Начало здесь. Глава 1.
Анна не могла поверить в происходящее. Ведь Гордей ей ничего не сказал, не отказал и не осудил её.
- Но я думала… - слова застряли у Анны в горле тупым комом.
- Ты мне очень близка. Я не возражала, когда Гордей ходил к тебе помогать. Ни слова не сказала, всегда поддерживала его. Еду тебе посылала, - Кёрста достала небрежную серо-коричневую кучу Аннушкиной одежды.
- Так вот ты какая на самом деле! Куском хлеба попрекать будешь! – Анна торопливо запихивала одежду в чёрную хозяйственную сумку, со злостью утрамбовывая содержимое кулаком.
- Не надо так, Анна. Меня пойми, дети же у нас. А если они заболеют? – Кёрста закрыла дверь освобождённого от вмешательства шифоньера, прислонилась к ней, сведя руки за спиной. Она как будто грудью заслоняла не шкаф, а свою семью и жизнь своих детей.
- Ладно, всё понятно с тобой. Позови Гордея, пусть он меня обратно в старый отцовский дом отвезёт, раз я вам так сильно мешаю.
- Гордей погреб копает, наверное. Дети растут, да и скотины побольше взяли. Одного погреба мало уже.
- Уже и погреба одного тебе мало. Смотри, загонишь мужика. Всё он у тебя работает.
- Хватит, Анна. Не тебе меня воспитывать. В своей семье сами как-нибудь разберёмся, - Кёрста вернула тапочки на место, под злобную усмешку золовки.
- Да я уж поняла, что я к вашей семейке отношения не имею. Может, и Сла_ва Бо_гу?
Кёрста наспех надев галоши и накинув висевшую в шкафу кофту на плечи, вышла во двор. Новые погреба строили напротив дома. Это было длинное здание, похожее на сарай- муравейник, с шестью входами на каждой длинной стороне, и с двумя входами по коротким. Каждая квартира имела своё отдельно отгороженное помещение. В нём делали деревянные полки, кто-то ставил ящики, кто-то хранил дрова. В ванных комнатах стояли титаны-водогреи, которые отапливались дровами.
Посередине своего отдела выкапывали погреб для хранения картошки и заготовок, кем-то называемы «соленья», а кем-то «закрутки». Гордей, пристроив фонарик наверху, по лестнице спускался вниз с ведром. Накидывал лопатой с коротким черенком глинистую землю, сдобренную плоскими камнями и камушками известняка. Затем поднимался наверх, и на верёвке через самодельную лебёдку поднимал ведро, чтобы сложить кучу добытой земли за сараем. Для посадки она не годилась, но вполне подошла для того, чтобы поднять уровень земли, что досталась им в качестве огорода. По участку проходила ложбинка, и талая вода долго стояла в ней, не давая земле просохнуть. Впоследствии Гордей выровнял участок, тщательно собирая белые камушки в ведро. Потом этими камушками были выложены площадки около хлева, гаража, и дорожка, что вела в огород. На огород навозили чернозём из одному Гордею известного места.
А пока муж копал второй погреб. Вначале Кёрста пыталась ему помочь:
- Давай, ты нагребать будешь внизу землю, а я поднимать и выносить землю? – длинный халат с васильками, украшенный оборочками по горловине, рукавам и низу, оживал во время её разговора.
- Ну уж нет, чтобы моя жена вёдра таскала? – Гордей чмокнул её в щёку, - да я спать по ночам не смогу. Не прощу себе такого никогда! – его глаза сияли, глядя на красивую спокойную Кёрсту.
- Ведь правда так быстрее будет, Гордей-Гордеюшка! – Кёрста потрогала расстёгнутую верхнюю пуговицу на воротнике фланелевой рубахи мужа.
- Пусть это будет дольше, но я как-нибудь справлюсь сам. Мужчина я или нет, в конце концов? – Гордей взял её аккуратные длинные пальчики и нежно поцеловал.
Угрожающе поскрипывала шестерёнка, она же лебёдка. Гордей тянул её, поднимая тяжёлое ведро с сырой комковатой землёй.
- Привет, мой милый муж, - сказала Кёрста, сложив руки на груди.
- Привет, моя милая жена, - не отрываясь от процесса, приветствовал её Гордей.
- Тебя Анна зовёт, - спокойно произнесла она, окинув взглядом растущую день за днём кучу рыже-коричневой земли.
- Это зачем, интересно? – Гордей взял ведро, жалобно звякнувшее в его сильных руках.
- Это затем, чтобы ты домой её увёз, - прибавилось холода в голосе Кёрсты.
- Ладно, сейчас приду, - муж исподлобья посмотрел на неё. - Я правда подумал, она ведь сестра мне, может, ничего, как-нибудь уживёмся.
