Начало здесь. Глава 1.
Да, как известно, свято место пусто не бывает. Вот и мысли Гордея скоро стали заняты удивительной женщиной. А случилось это так.
Завод разрастался. После детского садика построили клуб, в котором были детские кружки, художественная самодеятельность для работников завода и пенсионеров. По вечерам показывали фильмы в актовом зале, на сцене которого величественно возвышалось полированное, орехового цвета, пианино. Директор входил, высоко задрав подбородок, в здание с огромными окнами по бордовой дорожке. На первом этаже, в фойе, была настоящая касса. Дальше - комнаты с музыкальными инструментами и различным инвентарём. Костюмерная с двумя рядами свидетелей перевоплощений. На втором этаже был небольшой зал, куда на выходные из актового зала переносили большие акустические колонки. В подвале были туалеты, выложенные светлым квадратным кафелем, с белеющими унитазами, а не как в деревнях, «дырочка в полу». Для посёлка это здание было олицетворением одновременно финансовых и духовных достижений. Рабочие приветливо здоровались с директором за руку, и стар и млад обращались к нему по имени-отчеству. Этому человеку было чем гордиться. Сам он проживал в двухэтажном доме, построенном заводом для своих рабочих. В обычной двухкомнатной квартире с женой и двумя детьми, хотя многие уже строили отдельные дома вдоль леса, почти вплотную примыкающего к заводу.
Жена директора была мягкая и тихая женщина, веснушчатая, с жидкими волосами. Неспешная, рыхловатая в свои почти сорок лет, она была уверена, что их семья совсем обычная, и они живут «как все». Дача по летним субботам, речка по воскресеньям. В сезон – тихая охота за грибами и ягодами. Всё было очень обыкновенно. Пока в один весенний солнечный день, осветивший их зал с обычными обоями, её муж, назовём его Г.Г., не ушёл к очень красивой соседке. Женщина была невероятно обольстительна. Рано овдовев, работница бюджетной сферы не самого низшего уровня, видимо, имела на работе ряд привилегий. Выходила на службу, в магазин, и в огород с одинаково прекрасно накрашенным лицом. Золотые серьги и кольца, если пальто – то с пушистым меховым воротником. Если халат – то бархатный зимой и шёлковый летом. Когда она входила в подъезд, слегка помедлив, прежде чем открыть дверь, рукой в плотно облегающей замшевой перчатке чёрного цвета, казалось, её карета остановилась не в том месте. Да что там говорить, и не в том времени.
Посёлок вздрогнул. Пошумел, обсуждая вероломного Г.Г., преступную запущенность его жены (при ТАКОМ-то муже), красоту соседки со второго этажа, конечно же достойную внимания Г.Г. А затем в посёлке стали обсуждать привычные новости: кого чья собака покусала, кто от кого за_беременел, и кому «РАЙПОвская» продавщица на этой неделе тухлую селёдку продала.
Жена Г.Г. похудела, её лицо осунулось, походка приобрела обречённое пошаркивание. Возможно, живи они на расстоянии, женщина бы легче перенесла мерзостное предательство. Но, они сталкивались каждый день в подъезде, или во дворе, или в магазине. Он не взял на себя смелость объясниться с детьми школьного возраста, и ей самой пришлось рассказать, почему папа теперь живёт с чужой тётей и ночует тоже у неё. Горькое горе наложило неистребимую печать на её ещё не старое лицо.
Наступили смутные времена. Не было понятно, что будет с заводом. Некоторые люди были обеспокоены будущим. Некоторые, с широко открытыми глазами и не менее широко открытым ртом, верили, что «наше государство нас не бросит, и всё будет хорошо». А некоторые, обладатели острого нюха, прекрасно чувствовали порывистый ветер перемен, и готовы были поймать удачу за хвост, каким бы скользким он не оказался.
Однажды осенним вечером, около восьми часов, Г.Г. вышел по_курить. Соседи слышали, что подъехала машина. Тогда ещё машины были предметом роскоши, на который нельзя было не обратить внимание. Домой Г.Г. больше не вернулся, ни к первой жене, ни ко второй. Утром его посиневшее бездыханное те_ло нашли в сидячем положении на скамеечке около подъезда.
