— Юля, ты с ума сошла! В твоём возрасте пускать чужих людей в дом... — голос Лены в телефонной трубке звенел от возмущения.
— А что мне делать? — Юлия Васильевна до боли сжала телефон. — Сидеть вечерами одной и разговаривать с фотографиями?
— Но квартирантка! Студентка! Это же... — Лена запнулась, подбирая слова.
— Это живой человек, Лен. Понимаешь? Живой! — Юлия Васильевна отодвинула занавеску и посмотрела на падающие листья за окном. — А у меня уже пятый год тишина звенит в ушах. Я от неё с ума схожу.
— Ой, Юль... — голос подруги смягчился. — Может, лучше к психологу сходить? Или на курсы какие-нибудь? Вон, сейчас столько всего для женщин после пятидесяти...
— Знаешь, Лен, — Юлия Васильевна опустилась в старое кресло, то самое, которое когда-то выбирали вместе с мужем, — я вчера весь вечер альбомы перебирала. Смотрела на фотографии и поняла — я не живу, я существую. Как музейный экспонат среди воспоминаний.
— А если эта девочка устроит притон? Или приведет дружков? Или... — Лена снова начала заводиться.
— Или заставит меня почувствовать себя нужной? — перебила Юлия Васильевна. — Представляешь, она на художника учится. Говорит, что наша квартира идеально подходит для творчества — свет хороший, атмосфера...
— Господи, художница! — в голосе Лены зазвучала паника. — Это ж ещё хуже! Богема, тусовки до утра...
— Лен, ты все сериалы пересмотрела? — Юлия Васильевна не выдержала и рассмеялась. — Я же с ней встречалась, разговаривала. Такая светлая девочка... Знаешь, она мне кого-то напоминает. Только никак не пойму кого.
— Вот именно что не поймёшь, — проворчала подруга. — А потом поздно будет. Ладно, я на работу опаздываю. Но ты подумай ещё раз!
Юлия Васильевна положила трубку и подошла к окну. Осень в этом году выдалась особенная — золотая, прозрачная, как на тех картинах, что она когда-то любила...
"Нет-нет, — одёрнула она себя, — только не сейчас. Не начинай."
Но память, как назло, уже вытаскивала из дальнего ящика сознания картины прошлого: осенний парк, мольберт, руки с карандашом, скользящие по бумаге...
Звонок в дверь заставил её вздрогнуть. На пороге стояла она — будущая квартирантка. Высокая, стройная, с копной рыжих волос, собранных в небрежный пучок. В руках — огромная папка для рисунков.
— Здравствуйте! Я по объявлению, — улыбнулась девушка, и что-то дрогнуло в сердце Юлии Васильевны. Эта улыбка... Где-то она уже видела такую — открытую, чуть застенчивую, с легкой ямочкой на правой щеке.
— Алиса? Проходи, — Юлия Васильевна отступила в сторону, пропуская девушку. В прихожей та неловко задела папкой вазу на тумбочке.
— Ой, простите! — Алиса подхватила качнувшуюся вазу. — У меня вечно эти "художественные габариты" всё сносят. Папа говорит, что я как слон в посудной лавке, только слон с мольбертом.
"Папа говорит..." — эхом отозвалось в голове Юлии Васильевны. Что-то было в этих словах, в интонации...
— Пойдём, покажу тебе комнату, — она повела девушку по коридору. — Надеюсь, тебе понравится. Она немного старомодная, но...
— Она идеальная! — выдохнула Алиса, едва переступив порог. — Этот свет... Такой рассеянный, мягкий. И окно на север — для художника лучше не придумаешь. А можно здесь поставить мольберт?
— Конечно, — Юлия Васильевна смотрела, как девушка ходит по комнате, трогая старые обои, разглядывая потолок. — Только...
— Я аккуратно! — Алиса обернулась. — Никаких пятен краски, обещаю. Я больше графикой занимаюсь. Карандаш, уголь, соус...
Юлия Васильевна замерла. "Карандаш, уголь, соус..." — как будто из прошлого донеслось: "Юль, для твоего портрета лучше всего соус подойдёт. Он полутона передаёт, как живые..."
— А можно посмотреть ваши работы? — она сама не поняла, как решилась спросить.
