ты сильная, — всхлипнула Надежда. — А я...
— А ты моя дочь, — мама сжала её руку. — И ты намного сильнее, чем думаешь. К тому же, — она улыбнулась, — у тебя есть то, чего не было у меня.
— Что?
— Группа поддержки. Я, Ирина, даже вон, — она кивнула на Михаила Петровича, — философ случайный. И, похоже, этот твой Дима тоже не такой уж потерянный случай, раз до сердечного приступа довёл себя переживаниями.
Надежда достала телефон, нашла номер женской консультации:
— Здравствуйте. Я хотела отменить завтрашнюю запись...
Когда она положила трубку, руки дрожали, но на душе стало удивительно спокойно. Словно где-то внутри зажёгся тёплый огонёк, освещающий путь вперёд.
— А теперь, — мама достала из сумки блокнот, — давай составим план действий. Во-первых, тебе нужно срочно к хорошему гинекологу. У меня есть знакомая врач, замечательный специалист...
— Подожди, мам, — Надежда закусила губу. — А как же работа? Марина Сергеевна говорила о повышении...
— Вот с этого и начнём, — мама решительно перевернула страницу. — Завтра идёшь к своей Марине Сергеевне и честно рассказываешь всё как есть.
— Но...
— Никаких "но". Если она действительно ценит тебя как специалиста, найдёте решение. А если нет... что ж, значит, не такое уж это было перспективное место.
На следующее утро Надежда стояла перед дверью кабинета начальницы. Сердце колотилось где-то в горле, ладони взмокли. "Глубокий вдох," — сказала она себе. — "Просто глубокий вдох."
Марина Сергеевна сидела за своим столом, просматривая какие-то документы. Подняла голову, увидев Надежду:
— А, вот и ты. Присаживайся.
Надежда опустилась на стул, сжимая в руках папку с отчётами.
— Марина Сергеевна, я...
— Подожди, — начальница сняла очки, внимательно посмотрела на неё. — Дай я сначала скажу. Знаешь, почему я хотела предложить тебе повышение?
Надежда молча покачала головой.
— Потому что ты умеешь принимать сложные решения. И не бежишь от ответственности. Это редкое качество сейчас, — она помолчала. — И я надеюсь, что оно тебя не подведёт и в личной жизни.
— Вы... вы знаете?
— Надя, — Марина Сергеевна улыбнулась, — я не слепая. И не глухая. К тому же, у меня трое детей. Я прекрасно помню это состояние — когда тошнит по утрам, а весь мир кажется враждебным.
Она встала из-за стола, подошла к окну:
— Знаешь, когда я ждала первого, мне тоже предлагали повышение. И я тоже думала — как же так, всё рушится, карьера под угрозой... А потом поняла: ничего не рушится. Просто жизнь даёт нам новые возможности. Иногда в самой неожиданной форме.
— То есть... — Надежда с трудом сглотнула комок в горле, — вы не будете искать другого человека на должность?
— Буду, — кивнула Марина Сергеевна. — Временно. На период твоего декрета. А потом... потом посмотрим. Может быть, к тому времени у нас появится новое направление специально для молодой мамы с гибким графиком.
Она вернулась за стол, достала какие-то бумаги:
— А пока вот, ознакомься. Это приказ о твоём назначении с первого числа следующего месяца. Успеешь войти в курс дела до декрета, подготовишь себе временную замену...
Надежда почувствовала, как предательские слёзы наворачиваются на глаза:
— Спасибо, — только и смогла выдавить она.
— Не за что, — Марина Сергеевна протянула ей коробку салфеток. — Кстати, как там твой... герой-любовник?
— В больнице, — Надежда промокнула глаза. — Сердечный приступ.
— Да уж, — начальница покачала головой. — Мужчины иногда такие... впечатлительные. Мой, помню, когда узнал о первой беременности, в обморок грохнулся. Прямо посреди ресторана, представляешь? А теперь внуков нянчит, не нарадуется.
Она взяла со стола фотографию в рамке — трое улыбающихся детей и седой мужчина с младенцем на руках.
— Знаешь, что я поняла за свою жизнь? Настоящие мужчины не те, кто не боится. А те, кто умеет преодолеть свой страх. Дай своему шанс, — она улыбнулась. — А теперь иди, отдохни сегодня. И к врачу запишись, обязательно.
Выйдя из офиса, Надежда первым делом поехала в больницу. В палате у Димы сидела его мама — худенькая женщина с усталым лицом и такими же, как у сына, зелёными глазами.
— Здравствуйте, Елена Викторовна, — Надежда замерла на пороге.
— Наденька! — женщина вскочила. — Проходи, милая. Мы тут как раз... — она запнулась, глянула на сына.