Наши доблестные органы доблестно не нашли ни злодея, ни улик, ни возможных мотивов преступления. Что поделать, жизнь продолжалась, и скоренько был выбран новый директор. Средств у завода больше не было ни на самодеятельность, ни на костюмы, ни на прочие безделицы. В зале второго этажа открыли филиал центральной библиотеки, расположенной в единственном торговом квартале, что именовался населением «Центр», и находился километрах в трёх – четырёх от посёлка. Библиотечный фонд был переходящим. Определённое количество книг из центральной библиотеки привозили в филиал, а через неделю увозили обратно, заменив на другие. Машину на библиотечные дела выделял завод.
Как-то утром Гордей, проходя мимо клуба, увидел директора, стоящего около уазика-буханки. Он был оживлён более обычного, жестикулировал и о чём-то убедительно рассказывал женщине в шляпке и коротких перчатках. Директор только не танцевал вокруг неё, будь он павлином, его хвост лицезрел бы весь завод. Гордей подошёл к ним поздороваться.
- Здравствуйте, - протянул он руку, что не отмывалась добела от мазута уже давно.
- Здравствуй, здравствуй, - директор был не старше Гордея, но в силу руководящей должности считал нормой «тыкать» всем на заводе. – Вот, познакомься, это наша Ниночка Паллна, заведующая библиотекой.
Серые с тёмными крапинками глаза из-под асимметричных полей шляпки кокетливо стрельнули в Гордея. И попали прямо в цель.
Женщинам было не понятно, что такого мужчины находили в Нинель, как она называла себя при знакомстве. Показной характер доброжелательности и заинтересованности мог не заметить только круглый чурбан. Коими и становились многие мужчины, глядя в глаза с поволокой необыкновенной Нинель. Женский вердикт относительно Нинель был однозначен, все сошлись во мнении: ни фигуры, ни лица. А что ещё могли сказать женщины, пахавшие в огороде, на сенокосе и в хлеву наравне с мужиками, между делом воспитывающие детей, стирающие, готовящие, штопающие и гладящие. Да, забыла совсем, ещё и работающие с понедельника по пятницу. Что могли сказать они о той, которая тяжелее вилки в жизни ничего не поднимала. По дороге домой она с полуулыбкой выслушивала жалобы библиотекарей на пьющего мужа, глупых детей, и прочие тяготы семейной жизни. И молча думала: «Интересно, что Тося сегодня на ужин приготовит?» Тося вообще-то был её муж, в девичестве Тимофей, пока не сочетался браком с умной и знающей толк во всём, Нинель. Окинув взглядом с ног до головы непритязательную одежду попутчицы, абсолютно серьёзно Нинель заявлял:
- А знаете, милочка, я бы Вам посоветовала стиль сменить. Вот, шарфик, например, не помешал бы Вашему серенькому пальто. Да, и эти серёжечки больше подходят молоденьким девочкам, ну, лет так до пятнадцати. – важная дама потрогала изысканные золотые серьги с камнями, так удачно подчёркивающими необычный цвет её глаз. – Просто муж в Вас больше женщину не видит. Вы должны вернуть себе самоуважение, и он Вас тоже снова зауважает.
Нинель слушала жалобы других с упоением, сравнивая мрачные мерзковатые картинки их никчёмной жизни со своей гладкой, холёной и спокойной жизнью. Где воспитанием детей, уроками и прочей ерундой занимался Тося. Он был не очень хорош в плотских у_техах, но для этого у неё был другой человек, с которым она поддерживала связь уже лет двенадцать, или около того. Когда Нинель забеременела и родила прекрасную миловидную девочку с карими, как переспелая вишня, глазами, и восхитительными вьющимися волосами, муж чуть не прыгал от радости:
- Ну, Нинушка, как это у тебя получилось? Она же вылитый мой отец, наша дочурка! – и в упоении целовал ангельские пяточки младенца, ещё не ступившие на нашу греш_ную землю.
Нинель лишь улыбалась загадочной улыбкой Моны Лизы, вспоминая в подробностях, КАК же так получилось.
Ей иногда становилось скучна такая обыденность, хотелось чего-то новенького, неизведанного. И она, как русалка, погружалась в омут очередной связи, увлекая за собой новую жертву. Нинель знала всю последовательность развития дальнейших событий. После первой «победы», как большинство мужчин расценивают «падение крепости», он захочет чаще встречаться, затем начнёт ревновать к мужу, а затем превратится в истеричного неврастеника. Поэтому Нинель не спешила пройти стадии «сбора пирамидки», как образно она представляла новую связь, апофеозом которой было расставание и торжество победы над человеком, приговорённого к любовной горячке.
- Нинель, - протянула она руку Гордею.
- Гор… Гордей, - неожиданно поперхнулся он и неожиданно залился неровным румянцем.