— Конечно! — Алиса с готовностью потянулась к папке. — Только они учебные, не судите строго...
Она раскладывала листы на старом письменном столе, а Юлия Васильевна чувствовала, как предательски дрожат руки. Эти штрихи, эта манера... Такой знакомый стиль.
— У тебя очень интересная техника, — она старалась говорить спокойно. — Кто-то из родителей тоже рисует?
— Папа, — Алиса просияла. — Он архитектор, но в молодости мечтал стать художником. Говорит, что жизнь заставила выбрать более практичную профессию. А ещё он говорит, что я рисую прямо как он в молодости — те же ошибки делаю, представляете?
"Представляю..." — подумала Юлия Васильевна. Ещё как представляла.
— А как зовут твоего папу? — вопрос сорвался с губ прежде, чем она успела подумать.
— Валерий Петрович, фамилия Думский — Алиса начала бережно складывать рисунки обратно в папку. — Но для всех просто Валера. Он не любит официальности. Говорит, что в искусстве главное — свобода...
Юлия Васильевна почувствовала, как комната медленно поплыла перед глазами. Она схватилась за спинку стула.
— С вами всё в порядке? — Алиса встревоженно смотрела на неё. — Вы так побледнели...
— Всё хорошо, — она заставила себя улыбнуться. — Просто давление. Знаешь, возраст... Ты располагайся, а я пойду чайник поставлю.
На кухне она без сил опустилась на табурет. "Валера... Валерий Петрович..." Тридцать восемь лет она не произносила это имя вслух. А теперь его дочь — точная копия отца в молодости — будет жить в соседней комнате.
— Можно? — в дверях появилась Алиса. — Я хотела спросить про оплату...
— Да-да, конечно, — Юлия Васильевна встряхнулась. — Присаживайся. Будешь чай? У меня есть печенье...
Они обсудили условия, и Алиса ушла за вещами. А Юлия Васильевна достала из дальнего ящика старую коробку с фотографиями. Вот он — снимок тридцативосьмилетней давности. Молодой художник у мольберта в осеннем парке. Тот же разворот плеч, тот же прищур, когда смотрит на натуру... Дочь унаследовала от отца не только талант, но и каждый жест.
Первая неделя прошла как в тумане. Алиса оказалась идеальной квартиранткой — аккуратной, вежливой, внимательной. Она подолгу засиживалась за мольбертом, а по вечерам они вместе пили чай на кухне. И с каждым днём становилось всё труднее не замечать, как она похожа на отца.
— Алиса, ты никогда не думала, почему выбрала именно живопись? — спросила как-то Юлия Васильевна за вечерним чаем.
— Знаете, — девушка задумчиво помешала ложечкой в чашке, — иногда мне кажется, что не я её выбрала, а она меня. Папа рассказывал, что в детстве я часами могла сидеть в его мастерской, разглядывая старые скетчи. Особенно одну папку — с осенними зарисовками.
— Осенними? — чашка в руках Юлии Васильевны предательски задрожала.
— Да, там такие красивые пейзажи! И портреты какой-то девушки. Папа никогда не говорил, кто это, но рисовал её явно с натуры. Знаете, есть такие работы, в которых чувствуется... любовь, что ли. Каждый штрих как признание.
Юлия Васильевна молча встала и подошла к серванту. На верхней полке, за хрустальными рюмками, все эти годы хранилась тонкая папка.
— Посмотри, — она протянула папку Алисе. — Это тоже осенние зарисовки.
Девушка открыла папку и замерла. На пожелтевших от времени листах — те же клёны, те же аллеи, тот же почерк карандаша...
— Но это же... — она перевела взгляд на Юлию Васильевну. — Это папины рисунки?
— Нет, — Юлия Васильевна села обратно за стол. — Это копии. Я их перерисовывала по памяти. Годами тренировалась повторять каждый штрих...
— Но зачем?
— Потому что это было единственное, что у меня осталось. Понимаешь, твой отец... Он ведь правда мечтал стать художником. А я... я была той самой девушкой с портретов.
Алиса медленно закрыла папку. В кухне повисла тишина, нарушаемая только тиканьем часов.
— Вы были... вместе? — наконец спросила она.