Дима приподнялся на подушках:
— Мам, можно нас на минутку...?
— Конечно-конечно, — она засуетилась. — Я как раз в кафетерий собиралась.
Когда за ней закрылась дверь, Дима протянул руку:
— Иди сюда. Я соскучился.
Надежда осторожно присела на край кровати:
— Как ты?
— Жить буду, — он слабо улыбнулся. — Врач сказал, через пару дней выпишут. Правда, на работу пока нельзя, нужно режим соблюдать...
— Вот и хорошо, — она сжала его руку. — Будешь учиться готовить. А то я слышала, ты даже яичницу спалить умудряешься.
— Эй! — он притворно возмутился. — Это наговор! Я, между прочим, уже три кулинарных канала на «Дзене» выписал. И мама обещала научить борщ варить...
Он помолчал, потом тихо добавил:
— Надя... ты... ты уже решила?
— Да, — она положила руку на живот. — Решила.
Его пальцы дрогнули:
— И... что?
— А ты как думаешь? — она внимательно посмотрела ему в глаза. — Что бы ты хотел услышать?
— Я хочу... — он сглотнул. — Я хочу быть рядом. Всегда. С тобой и... и с ним. Или с ней. Я знаю, я вёл себя как последний трус. Но я больше не убегу. Клянусь.
— Не клянись, — она покачала головой. — Просто будь. Будь рядом. Особенно когда страшно.
— А тебе? Тебе страшно?
— Очень, — она честно улыбнулась. — Но знаешь... это какой-то другой страх. Правильный. Как будто... как будто стоишь на пороге чего-то огромного и важного.
В коридоре послышались шаги, и в палату заглянула Елена Викторовна:
— Можно? А то я тут чай принесла...
— Проходите, мам, — Дима улыбнулся. — Ты теперь бабушкой будешь, привыкай.
Чашка звякнула о поднос:
— Правда? Вы... вы решили?..
Надежда кивнула, и в следующий момент оказалась в крепких объятиях будущей свекрови:
— Господи, деточка... Я уж думала что всё потеряно. А тут такое счастье!
— Мам, ты задушишь её, — рассмеялся Дима. — Ей сейчас нельзя волноваться.
— Ой, прости-прости, — Елена Викторовна отстранилась, вытирая слёзы. — Я просто... я так боялась, что вы... А ты знаешь, — она вдруг оживилась, — у меня же твоя детская кроватка сохранилась! На даче, правда, но я уже Петю попросила достать. И игрушки есть, я всё берегла...
— Мам, — Дима закатил глаза, — ещё семь месяцев впереди.
— Семь месяцев пролетят — не заметишь! — она всплеснула руками. — Столько всего нужно подготовить! А у вас квартира... — она осеклась. — То есть, я хотела сказать...
— У нас маленькая однушка, — спокойно закончила Надежда. — Это правда.
— Знаете что, — Елена Викторовна решительно поставила чашку, — переезжайте к нам. У нас три комнаты, места всем хватит. А потом...
— Мам, — мягко перебил Дима, — мы сами справимся. Правда. Я уже присмотрел вариант — недалеко от работы, двушка. Немного тесновато, но...
— А деньги? — Елена Викторовна всплеснула руками. — Сейчас же такие цены!
— Справимся, — он сжал руку Надежды. — Я договорился о повышении на работе. И удалённый проект появился дополнительный...
— А декрет? А коляска? А...
— Елена Викторовна, — тихо сказала Надежда, — спасибо вам. Правда. Но мы должны сами. Понимаете?
Будущая свекровь замолчала, внимательно посмотрела на них обоих:
— Понимаю, — наконец кивнула она. — Но помогать-то вы нам позволите? Хотя бы иногда?
В этот момент в палату заглянула медсестра:
— Так, время посещения заканчивается. Пациенту нужен покой.
— Я завтра приду, — Надежда наклонилась, легко поцеловала Диму в щёку.
— Надя, — он удержал её руку. — Ты... ты правда меня простила?
— Нет, — она покачала головой. — Пока нет. Но я готова попробовать. Если ты готов заслужить прощение.
Выйдя из больницы, она глубоко вдохнула прохладный осенний воздух. На скамейке у входа сидел Михаил Петрович — словно ждал.
— Как всё прошло? — спросил он, пододвигаясь и освобождая место рядом.
— Странно, — она присела. — Как будто... как будто проснулась от долгого сна. И мир вокруг совсем другой.
— Знаете, — философ задумчиво посмотрел на кружащиеся в воздухе листья, — в дзен-буддизме есть такое понятие — сатори. Момент пробуждения, когда человек вдруг видит мир таким, какой он есть на самом деле. Без страха, без иллюзий, без предубеждений.