- Почему мы должны жить «как-нибудь»? – Кёрста из последних сил пыталась не дать вырваться гневу, клокотавшему внутри неё.
- Всё, всё, успокойся уже. Сейчас отвезу её, - чувствовалось, что муж раздражён, но Кёрста не собиралась сдаваться.
Гордей вытряхнул ведро, бросил в него рабочие рукавицы, отряхнул штаны.
- Пошли домой, мне всё равно переодеться надо. Хотя… Что я, туда и обратно. – Гордей достал из кармана связку ключей. – Скажи ей, пусть выходит.
- Прости, сам пойди и скажи ей. Мы уже сегодня поговорили. Я к Любе зайду, на второй этаж. Она мне новый рецепт пирога обещала.
Кёрста развернулась и пошла, ничего не видя перед собой через мутную пелену слёз.
«Не реветь, не реветь, только не реветь», - уговаривала она себя, ногти в сжатых кулаках впились в ладони. – «Ну как же он не понимает!»
Хозяйство супругов становилось больше и крепче, дети подрастали. Мотороллер был продан, вместо него куплен мотоцикл «ИЖ Юпитер-5, с двигателем, мягко урчащим, как сытый кот. Домашние, заслышав его мягкий звук, не выглядывая в окно, могли определить, что это папа приехал. Появилась лодка и мотор «Вихрь» к ней, на которых семья выезжала с друзьями на выходных на реку. Гордей сам сплёл сети, которыми весёлая компания брако_ньерила по ночам. Ведь вкуснее ухи из стерляди, сваренной на мелкой рыбёшке, может быть только «уха из петуха». Когда наваристая уха была готова и прокопчённый котелок с чёрными боками снят с костра, в него окунали красную от угольев головню, и выливали сток_ку вод_ки.
Однажды ночью, когда луна играла со своим отражением в водной ряби, друзья ходили вдоль берега с бред_нем. Из-за поворота реки показалась быстрая лодка с прожектором.
- Рыбнадзор, - кивали они друг другу.
Вытащили сети на берег так быстро, как только смогли. Жена Павла, друга Гордея, пышнотелая Катя расторопно сгребла сети, натянув халат на мокрый купальник, уселась на них, прикрыв полами длинного просторного домашнего халата.
- Здравствуйте, товарищи отдыхающие! – суровый рыбнадзор, раскатав болотники, спрыгнул в воду и подтаскивал лодку к берегу.
- Здравствуйте, Пётр Фёдорович. – В этой местности рыбнадзора знали все, особенно заинтересованные лица.
- Что делали, рыбачили, судя по всему? - рыбнадзор смотрел на невинные лица друзей, заранее зная все их отговорки.
- Да нет, что Вы! Ни в коем разе, вечером на удочку, да, побаловались с ребятишками. Вот, подлещиков немного надёргали, и только-то.
- Ну да, ну да, видел я, как вы тут маршировали. Ночка лунная, оправдываться бесполезно, - глаза Петра Фёдорыча шныряли по полянке, прикидывая, куда могли спрятать бре_день.
- Ну мы это, днём перебрали маленько. На солнце разморило. Вот, решили по прохладе искупнуться, - мужчины незадачливо почёсывали затылки, переминаясь с ноги на ногу.
- Всё, хорош дура_ка валять. Сети где? – сердито размашистыми шагами рыбнадзор переходил от палатки к палатке, выхватывая светом фонарика то угол палатки, то сложенные в кучу на краю окошенной полянки, припасы.
- Это что? – нога в сапоге ткнула в холщовый мешок.
- Так это картошка, - сказал подошедший вплотную Гордей.
- Покаж! – потребовал Фёдорыч, - на что вам на реке полмешка картошки?
Катя тем временем устроилась поудобнее, поёрзав на вещдоке.
- Так ведь нас самих четверо, да детей четверо. На сутки приехали купаться, с утра ещё. Рыбачить нельзя, сам знаешь. А как накупаешься, жрать охота, аж внутри всё сводит, - Гордей приложил руку к якобы страдающему желудку.
- Палатки показывай, - светлый луч уставился на брезентовый вход, будоража комаров во влажной ночной траве.
- Конечно, конечно. Добро пожаловать, - Гордей с лёгкой улыбочкой поклонился, затем поднял полог.
- Вижу, здесь всё нормально, - недовольно пробурчал технадзор. – Во вторую пошли!
- Так там же дети спят, разбудите их. Может, не надо? – Гордей с преувеличенной тревожностью просил мужчину.
- Чё ты так распереживался? Как проснуться, так и уснут обратно. Или хочешь, чтобы я протокол на тебя составил, а? – рыбнадзор был уверен в правильности своего решения. Наверное, он и не подозревал о существовании сказки о кролике и терновом кусте.