— Мы были молоды и думали, что весь мир у наших ног, — Юлия Васильевна грустно улыбнулась. — Он рисовал, я училась на бухгалтера. Мы мечтали, что после института поженимся, что он откроет свою галерею... А потом его отец сказал, что художник — это несерьёзно. Что нужно думать о будущем. И Валера... Валерий Петрович поступил в архитектурный. А потом встретил твою маму.
— Марину? — Алиса подняла глаза.
— Марину, не Татьяну? — теперь удивилась Юлия Васильевна. — Нет, я думала... Я была уверена, что он женился на Татьяне Воробьёвой, своей однокурснице. Её отец был главным архитектором города...
— Нет, — Алиса покачала головой. — Моя мама — Марина. Она была дизайнером интерьеров, работала в папиной фирме. Но они быстро расстались. А Татьяна Воробьёва... — она нахмурилась. — Постойте, это та самая тётя Таня, которая каждый год присылает мне открытки на день рождения? Папина "старая подруга"?
Юлия Васильевна почувствовала, как земля уходит из-под ног. Всё, во что она верила тридцать восемь лет, рассыпалось как карточный домик.
— Значит, он не женился на ней? — голос дрожал. — А я была уверена... Мне сказали...
— Кто сказал?
— Лена. Моя подруга. Она тогда позвонила и сказала, что видела Валеру с Таней в ЗАГСе...
— В ЗАГСе? — Алиса вдруг выпрямилась. — Подождите. Это случайно не та самая Лена, которая сегодня звонила папе?
— Что? — Юлия Васильевна похолодела. — Откуда ты знаешь?
— Потому что... — Алиса не договорила. В дверь позвонили. Резко, требовательно.
На пороге стоял Валерий Петрович — всё такой же высокий, только виски совсем седые. А за его спиной маячила растерянная Лена.
— Здравствуй, Юля, — его голос почти не изменился за эти годы. — Прости за поздний визит, но... нам нужно поговорить. Всем вместе.
— Папа?! — Алиса выглянула из-за плеча Юлии Васильевны. — Что происходит?
— Происходит то, — вдруг заговорила Лена, проталкиваясь в квартиру, — что я больше не могу молчать! Тридцать восемь лет этот груз на мне...
— Лена, — предостерегающе произнёс Валерий.
— Нет уж, Валера, хватит! — в глазах Лены блеснули слёзы. — Я должна признаться. Юля, прости меня... Я всё придумала тогда. Про ЗАГС, про Таню... Я думала, так будет лучше. Ты собиралась бросить институт ради его художеств, а он... он был такой ненадёжный, весь в облаках...
— Что? — Юлия Васильевна схватилась за дверной косяк. — Ты... соврала?
— Я хотела как лучше! — Лена всхлипнула. — Ты была такая целеустремлённая, отличница... А он вечно с этими рисунками, мечтами о галерее... Я думала, ты заслуживаешь большего!
— А ты, — Юлия Васильевна повернулась к Валерию, — почему ты не пришёл? Не объяснил?
— Я приходил, — он опустил глаза. — Три раза. Но твоя мама сказала, что ты не хочешь меня видеть. Что у тебя новая жизнь, новые планы... А потом я встретил тебя с Сергеем, и...
— С Сергеем? — Юлия Васильевна рассмеялась каким-то странным, надрывным смехом. — Он просто подвозил меня в больницу к маме! А я... я ведь потом вышла за него назло всем. Думала, раз ты с Таней...
— Которая в тот день была в ЗАГСе, чтобы выйти замуж за моего брата, — тихо добавил Валерий.
В прихожей повисла звенящая тишина. Алиса переводила взгляд с одного на другого, словно следя за невидимым теннисным мячиком.
— То есть, — медленно проговорила она, — вы расстались из-за сплетни? Из-за недопонимания? И потом всю жизнь...
— Пап, ты чего так долго? — раздался с лестницы молодой мужской голос, и в квартиру заглянул высокий парень лет двадцати пяти. — Ой, здрасьте...
— Дима? — Алиса удивлённо уставилась на вошедшего. — Ты-то что здесь делаешь?
— Так папа позвонил, сказал срочно приехать... — парень замялся. — А это что, та самая квартира, где ты комнату снимаешь?
— Подождите, — Юлия Васильевна перевела взгляд с Алисы на парня. — Вы знакомы?
