Начало здесь. Глава 1.
Вера проходила лечение в одном из отделений областной больницы. С первого взгляда ей понравилась стерильная чистота и кафельная плитка на полу. В помещениях было как будто очень много белого цвета. Спустя какое-то время женщина поняла, что это скорее холодность и безразличие сме_рти. Да, в этом была и забота о больных. Вере казалось, что частые хлорированные уборки призваны истребить следы людей, что недавно были здесь. И никогда уже сюда не вернуться по двум возможным причинам: или они выздоровели, или ... нет.
Доктора и медсёстры были очень внимательны. Настолько внимательны, что это пугало Веру.
- Как Вы себя чувствуете? - доктор проводил осмотр в палате, и каждая больная знала, что беспокоит другую.
Секретов со временем не оставалось, ещё и потому, что синдром случайного попутчика и привязанность к таким же страдающим, как ты, людям, поневоле роднит наши души.
- Всё хорошо, доктор. Только вот здесь потягивает, - Вера показывала на низ живота, а затем сзади, над крестцом, - ноет так, ноет.
- Хорошо, - внимательные глаза доктора всматривались в её лицо, будто по нему можно было увидеть, как давно и насколько сильно Вера страдает. - Назначим болеутоляющие, - и сделал запись в одной из карточек.
- Может, не надо, доктор? - спросила Вера. Ей, как всегда, было неудобно причинять беспокойство другим людям.
- Знаете, уважаемая, - доктор посмотрел на обложку картонной карточки, - Вера Алексеевна! Если Вам больно, терпеть не надо. Это значит, что Ваш организм говорит, что ему плохо, он страдает. Ему нужна помощь.
Вера закивала головой:
- Терпеть, значит, не надо? Не надо терпеть? - казалось, она впервые услышала о такой возможности.
- Вот именно, Вера Алексеевна, - доктор называл новеньких пациентов по имени несколько раз, чтобы запомнить их, и чтобы вызвать наибольшее доверие к себе, - не терпите. Если ночью будет очень больно , сходите к медсестре, она Вам укол поставит. - Доктор успокаивающе кивнул головой, подтверждая свои слова.
Обход проводился каждый день, за исключением выходных. Больные ждали своего доктора, как наместника Бо_га на земле. От его слов поддержки, одобрения, направленных к каждому человеку отдельно, вера людей в своё выздоровление крепла, боевой дух в палатах рос. Врач сражался за каждого, и до самого конца сопротивлялся порой занесённой уже косе с острым лезвием в руках старухи, закутанной в чёрный саван.
Суббота и воскресенье бывали в палатах настоящими выходными. Обхода не будет, а значит, можно сдвинуть несколько тумбочек и устроить шикарный завтрак из того, что есть в палате. А потом и обед. Больше всего радовали местные больные, которым родственники приносили домашнюю еду, один запах которой трогал до слёз. Выставляли на стол, у кого что есть, уговаривая друг друга:
- Возьми кусочек!
- Вот это попробуй!
Каждый больной понимал, насколько важно не потерять вес, не уронить невидимый, но не менее значимый от этого «уровень гемоглобина».
- У меня дочка пятилетняя у соседки осталась, - утирая слёзы, рассказывала молодая женщина. Муж в аварии погиб в прошлом году. И мне так жалко нас было. Такое несчастье, такое несчастье. Я беременная была, выкидыш случился. - Носовой платок в её руках промок насквозь. - Что теперь будет?
- Хорош реветь! Всё тебе не наука! - Лена, женщина лет пятидесяти с фигурой мальчика-подростка строго прервала её. - Руки-ноги на месте, не инвалидка какая. Работа нормальная?
- Хорошая у меня работа. Я на заводе работаю, за вредность ещё получаю, - молодая женщина всхлипывала, пытаясь взять себя в руки.
- Жалеешь себя? А не надо себя жалеть. Ты одна у дочери осталась, о ней надо думать, а не сопли жевать.
Катерина знала, о чём говорила. Лицо её было изборождено крупными морщинами, лицо кривилось на одну сторону после перенесённого инсульта. Каждое без исключения утро она делала зарядку, как школьники на уроке физкультуры. Начинала с поворота головы, и заканчивала растяжкой.
Одни посмеивались над ней, над её упорством. Другие - завидовали. Например, Катя, буфетчица из столовой. Она жевала очередной пирожок с картошкой, купленный у разносчицы с корзинкой, прикрытой некогда белоснежным куском марли, и издающей головокружительный аромат свежеиспечённых пирогов. Катя смотрела, не отрываясь, на стройную фигуру на фоне окна, приправляя картофельную начинку солёными слезами почти физической боли, и ощупывала свои рыхлые бока, сжимая их пятернёй, будто пытаясь выдавить из них поглощённые ненавистные пироги.