Резким движением Фёдорыч откинул полог, ткнув в темноту палатки фонарём, как шпагой. Он уже представил себе мокрый ворох клетчатых сетей, премию, так приятно греющую душу и паспорт, где они лежали до торжественного момента вручения чернобровой жене-хох_лушке.
Но увидел там двух пацанят подлиннее и постарше, и двух девочек, покороче и помладше. Дети разметались во сне, скинув в стороны папкины фуфайки, слегка приоткрыв рты. Ни один ребёнок не шелохнулся, так они были утомлены купанием в быстроводной реке и зацелованы за день летним солнцем.
- Ну что, чер_ти, куда ж вы сети-то подевали? – рыбнадзор снова обошёл лагерь, теперь уже против часовой стрелки, но и это не помогло.
Он остановился напротив Кати, сидевшей в соломенной шляпе и с загадочным видом смотрящую на дорожку робких лунных шагов.
- Что, гражданочка, сидите? – обратился раздосадованный инспектор.
- Это Вы мне? - Катерина поправила шляпу, будто прячась от солнца.
- Ну да, вам. Вы чего здесь сидите?
- Я вот всё думаю… - глаза Катерины не отрывались от реки.
- О чём же, - сощурив от злости глаза, прошипел инспектор.
- Как котенка назвать. Мусик… Мурзик… Может, Пупсик, - она хлопнула приятной полноты рукой комара, размазав его по щеке. Не меняя при этом ни взгляда, ни положения тела.
- Да ну вас, - махнул рукой Фёдорыч, размахивая руками пошёл к лодке. – Малохольные, честное слово.
Взревел мотор, и лодка понеслась дальше добывать фиолетовую купюру с профилем вождя для передачи любимой супруге.
- Мурзик, Пупсик – друзья на берегу покатывались со смеху, уже держась за животы, падая без сил. – Вот ты, Катюха, учудила!
Катя, сняв широкополую шляпу и повесив на обломанную ветку ивы с блестевшими в ночи листьями, негромко сказала мужу:
- Павлик, налей лучше. Я перепугалась до смер_ти, - Катины слова прекратили весёлый заливистый смех на остывшем песчаном берегу Вятки.
Семьи дружили долго, встречая вместе праздники, провожая усоп_ших родственников. Вместе выживали в эпоху тотального дефицита, безденежья и реформ, чудом поддерживая друг друга. Их жизни переплетались диковинным узором, женскими тайнами, что можно доверить только «той самой подруге», мужскими секретами, которые способен понять только самый настоящий и единственный друг.
Что же с Анной? Она по-прежнему ездила на курорт каждый год, куда её отправляли братья. Не садила огород, не смотрела за чистотой в доме. Иногда ленилась готовить. Она у_мерла в возрасте тридцати пяти лет и была по_хоронена родственниками в прекрасном белом подвенечном наряде, который прекрасно шёл к её бледному успокоенному лицу. Похороны Анны провели по всем обычаям. Братья издалека не приехали, была сестра с дочерью Юлей, пришли Гордей с женой и детьми.
После вы_носа тела помыть и прибраться символически и на скорую руку не получилось. Мыли тщательно, содой и хозяйственным мылом, оттирая следы рук на распашных межкомнатных дверях. Обильно смачивая широкие коричневые половицы, чтобы вымыть свалявшуюся грязь между ними. Поминки устроили в поселковой столовой. Народу было не очень много. Знакомые и соседи, знавшие Веру и Сергея, тоже почили с миром. Их дети уже не очень общались с «блаженной Анной», как её называли между собой.
В доме прибирались несколько женщин помоложе и пара совсем молодых девчонок, одна из которых была Юля. Одна из них сразу обратила внимание на золотой «поцелуйчик» с розовым камнем на тонком пальце другой. Та, не скрываясь и не таясь, сняла колечко, подаренное родителями на пятнадцатилетие, и положила во внутренний карман на липучке жёлто-синего пуховичка. Закатала повыше рукава спортивной олимпийки на замочке, задёрнула штанины до колен, и стала решительно намывать полы с серьёзным лицом. «Ну-ну, - подумала вторая девушка, - Спортсменам украшения вроде ни к чему. Тем более тебя уже ничем не исправишь, бледня бледнёй.»
Когда уборка была закончена, внутренне убранство дома белее-менее приведено в порядок, оставшиеся родственницы сели пить чай на маленькой кухне. Часы с кукушкой остановились. Черёмуха за окном, начавшая чахнуть пару лет назад, обессиленным кривым стволом будто накренилась в сторону огородного забора. Ветви свисали немощно, как редкие патлы старой ведьмы. Разговор не шёл. За столом работницы ели, утомлённые долгим трудным днём. Прибрали всё после себя, вынесли мусор, вылили воду, оставшуюся после мытья посуды.