— Это мой брат, — улыбнулась Алиса. — То есть, сводный. От папиного второго брака.
— Сводный... второй брак... — Юлия Васильевна посмотрела на Валерия. — Получается, ты...
— Я пытался жить дальше, — он пожал плечами. — Как и ты. Но знаешь... — он достал из внутреннего кармана пиджака потрёпанный альбом. — Я так и не смог нарисовать ни одного приличного портрета после тебя. Только пейзажи и архитектуру.
— Может, всё-таки пройдём на кухню? — предложила Алиса. — А то мы так и будем стоять в прихожей до утра?
Они сидели за столом — все пятеро — и молчали. Чай в чашках остывал, а они всё не могли начать этот невозможный разговор.
— Знаете, — наконец нарушила тишину Алиса, — я ведь неслучайно выбрала именно эту квартиру.
— В каком смысле? — спросил Дима.
— Помнишь, пап, ты мне показывал свои старые зарисовки? Там был один пейзаж — вид из окна. С клёнами. Я его наизусть помнила. И когда увидела объявление, адрес показался знакомым. А потом пришла сюда и поняла — это то самое окно. Тот самый вид.
— Да, — тихо сказал Валерий. — Я часто рисовал из этого окна. Особенно осенью.
— Когда Юля готовила ужин, — вдруг добавила Лена. — Помнишь, Юль? Ты вечно ворчала, что он вместо того, чтобы помочь, только свет загораживает...
— Лена, — Юлия Васильевна подняла на подругу усталый взгляд. — Зачем ты это сделала? Мы же были лучшими подругами...
— Именно поэтому! — Лена всплеснула руками. — Ты была такая правильная, такая перспективная... А он — богема! Вечно без денег, с этими своими картинами... Я думала, ты загубишь свою жизнь!
— А в итоге? — горько усмехнулась Юлия Васильевна. — Он стал успешным архитектором, построил свой бизнес... А я всю жизнь проработала рядовым бухгалтером.
— Но ты была счастлива с Сергеем, — неуверенно произнесла Лена. — Разве нет?
— Знаешь, — Юлия Васильевна встала и подошла к окну, — когда Серёжа болел, перед самой смертью, он сказал мне одну вещь. Сказал: "Прости, что не смог стать тем, кого ты любила". Представляешь? Он всё знал. Всё чувствовал. И всё равно оставался рядом...
— Мама говорила то же самое, — вдруг произнёс Дима. — Когда они с отцом разводились.
Валерий вздрогнул и отвернулся к окну.
— Поэтому ты сейчас один? — тихо спросила Юлия Васильевна.
— Поэтому, — он кивнул, всё ещё глядя в окно. — Знаешь, я ведь каждую осень прихожу в тот парк. Сажусь на нашу скамейку и рисую. Только вместо твоего портрета — клёны. Уже тридцать восемь лет рисую клёны...
— А я перерисовываю твои старые наброски, — улыбнулась Юлия Васильевна сквозь слёзы. — Представляешь, научилась копировать твой стиль до последнего штриха.
— Господи, — простонала Алиса, — вы оба просто невозможные! Дима, ты представляешь? Они тридцать восемь лет рисовали одни и те же клёны с разных сторон парка!
— Потрясающе, — хмыкнул Дима. — Интересно, а если собрать все эти рисунки вместе, получится целая панорама?
— А это идея! — вдруг оживилась Алиса. — Пап, помнишь, ты говорил про выставку к юбилею твоего бюро? Что если...
— Даже не думай! — одновременно воскликнули Юлия Васильевна и Валерий, а потом посмотрели друг на друга и рассмеялись.
— Знаете что? — Алиса встала из-за стола. — По-моему, самое время достать альбомы. У меня есть идея для одного проекта. Он будет называться "Диалог через время: этюды о несбывшемся".
— Или сбывшемся? — тихо спросил Валерий, глядя на Юлию.
— Или сбывшемся, — эхом откликнулась она. — Просто с опозданием на тридцать восемь лет.
За окном догорал сентябрьский день. Клёны роняли золотые листья, а в старой квартире, за старым столом, собрались вместе люди, которые наконец-то нашли дорогу друг к другу. И, может быть, теперь они научатся рисовать не только прошлое, но и будущее. Вместе.