- Какое у Вас интересное имя, - Нинель чуть притронулась к месту под ухом, где лицо переходит в шею.
Гордей почувствовал, как от женщины исходит тёплая волна искренней заинтересованности.
Директор низким басовитым голосом распорядился:
- Вот, хорошо, что ты подошёл к нам. Помоги-ка, ну-ка, нашей Ниночке Паллне книжки погрузить.
В это время мимо тянулась угрюмая мрачная толпа рабочих, некоторые без интереса поглядывали на троицу, стоящую около машины.
- Буду Вам очень признательна за помощь, - глаза Нинель изучали Гордея, откровенно разглядывая его мужественное лицо с красивыми губами. – Я, конечно, сама бы смогла, но, думаю, с такими руками Вам не составит труда…
- Да конечно, не составит, - Гордею захотелось напрячь все мускулы в теле одновременно, чтобы она могла оценить его достойную физическую форму.
Директор попрощался с Гордеем и Ниной, приподняв великоватую шляпу, смешно сидевшую на голове с оттопыренными пухлыми ушами. Неспешно развернувшись на месте, он вразвалочку направился к проходной.
- Ну что, пойдёмте. А то мне на смену опаздывать нельзя, Нина Павловна, - Гордей нерешительно переминался с ноги на ногу.
- Ну что же Вы, Гордей. Можете звать меня Нинель, мне так больше нравится, - она направилась к дверям клуба, и замерла, ожидая, когда Гордей откроет перед ней дверь.
Её надежды были оправданы, и Нинель усмехнулась про себя: «Что же, неплохо, неплохо», и чуть покачивая бёдрами из стороны в сторону (всё было в рамках приличий, честное слово), первой двинулась по коридору.
Гордей, поднимаясь за ней по лестнице, изо всех сил старался не смотреть на движение особо выдающейся части женского тела, призывно покачивающейся на уровне его глаз. Он шёл, опустив голову, и приговаривая про себя на каждой ступеньке, покрытой смесью зелёной, коричневой и белой плитки «Дурень. Дурень. Дурень».
Гордей помог Нине Павловне с переноской книг, попрощался с новой знакомой, старательно пряча глаза от её настойчивого взгляда.
«Ну, что же, тем интереснее, поиграем», - нимало не огорчась, подумала Нинель. Она стала проверять библиотечный филиал почаще, чем прежде, в надежде снова встретить «подходящий экземпляр», как был идентифицирован Гордей.
Кёрста стала уставать больше. Стала более раздражительной. Она не понимала, что происходит. Муж, прежде носивший на работу поношенные, тщательно заштопанные местами, рубашки, теперь стал надевать нарядные, часто сам гладил их утром, прямо перед работой. Он так же шутил, помогал по дому, если она просила. «Стал больше времени уделять дому», - думала Кёрста. Но это – с какой стороны посмотреть. В подвале он соорудил мастерскую, оснащённую крепким верстаком, тисками, плоскогубцами, молотками и прочими мужскими штуками. В хорошие времена были выписаны в счет зарплаты листы ДСП (на всякий случай, как говорят хорошие хозяева), листы пластика в мелкий серенький цветочек (да, в это время в СССР можно было купить пластик).
Гордей на эпоксидную смолу садил пластик на ДСП, сверху располагал груз по всей поверхности. Не торопился пустить новенькую нарядную плиту в дело, выжидая необходимое время. Сделал чертёж кухонного гарнитура во всю стену, с отверстием для мойки и полочками внутри.
- Папа где? – спрашивали вернувшиеся с прогулки дети.
- В подвале, как обычно, - выглядывала Кёрста из кухни, пожимая плечами. – Постучите по батарее, ужин готов.
Такой в семье был знак, если домашние стучат по батарее, значит нужно идти домой. Гордей нехотя отрывался то ли от работы, то ли от своих фантазий, возвращался в квартиру, где ждала его верная жена и хорошие дети. Но ни жена, ни дети не могли унять его тёмной сосущей тоски. Вечером он ложился, глядя в потолок, вытянув тяжёлые руки вдоль тела.
- Ты устал, Гордей? – спрашивала Кёрста, присаживаясь рядом с ним на край дивана.
- Устал, - не отводя глаз от серой трещины в меловом покрытии потолка, говорил Гордей.
- Что-нибудь случилось, - спрашивала жена.
- Да устал я, - говорил муж, тяжело вздыхая.
