— Клац-клац-клац!
Лена села на кровати. Опять этот звук. Настырный, откуда-то знакомый и такой оглушительный в тихой ночной квартире.
— Да что же это за чертовщина? С таким трудом уснула, и вот вам, пожалуйста, — проворчала она, не ожидая, что кто-то ответит.
Никто и не ответил. За окном хмурилась ночь, метель, гудя, бросала в стекло снежные горсти. Назойливое клацанье стихло. Словно преследовало только одну-единственную цель: разбудить Лену. Разбудило, будь оно проклято.
***
После того, как ушел Володька, тело Лены словно разучилось жить. Так, наверное, себя чувствует рыба, выброшенная на берег: разевает рот, пытается вдохнуть, не понимает, что происходит.
Вот и Лена не понимала, что делать дальше. Жить, как раньше? Начать все сначала? Казалось, организм растерялся от таких душевных метаний. Она не могла спать ночью, зато днем впадала в тяжелую многочасовую полудрему. Иногда кусок не лез в горло. А бывало, Лена обнаруживала себя за столом с ложкой в руке, царапающей дно опустевшей кастрюльки.
На работе пришлось взять отпуск. Начальство побухтело, но отпустило. Лена уже много лет пахала без отдыха. Выцарапала себе целый месяц и заперлась дома. Видеть никого не хотелось. Да никто особо и не рвался спасать Лену от депрессии, расправившей черные крылья. Разве что подружка Оля иногда приходила. Правда, она не спасала. Скорее наоборот: загоняла все глубже и глубже. Так, во всяком случае, тогда казалось Лене.
— Ну чего ты киснешь? — говорила Ольга. — Ушел и ушел! Все мужики одинаковые, и твой Володька не исключение. Седина в бороду, бес в ребро. Это ты, клуша, верила ему безоговорочно. А мужикам верить нельзя!
Лена лежала, скрючившись на кровати, уткнувшись носом в стену. Молчала. Не объяснишь ведь Ленке, что двадцать лет она считала Володьку не только мужем, но и своим единственным другом, верным, надежным, близким. И чего угодно могла ожидать от него, только не предательства.
«Как он мог? Когда успел? Зачем?» — беспомощные вопросы барахтались в голове, а ответов у Лены не было. Ольга воспринимала Ленино молчание по-своему. Считала его добрым знаком. Раз молчит подружка, значит, слушает. А раз слушает, то, может, задумается и поймет, что нечего страдать, ни один Володька в мире недостоин этого.
— Давай, подруга, вставай! Ты же молодая еще, симпатичная, вполне обеспеченная. Нужно встряхнуться, выйти из дома, в салон какой-нибудь сходить, отвлечься. Ну как в женских журналах советуют.
Лена не верила женским журналам. Глупости там пишут. Ну не может человек, у которого жизнь разбилась вдребезги, воспрянуть только из-за новой прически. Сказки все это для недалеких дамочек.
— Ну и лежи! — сдавалась Ольга. — Может, тебе и правда отлежаться надо. А я еще как-нибудь зайду. Главное, чтобы ты совсем мозгами не поехала.
Лена слышала, как она ворчит, одеваясь в прихожей. Хлопала входная дверь, и депрессия подползала поближе.
***
Совсем недавно Лене стала сниться мама-покойница. Она умерла пять лет назад. Лене тогда стукнуло тридцать семь, и они с Володькой были еще счастливы... Он так поддерживал Лену, когда та рыдала на кладбище. Обнимал, гладил по вздрагивающим плечам и молчал. Чувствовал: любые слова сейчас будут неуместными и натужными.
Немногое Лена тогда оставила на память о маме. Понимала, что ненужным хламом человека не вернешь. Единственной бесполезной вещью, с которой она так и не смогла расстаться, была мамина старая механическая печатная машинка «Уфа». Мама когда-то работала машинисткой. Даже Лену пыталась научить печатать вслепую. И хоть с тех пор прошло много лет, свою любимую машинку мама хранила. Вместе с начатой пачкой бумаги и несколькими листочками фиолетовой копирки.
Лена тоже не смогла вынести этот раритет на помойку. Убрала в кладовку напротив туалета и счастливо забыла о ней.
О маме не забыла, но вот только раньше та никогда ей не снилась. А теперь стала приходить в тревожных, коротких снах. Наклонялась к Лене, что-то говорила. Но кто-то забыл включить звук в Лениных снах. Она всматривалась в родное лицо, пыталась читать по губам... И не понимала, что же мама хочет ей сказать.
А немного позже появилось это раздражающее клацанье. Не сразу, но Лена поняла, откуда раздается звук. Так когда-то давно «разговаривала» мамина печатная машинка, когда та брала работу на дом.