Катина соседка, Марина, в основном лежала на кровати, вставала редко, только чтобы сходить в уборную. Не выходила ни на прогулки, ни за пирогами. Каждое утро она аккуратно перевязывала платок на голове, потерявшей все рыжие вьющиеся волосы, что свели с ума не одного представителя мужского пола.
- Голова мёрзнет, - ответила Марина на Верин незаданный вопрос, - без волос холодно очень.
И продолжила:
- Я сама во всём виновата, только я одна. Он женатый был, ухаживать начал. На работу приходил, часами караулил. Слова какие красивые говорил. Мне приятно было, даже не любила ведь его. Просто радость такая в груди поднималась, что он, такой видный, от своей красавицы-жены ко мне бегает. Красоты-то во мне всегда было, волосы одни. Я и сдалась. - Марина опытным взглядом посмотрела на капельницу, кричать ещё медсестру или нет. - А потом жена его пришла ко мне. Вечером. Лицо бледное, страшное, а глаза горят, как у кошки ночью. Чтобы, говорит, все твои поганые волосёнки до последнего выпали. Чтобы нутро твоё гнилое наружу повылазило. Всё так и вышло. Сама во всём виновата, - она горько улыбнулась.
Вера тоже переносила капельницы. Именно так, переносила. Вены жгло адским огнём. По крайней мере, так она его теперь представляла. Тошнило, мутило и вертело. Такие капельницы ставили в операционной, стены которой были покрыты блестяще-белым кафелем, в углу стояли большие железные ящики с медицинскими инструментами. На потоке огромная лампа, как чудом уцелевший глаз давно истреблённых драконов. Белые стены были так безжизненны и безлики, что отражали только тень существующей за пределами больницы жизни. Изгибы берёзовых ветвей со свисающими тоненькими прутиками на стену ложились безжизненными уродливыми корягами.
В первый раз Вере было очень плохо. Она так думала. Но на самом деле плохо было ей на третьей капельнице, когда силы организма почти уби_ты болезнью и химией. Её вырвало, было больно, обидно и стыдно до бесконечности.
- Ничего, ничего, так бывает, - ладная и телом и лицом медсестра вошла в операционную, заслышав рвотные позывы, с влажной пелёнкой в руках. Вытерла сначала потный лоб обессилевшей Веры, затем щёки и рот. - Знаю, Вам плохо. Но Вы молодец, ещё немного осталось.
Вера быстро привыкла к больничной жизни, к распорядку, к местным запахам. Максим приходил через день, такой близкий, такой свой.
- Мамочка, привет. Как ты себя чувствуешь?, - сын поправил белый халат, норовивший слезть с пиджачного плеча.
- Здравствуй, сынок, - Вера, чуть касаясь, погладила его рукав, - всё хорошо.
- Я тебе тут принёс кое-что. С доктором разговаривал, он сказал, сок томатный пить побольше.
- Сынок, аппетита нет никакого. Ем-то через силу.
- Ты уж, мама, постарайся. Я вот, в литровую банку отлил, потом ещё принесу. Доктор сказал, надо, значит, надо. Ешё сказал, мясо надо есть. Здесь вот шницеля из говядины, я пожарил. Пюре положил. Давай, обнимемся, иди ешь, пока тёплое. Люблю тебя, мамочка. Выздоравливай! Если завтра не приду, жди послезавтра. Не знаю, что с работой, новые машины привезли, как бы завтра остаться не пришлось.
- Как дома-то? Как жена, доча как?
- Мама, не волнуйся, всё в порядке. Квартира благоустроенная, вода вбегает и выбегает, туалет дома. Газ горит, печь топить не надо. Тоня днём справляется, а я пелёнки после работы постираю, и ночью иногда встаю. Она ведь целый день одна, ей отдых нужен.
- Конечно, сынок, конечно, - привычно поддакивала Вера.
- Всё, давай, я побежал, - Максим чмокнул мать в лоб, нежно обнял её, и быстро вышел в сумерки большого города, разбавленные ненастоящим светом уличных фонарей.
Кёрста вышла на работу в первый день. Сама мысль, что уход за детьми может быть чьей-то работой, казалась ей абсурдной.
- Здравствуйте, дети, - громко объявила Лидия Александровна, взрослая полноватая женщина с одуванчиком химии на серых волосах. - Это наша новая нянечка, тётя Кёрста.
- Здравствуйте, - на разные лады закричали детские голоса, что было похоже больше на «Дра-ту-те!)
- Пусть они тебя пока так зовут, им твоё имя-отчество сроду не выговорить, язык сломаешь. Пошли. - и размахивая из стороны в сторону подолом цветастого платья, обтянувшем пятую точку её фигуры, направилась в туалет.