Как искренне была восхищена кухонным гарнитуром его жена, как восторженно рассказывала она по серому дисковому телефону подругам о достоинствах своего прекрасного мужа!
После кухонного гарнитура настала очередь детской комнаты. Были сделаны полированные столы, на угол сходящиеся и образующие эргономичное пространство, как сказали бы сегодня. Затем были сделаны и повешены на стену над каждым столом полки на металлических крепежах. Затем Гордей соорудил двухэтажную кровать с полированными боками и ящиком под ней. Правда, панцирные сетки на спальных местах так и остались, видимо, альтернативу он не нашёл.
Под глазами Гордея синели глубокие круги. То ли от долгого пребывания в сыром подвале двухэтажного дома, то ли от труда, которым он изнурял свой разум и тело, мужчина чувствовал недомогание. После горячего душа в жарко истопленной ванной комнате он вышел, покачиваясь, как пья_ный. Лёг на заправленный чистым постельным бельём диван. Кёрста, как обычно, принесла ему сладкого смородинового морса в любимой серой кружке из нержавейки. Он лежал близко к краю, то ли случайно, то ли чтобы жена не присела рядом с ним. Она протянула кружку.
- Не надо, - сквозь зубы процедил Гордей.
- Ты не хочешь пить? – удивилась Кёрста. Муж обычно мылся долго, докрасна растирая кожу и по нескольку раз, так что пил всегда с удовольствием и бывало, не по одной кружке.
- Не надо, я сказал, - тихо и будто превозмогая боль, сказал Гордей.
Кёрста протянула кухонное полотенце, висящее на её плече, чтобы стереть со лба мужа крупные капли пота. Он отпрянул от неё, как от прокажённой, и тут же взял себя в руки.
- Да не надо, Кёрста, я же тебе сказал, - и отвернулся, закрывшись до лица одеялом.
Спать они давно ложились в разное время. Гордей иногда и после ужина уходил в подвал. Кёрста потом прибиралась на кухне, заваривала бульон на завтра или крутила фарш. Возвращался Гордей, когда жена, поцеловав на ночь детей, садилась за шитьё, вязание и вышивание.
- Спокойной ночи, - говорил Гордей после чашки крепкого чая, который он громко мешал, стуча ложкой о круглые железные бока. Затем был финал – бок ложки дважды ударялся о край кружки, и ложка, выполнившая свою миссию, со стуком приземлялась на стол.
Кёрста после первых родов какое-то время говорила:
- Не стучи, пожалуйста, ребёнка разбудишь.
Гордей понятливо кивал головой, но моментально забывал о разговоре.
После вторых родов:
- Не стучи, пожалуйста, детей разбудишь.
Но Гордей уже не слышал и не пытался делать вид, что слышит слова жены.
Кёрста ложилась далеко за полночь, довольная результатом своей кропотливой работы. Вот, довязан шарф мужу. Вот, довязаны шарфики детям. Аккуратная петелька за аккуратной петелькой, рядок за рядком, Кёрста проживала свою жизнь, молча принося её в жертву своим любимым, своим близким, не ожидая благодарности и испытывая чувство счастья от того, что может заботиться о них. Она забывала снять наволочку, что вешала ночью на трёхрядную люстру из настоящего чешского хрусталя, чтобы свет не мешал мужу спать. О себе она забывала тоже.
Утром между мужем и женой чувствовалась неловкость. Казалось, они живут в разных мирах. «Что-то надо делать,» - подумала Кёрста.
- Гордей, мне кажется, ты очень устал. У тебя такой вид, будто ты заболел.
Ему же было хорошо в своём мире, но он понимал, что в этот секрет невозможно посвятить свою семью.
- Да, наверное, надо сходить к терапевту. И правда мне что-то нехорошо. Знаешь, ноги всё время мёрзнут.
- Это потому, что ты так много работаешь, - примирительно сказала Кёрста. – И всё время на ногах.
Гордей в понедельник пошёл в поликлинику, доктор дал направления на анализы и ЭКГ.
- Первым делом – флюорография, без неё даже на приём не пущу, - строго сказал доктор.
После больницы он пришёл… Конечно же, к зданию библиотеки с высокими массивными деревянными дверьми. Гордей стоял и курил сигарету за сигаретой, ожидая, не покажется ли знакомое лицо с прекрасными серыми глазами.
На повторный приём через несколько дней Гордей шёл «потому что надо». На самом деле, он не думал, что у него обнаружится какое-либо заболевание.
Окончание здесь. Глава 91.