«Да не может этого быть!» — подумала Лена и распахнула дверцу кладовки. Машинка стояла на полке, и из нее торчал пожелтевший лист формата А4. На нем что-то было напечатано. «Вроде я без бумаги ее убирала», — подумала Лена, наклонилась и посмотрела на блеклые буковки. «Фыва, ждло... — прочитала она. — Что за чушь? Или не чушь?» Память услужливо подтолкнула Лене старенькое воспоминание, как мама когда-то учила ее слепому десятипальцевому методу печати... «Да это же мамины упражнения. И откуда они здесь? Красящая лента наверняка уже высохла! Да и вообще так не бывает!» Лена захлопнула кладовку.
***
Сегодня к ней опять заглянула Ольга.
— Ну что, подруга, ожила хоть чуть-чуть? Пора уже, пора. Чем ты вообще занимаешься целыми днями? Спишь? Толстеешь? Хватит. А то Володька твой жизни радуется, а ты похоронила себя в четырех стенах!
Лена раздумывала, рассказать Оле о пишущей машинке или ну ее. Вдруг подруга выслушает, покрутит пальцем у виска и вызовет санитаров.
— Знаешь, мне тут мама снилась... — Лена решила прозондировать почву, начала издалека.
— Мама? — встрепенулась Ольга. — Это плохо! Ты, надеюсь, с ней никуда не ходила. А то, говорят, если покойник за собой зовет, значит — кранты тебе скоро.
— Да нет, — замялась Лена. — Она мне что-то сказать пыталась. Только вот сны у меня недоделанные в последнее время, впрочем, как и вся моя жизнь... Звука нет.
— Нет и не надо! Совсем ты у меня с ума сходишь, Ленка. Пора тебе делом заняться. Хватит тухнуть! Тебе же сороковник с маленьким хвостиком! Можно сказать, вся жизнь впереди.
— Может, и пора, — вяло согласилась Лена. — Но только давай не сегодня.
Ольга ушла. А Лена порадовалась, что не рассказала подружке про старую машинку. Точно бы в сумасшедшем доме после этого оказалась. Правда, стало немножко страшно: а что если права Оля? Вдруг мама действительно за Леной пришла. Посмотрела сверху, увидела, как дочь страдает, и решила забрать в лучший мир.
***
— Клац-клац-клац!
Лена накрыла голову подушкой. Хотелось досмотреть сон. Она почти поняла, что пыталась сказать ей мама.
— Клац-клац...
Нет, не получится. Она встала, сунула ноги в тапочки. Клацанье стихло. Она распахнула кладовку. Машинка стояла на месте и не подавала признаков жизни. Только вот блеклого текста на листочке стало больше.
«Фыва, ждло, — прочитала Лена. — Это мы уже видели. А дальше... «Лена, выйди утром из дома! Погоду обещают хорошую. Целую, мама». О, это что-то новенькое».
Она ошалело смотрела на старую машинку, на блеклые серые буквы. Потом потрогала пожелтевший краешек листа. «Может, вытащить? — подумала Лена. — Нет, пусть остается».
***
Утро и правда выдалась замечательное. Светило солнышко в окно, свежевыпавший снег ажурными узорами улегся на голые ветки деревьев, белые пушистые облачка ползли по голубому небосводу. «Мама, как всегда, оказалась права», — подумала Лена. Глянула на часы: семь утра. Рано-то как. Но она чувствовала себя на удивление бодрой. Странно, ведь ночью вставала вроде. Или это только приснилось?
Скинула ноги с кровати, влезла в тапки, натянула халат. Теперь на кухню: кофе, а потом и правда, нужно бы выйти на улицу, как советовала мама. Или это тоже приснилось? Да какая разница! Проверять почему-то не хотелось... Может, было страшно спугнуть чудо.
Она шла сквозь морозную свежесть утра, улыбалась. В душе царила удивительная невесомость. Словно и не было недавнего Володькиного предательства, черной давящей тоски, серой безнадежности. Казалось, за спиной разворачиваются крылья. Лена улыбнулась и побежала. Кроссовки стучали по только что расчищенному тротуару, было легко и по-детски радостно. Казалось, еще чуть-чуть и она взлетит. Лена прыснула, представив себя парящей среди облачков: этакий упитанный мотылек в зеленом спортивном костюме.
Домой она вернулась в прекрасном настроении. Душа просила действия. Лена включила музыку и принялась за уборку.
***
Такой ее и застала Ольга: приплясывающей под музыку, со шваброй в руке и счастливо улыбающейся.
— У меня два варианта, — констатировала подруга. — Либо к тебе вернулся Володька, либо ты бесповоротно спятила!
— Ни то ни другое, — помотала головой Лена.
— А что тогда случилось?
— Ну, если ты меня в сумасшедший дом не отправишь, расскажу.