- Вот хлорка, вот щётка. Горшки. Вот душ. Летом, когда жарко, ножки детям моем. Вот полотенца, руки вытирать, ну тут понятно. Инструкции у заведующей почитаешь, подпишешь. Кухня по коридору, по запаху сразу поймёшь. А вообще, лучше в соседнюю группу сходи, там Ира, она тебе лучше всё расскажет.
Кёрста немного оторопела. Она не думала, что её примут с распростёртыми объятиями, ни и такого приёма не ждала.
- Хорошо, - только и сказала она. Заглянула в группу, несколько пар любопытных глаз тоже посмотрели на неё в ответ. - Как же всех запомнить? - подумала она.
В соседней группе Кёрста увидела детей, играющих на большом бордовом ковре, воспитательницу в очках, сидящую за полированным столом, и молодую опрятную женщину в косынке, протирающую подоконники огромных окон, симметрично украшенные горшками с цветущей геранью.
- Здравствуйте, я - Кёрста, нянечка из третьей группы, - негромко сказала она.
- Здрав-ствуй-те - громко отозвался хор детских голосов.
- Заходите, заходите. Что-то хотели спросить? - воспитатель вырезала буквы из картона.
- Да, мне Лидия Александровна сказала, что мне Ира может помочь.
Ира обратила глаза к потолку:
- Конечно, помогу, - и махнула рукой, подзывая к себе Кёрсту, - пойдем в спальню, и правда, лучше я тебе расскажу. Твоя Лидия Александровна лишний раз своё «кое-что» от стула не оторвёт.
Ира была из многодетной семьи. С детства ухаживала за младшими братьями и сёстрами. С детьми ладить у неё получалось хорошо. Иногда воспитатель отлучалась, оставляя детей под присмотром Иры. Тогда она садилась посередине ковра, и рассказывала сказки, которые роем витали в её голове, и только ждали, когда она позволит им вырваться наружу. Волшебство фантазии она сопровождала строительством замков из конструктора, собиранием цветка из мозаики, рисованием диковинных узоров на куске обоев, принесённом родителями. Дети без слов понимали её, и тут же включались в игру. Она была расторопная, живая, и во многом сама проходила на вчерашнюю девочку. В отличие от новенькой няни она знала, что дети могут говорить неправду, или приукрашивать. А Кёрста на первых порах работы в детском саду видела нимб над головой каждого ребёнка и пушистые крылышки за спиной. Пока не познакомилась с Серёжей.
Серёжа вселял в неё животный ужас. Он охотился на рыжих прусаков, появляющихся из-за батарей, и под дружный визг девочек ел их с мерзким хрустом. Он какал_ся во сне, и когда воспитательница ругала его, запихивал предмет ругани в рот. Необычайно худой, с соплями, размазанными по правому рукаву рубашонки аж до самого локтя, глядя гноящимися глазами на побледневшее лицо Кёрсты, норовил оказаться первым и взять её за руку, когда группа выходила на прогулку. Она понимала, что мальчик не виноват в своём неопрятном виде и, скорее всего, в поведении тоже. Но никакие бантики и наряды прекрасных милых послушных девочек не могли затмить кошмар по имени «Серёжа».
После работы Кёрста ждала Гордея, пройдя от детсада около двадцати метров до центральной улицы, что шла через весь город. Засунув руки в карман пальто, она мерила расстояние от тротуара до ближайшей рябины, ещё украшенной кое-где красными каплями осени.
- Привет, жена, - Гордей обнимал её и целовал в обе щёки по очереди, ведь он любил обе её милые щёчки одинаково, - как прошёл день?
- Привет, милый муж, - Кёрста целовала его в успевшие обрасти за время, что они не виделись, щёки. Всё как обычно. Почти.
- Хочешь рассказать? - Гордей клал её руку на свой локоть, чуть прижимая, и они отправлялись домой.
- Не хочу, но расскажу. Это так ужасно, просто сил нет.
- Опять наш герой?
- Ну да, он самый. ОН, Гос_поди, язык не поворачивается его по имени назвать, сходил мимо горшка, и стены прямо пятернёй измазал. Меня чуть не вырвало там. Ну это просто невозможно, - Кёрста приложила руку в перчатке к горлу, будто сдерживая рвотный позыв. - Невозможно, - повторила она.
- А ты не знаешь, почему он так себя ведёт? Может, он больной? - Гордей на ходу заглядывал в лицо жены, пытаясь понять, насколько она переживает.
- Он не больной. Он одинокий и брошенный. Его жалко от этого, но не менее мерзко.