— И каким он становится?
— Правильным, — он улыбнулся. — Со всеми его сложностями, радостями и горестями. Просто правильным.
Телефон в кармане завибрировал — сообщение от мамы: "Как ты? Приезжай вечером, я пирог испекла. Поговорим."
— Поеду к маме, — Надежда встала. — А вы... вы будете здесь завтра?
— Буду, — он кивнул. — Я каждый день здесь. Помогаю другим увидеть то, что они и так знают в глубине души.
Два месяца спустя Надежда сидела в своём кабинете, рассеянно глядя в монитор. Рука машинально легла на заметно округлившийся живот - точка невозврата пройдена. За окном падал мягкий декабрьский снег, укрывая город белым покрывалом.
В дверь постучали.
— Войдите!
На пороге появился Дима с огромным букетом белых лилий:
— Готова? Нас ждут в ЗАГСе через час.
Они решили расписаться тихо, без пышного торжества — просто поставить подписи в документах и отметить в семейном кругу. Дима настаивал на свадьбе, но Надежда была непреклонна: "Сначала заслужи. А пышную свадьбу... может быть, на годовщину. Если всё будет хорошо."
— Почти, — она выключила компьютер. — Только Михаила Петровича заберём по дороге.
— Он согласился?
— Конечно. Он же должен быть на всех важных событиях. Как... — она запнулась, — как настоящий дедушка.
В коридоре их перехватила Марина Сергеевна:
— Куда это вы такие нарядные?
— В ЗАГС, — улыбнулась Надежда.
— Наконец-то! — начальница всплеснула руками. — А я-то думала, когда вы решитесь. Ну, с Богом! — она вдруг понизила голос: — И знаешь что? Я тут подумала... может, тебе и не нужно будет уходить в декрет полностью. Сейчас же столько возможностей — удалёнка, гибкий график...
— Правда? — Надежда просияла.
— Правда-правда. Только сначала распишитесь, а потом уже обсудим детали, — она подмигнула. — И чтобы завтра с тортиком на работу!
На улице их ждала машина, украшенная белыми лентами — постаралась Елена Викторовна, несмотря на все протесты.
Михаил Петрович ждал их на той самой скамейке, в новом костюме и начищенных ботинках:
— Ну что, молодёжь, готовы?
В ЗАГСе было тихо и торжественно. Мама украдкой вытирала слёзы, Елена Викторовна крепко сжимала руку мужа, Ирина снимала всё на телефон. А Надежда, глядя в глаза Димы, вдруг поняла — вот оно, то самое "правильно", о котором говорил Михаил Петрович. Не идеально, не безоблачно, но... правильно.
Пять месяцев спустя в палате роддома Надежда держала на руках маленький свёрток. Девочка тихонько посапывала, а за окном щебетали первые весенние птицы.
Дима сидел рядом, не сводя глаз с дочери:
— Она такая... такая крошечная.
— Зато характер уже чувствуется, — улыбнулась Надежда. — Вся в папу – упрямая.
В коридоре послышались шаги, и в палату заглянула медсестра:
— К вам посетители. Много посетителей.
На пороге столпились все — мама, Елена Викторовна с мужем, Ирина с огромным плюшевым медведем, и впереди всех — Михаил Петрович с букетом белых лилий:
— Разрешите познакомиться с маленькой принцессой?
— Дедушка Миша! — Надежда просияла. — Знакомьтесь, это Вера.
— Вера... — он осторожно коснулся крошечной ладошки. — Прекрасное имя. Вера, Надежда и Любовь — все сошлось.
Малышка открыла глаза и внимательно посмотрела на старика. А потом улыбнулась — своей первой в жизни улыбкой.
За окном медленно таял последний весенний снег, превращаясь в огромные лужи. Природа умывалась, готовясь к новой жизни. И в маленькой палате роддома тоже начиналась новая жизнь — для всех, кто был здесь.
Говорят, у каждого в жизни бывает момент, когда тишина кричит особенно громко. Момент выбора, момент истины. И важно в этот момент услышать не крик тишины, а шёпот сердца. Потому что иногда одно решение может спасти не одну жизнь – а целую вселенную. Маленькую, хрупкую вселенную, умещающуюся на ладони.
А ещё говорят, что жизнь не всегда складывается так, как мы планируем. Иногда она складывается лучше — стоит только довериться, набраться смелости и сделать шаг. Один единственный шаг, который изменит не только твою жизнь, но и жизни многих других людей. Потому что любовь — это не только про "я" и "ты". Это про "мы" и про тех, кто ещё только собирается прийти в этот мир.