Стали торопливо одеваться, чтобы поскорее вернуться к своей настоящей жизни. Девушка в пуховичке колечка не обнаружила.
- Посмотри по карманам, наверное, забыла, куда положила.
- А ты точно с колечком была? Вот, помяни моё слово, домой придёшь, а оно тебя там и дожидается.
- Посмотри на полу, обронила может быть? – сыпали версиями удивлённые женщины.
- Да, поищи, поищи получше, - злорадно полыхнули зелёным светом глаза под рыжей чёлкой.
Старый дом закрыли на большой замок, повесив ключ под крышу крыльца. Чурбан остался стоять на своём месте, как и при Сергее, охраняя закадычного немощного друга, старый дом.
Спустя время здесь поселился один из внуков Сергея, высокий, статный, черноглазый парень со своей молодой женой, крепенькой, похожей на осенний ладный боровичок. Из дома они переехали в полученную от завода квартиру. Позже у них родился единственный сын, а потом и у него родился сын. Будут ли другие дети в семье кроме него, пока не ясно. Об этом можно будет узнать лет через десять – пятнадцать.
Кёрста и Гордей на своём жизненном пути преодолели множество испытаний. Времена бывали разные.
В хорошие времена Гордей один срубил за лето хлев, отказавшись от помощи друзей. Он прекрасно осознал правдивость поговорки «Хочешь сделать хорошо – сделай это сам». Опыт, приобретённый на строительстве на калыме, опять же, давал о себе знать. Сам «сварил» гараж, в котором теперь уже стояла машина. Не очень новая, и не очень модная, но вместительная и своя.
Большой хлев с высоким сеновалом встал напротив гаража, а рядом с ним – большой вместительный сарай.
Сети, сплетённые золотыми руками Гордея, пригодились ещё не раз семье. Времена поменялись. Не платили зарплату ни Гордею, ни Кёрсте. Пережили зиму с горем пополам. Бельё стирали золой (но это только так называется, кто стирал – тот знаком с технологией), мыли волосы хозяйственным мылом, женская половина затем споласкивала их раствором из нескольких капель духов «Тайна Рижанки», оставшихся от прежней жизни, и литра воды. Сами пекли дома хлеб, за один раз на всю неделю. Закончился мешок пшеничной муки, купленной ранее. Перешли на ржаную, что Гордей получил от знакомого, заказавшего выточить редкую деталь для иностранного автомобиля. Серое тесто поднималось нехотя. Кёрсте пришлось несколько раз с каменным лицом ставить на стол тугие плоские куски непропечённого теста, прежде чем она смогла подружиться с ржаной мукой. Сахар использовали только на тесто, а то и хлеб не поднимется. Ели печёную картошку, иногда кыстыбай, от прежнего вкуснющего рецепта на сливочном масле которого остались лишь скромные ингредиенты: вода, мука, соль да картошка). На заводе в счёт зарплаты изредка давали рис и перловку, которыми семья разбавляла свой скудный рацион.
Гордей ходил на работу на завод, как и все работяги, в надежде на лучшие времена. По ночам он с друзьями рыбачил. Привозил по полмешка разной рыбы, иногда попадалась одна мелочь. Дети, входя по утрам в ванную чистить зубы, видели полиэтиленовый мешок в белоснежной ванне. Это значило, что на ужин жареная рыбка с поджаристой корочкой, а потом до поздней ночи мама будет варить рыбные консервы в стеклянных банках, пропитывая специфическим запахом всю квартиру.
По осени «шла» чехонь, жирная, икрастая, нагулявшаяся за лето. Гордей солил её в ящиках от почтовых посылок, посылаемых родственниками на дни Рождения или праздники, перекладывая длинные рыбки с блестящей чешуёй слоями соли. Той самой монастырской соли, что он привёз на урчащем мотоцикле из бревенчатых развалин монастырского хранилища. Да что Гордей, весь посёлок солил рыбу этой солью.
Кёрста старалась помогать мужу, как могла. Уехал муж на выходные на калым – она с детьми ездила в сад собирать садовую клубнику, по-нашему «Викторию», на ворчливом, пыхтящем в гору, автобусе.
Прихватило поясницу – ничего, Кёрста сама шла к скотине. Носила вёдра, выгребала навоз. Так, потихоньку, помаленьку, из красавицы-жены, любимой и ненаглядной, «душа моя» - как раньше называл её Гордей, превратилась в понимающего, верного друга и соратника, на которого всегда можно было положиться.
А, как известно, свято место пусто не бывает.
Продолжение здесь. Глава 90.