- Почему он брошенный? Он же в детсад ходит, не в детском доме живёт?
- Знаешь почему? - Кёрста повернулась к мужу, - потому, что сегодня пятница. Мы с тобой сейчас домой идём. Будем есть домашнюю еду, смотреть телевизор, ляжем спать в чистую постель. А Серёжа, вместе с тремя сестрёнками, остался в круглосутке. На ужин у них остатки от садичного обеда. Он сейчас в обсиканных колготках, потому что запасные он ... замарал, в общем; я их постирала, и высохнут они только ночью. Мама не придёт к ним пожелать спокойной ночи, не поцелует и не обнимет. Поэтому он брошенный.
- Бедненькая моя Красная шапочка, - Гордей погладил вязанную шапочку яркого алого оттенка, - совсем измучал тебя злой и страшный Серый волк, - он попытался поддержать жену. - Ну что, значит поиски продолжаются. Не хочу, чтобы ты так страдала из-за маленького негодника.
- Он же не виноват, - сказала Кёрста.
- А я тем более не виноват, у меня жена одна, другой не будет. Если страдаешь ты, значит страдаю и я. Всё, будем дальше узнавать. Будет у тебя хорошая работа, обязательно.
Падал первый снег, обманчиво обещая миру белоснежную чистоту под своим недолговечным покровом.
Вскоре Гордею повезло найти квартиру. Вернее, часть дома, построенного на двоих хозяев, с отдельными входами. Дом стоял под Болтушиной горой, где по местному сказанию, сокрыт клад древнего царя. Ещё ниже протекала местная речушка с прозрачной холодной журчащей водой. Дом был выкрашен жёлтой краской, с белыми резными наличниками, украшающими высокие окна. Просторное крыльцо, веранда с окном во всю стену, поделённым на мелкие треугольнички, как одеяло ручной работы искусной швеи. В доме были широченные половицы, старая добротная мебель. На кухне висели деревянные самодельные шкафы, простые, но очень прочные. Светлые шторы были похожи на выбеленную мешковину. Был небольшой огород и сараюшка, полная инструмента и остатками прежней жизни предыдущих хозяев.
- Какая красота! - Кёрста, пробираясь между остовом телеги, калитками, колёсами, увидела скворечник с аккуратным овальным вырезом. - Ты только посмотри!
- Жена! Смотри, ещё один, - на верстаке за ящиками с инструментами Гордей нашёл ещё несколько скворечников.
- Давай повесим, Гордей-Гордеюшка! Давай повесим, ну пож-жалуйста! - она знала, как на мужа действует её чуть заметный в особенно волнительные моменты, акцент.
- Ох и хитрая лиса! - Гордей любовался её стройной фигурой, расцвеченной молодым солнцем в проёме старой двери. - Ну конечно повесим. Только давай весной. Сейчас переезжать будем обустраиваться. Тут в фундаменте дыры кое-где, надо пока хоть тряпьём заткнуть. Печь надо истопить, посмотрим, не дымит ли, как бы подмазывать не пришлось.
- В том то и дело, милый муж! Весной наши птички уже вернуться. Когда ты скворечники повесишь, им уже не надо будет.
- Хорошо, я всё понял. Давай здесь в сарае приберусь, посмотрю, что к чему. Может, лестница найдётся.
- Лестница с той стороны дома висит, под крышей. Я видела. Длиннющая! - Кёрста выглянула в дверь, присматривая место для скворечников.
Гордей принёс дрова, затопил печь. Принёс ещё охапку.
- Дом нужно протопить как следует, соседи сказали, несколько лет пустует уже.
- Слушаюсь и повинуюсь, мой господин, - Кёрста сложила ладони и смиренно поклонилась.
Гордей рассмеялся. Вдвоём было легко и просто, они понимали друг друга с полуслова и одного взгляда. Пока жена занималась домом, он наводил порядок в сарае. Были найдены несколько простых глиняных глазурованных тарелок без рисунка, старая чугунная сковорода, и круглое зеркало в оправе на металлической ножке. Добычу муж принёс к высокому крыльцу.
- Моя милая жёнушка, посмотри, что я нашёл. Нам такое надо?
Кёрста быстро спустилась к нему, присела на колени, разглядывая находки.
- Вот это сковорода! Золото, а не сковорода! Тарелки целые, даже без сколов. А зеркало! - она протянула руки с длинными пальцами, оттягивая волнительный момент. - Зеркало, какое дома было!
Кёрста поворачивала его в руках, разглядывая своё изменившееся отражение. На крыльце чужого дома, в чужом зеркале она видела серьёзную молодую женщину, а не трепетную девушку, какой она уезжала с далёкой родины несколько долгих лет назад.
Продолжение здесь Глава 84.