Ольга слушала, скептически вздыхала, а когда Лена замолчала, потребовала:
— Ну так покажи! Я хочу видеть послание твоей мамы! Это, конечно, тоже не доказательство. Может, ты сама его и напечатала. Но хоть что-то... Обещаю не вызывать санитаров со смирительной рубашкой.
Лена, распахнула кладовку. Машинка стояла на своем месте. Покрытая пылью, забытая. Никакого листка с посланием не было и в помине. Ольга вопросительно посмотрела на подругу.
— Ну и где? Да этим монстром, похоже, уже сто лет никто не пользовался! М-да... Если бы я не обещала... Хотя ведь главное — результат. А он налицо. Ты вон ожила, порозовела, порядок в доме наводишь. А там, глядишь, и порядком в жизни займешься.
Лена смотрела на старую пишущую машинку. Неужели ничего не было, неужели ей это все только приснилось? Хотелось заплакать от обиды и разочарования. Но она удержалась, подумала: «Ну и пусть! Ведь на самом-то деле, Оля права. Главное, что я вынырнула из этой чертовой депрессии. А уж как — это дело десятое!»
***
Ночью ей в снова приснилась мама. В этот раз со звуком был полный порядок.
— Я рада, что ты справилась, — сказала она.
— Ты мне помогла?
— Да уж пришлось... Глубоко ты закопалась в своем горе. Не докричаться было. Хорошо хоть мою машинку не выбросила. Видишь, пригодилась.
— А куда же твое послание делось?
— Никуда оно не делось. В тебе оно. Ты его услышала, поняла.
— А сам бумажный листок?
— Да разве ж он нужен? Живи, дочка. Дыши полной грудью, каждому дню радуйся. Не так уж и много нам их отпущено. Володьку забудь, а лучше прости, если сможешь. А мне пора.
— Уходишь, мама?
Та кивнула, погладила Лену по руке.
— Мы ведь еще встретимся? — спросила Лена.
— Обязательно. Только не торопись... Всему свое время. Будь счастлива.
— Буду, — пообещала Лена и проснулась.
Она и правда, твердо решила быть счастливой. Своя у нее дорога и жизнь своя. А Володька... Да, может, она сама в чем-то виновата. Нельзя так растворяться в другом человеке. Хорошо, что она поняла это не слишком поздно. Может, будет еще любовь в ее жизни. Лена готова дать ей шанс.
---
Автор: Алена С.
***
Простить за все
Свое нежное, мягкое имя Ульяна получила в честь великого вождя. Это – официальная версия. Для более успешного продвижения мамы Елены Владимировны по партийной линии, мол, в ее семье все, так или иначе, связаны со священными инициалами. Ленин в сердце, Ленин в душе, вечно живой, вечно молодой и т.п. и т.д.
Но на самом деле имя девочке было дано в честь бабушки Ули, довольно властной особы, у которой «все по струнке ходили», в том числе, и мама – Улина молоденькая невестка-комсомолочка, которую на летней студенческой практике угораздило втрескаться в Улиного сынка и залететь по безалаберности!
- Как? – будущая свекровь, увидев перед собой тощую городскую фифу, не могла установить взаимодействие нейронных связей в своем мозгу. Тракторист Валерка, ее здоровенный переросток, умственными способностями годный только на «копать глубже и кидать дальше» и «эта»? Что их связало? Что они вообще будут делать вместе?
- Что делать, что делать…, - будущий свекор Ленки-комсомолки скрутил «козью ножку», умело залепив концы огрызка настенного календаря собственной, желтоватой от табака слюной, - снимать штаны и бегать. Надо зятьев звать. Ваську колоть будем. С твоей стороны человек сто набежит, да с невестиной половины сколь… Ох, грехи мои тяжкие… Поди, наш-то Валерка теперь от семьи отколется и в город укатит. Дур-рак.
Свадьбу сыграли отменную. Ленкина мамаша, непьющая и некурящая, только глазами вращала ошарашенно: мордатых бугаев, деревенских родственников, она в жизни не видела. Вот такая практика нынче у молодежи. Попрактиковалась доченька, будь здоров! Ладно, хоть позор с себя замужеством смыла! И то – бабушка надвое сказала, что было бы лучше: аборт или жизнь с Валерой-трактористом.
В общем, Ленке пришлось брать «академку», чтобы родить ребенка, сбагрить его на бабок и закончить универ. Валерка переехал в город, в трешку тещи, устроился в карьер водителем погрузчика, чтобы кормить беременную жену. Ленка так и не смогла привыкнуть к мужу и полюбить его по-настоящему. Видя, как рослый и широкий в кости Валера пытается передвигаться среди кукольно-миниатюрной мебели, соответствующей стилю модных шестидесятых, как лопаются фарфоровые чашки в его ручищах, как он потеет при разговорах с тещей и Ленкиными ровесниками, Лена поняла: не то! И не так! И вообще – чужой! И где были Ленкины глаза? . . . ДОЧИТАТЬ>