Свое нежное, мягкое имя Ульяна получила в честь великого вождя. Это – официальная версия. Для более успешного продвижения мамы Елены Владимировны по партийной линии, мол, в ее семье все, так или иначе, связаны со священными инициалами. Ленин в сердце, Ленин в душе, вечно живой, вечно молодой и т.п. и т.д.
Но на самом деле имя девочке было дано в честь бабушки Ули, довольно властной особы, у которой «все по струнке ходили», в том числе, и мама – Улина молоденькая невестка-комсомолочка, которую на летней студенческой практике угораздило втрескаться в Улиного сынка и залететь по безалаберности!
- Как? – будущая свекровь, увидев перед собой тощую городскую фифу, не могла установить взаимодействие нейронных связей в своем мозгу. Тракторист Валерка, ее здоровенный переросток, умственными способностями годный только на «копать глубже и кидать дальше» и «эта»? Что их связало? Что они вообще будут делать вместе?
- Что делать, что делать…, - будущий свекор Ленки-комсомолки скрутил «козью ножку», умело залепив концы огрызка настенного календаря собственной, желтоватой от табака слюной, - снимать штаны и бегать. Надо зятьев звать. Ваську колоть будем. С твоей стороны человек сто набежит, да с невестиной половины сколь… Ох, грехи мои тяжкие… Поди, наш-то Валерка теперь от семьи отколется и в город укатит. Дур-рак.
Свадьбу сыграли отменную. Ленкина мамаша, непьющая и некурящая, только глазами вращала ошарашенно: мордатых бугаев, деревенских родственников, она в жизни не видела. Вот такая практика нынче у молодежи. Попрактиковалась доченька, будь здоров! Ладно, хоть позор с себя замужеством смыла! И то – бабушка надвое сказала, что было бы лучше: аборт или жизнь с Валерой-трактористом.
В общем, Ленке пришлось брать «академку», чтобы родить ребенка, сбагрить его на бабок и закончить универ. Валерка переехал в город, в трешку тещи, устроился в карьер водителем погрузчика, чтобы кормить беременную жену. Ленка так и не смогла привыкнуть к мужу и полюбить его по-настоящему. Видя, как рослый и широкий в кости Валера пытается передвигаться среди кукольно-миниатюрной мебели, соответствующей стилю модных шестидесятых, как лопаются фарфоровые чашки в его ручищах, как он потеет при разговорах с тещей и Ленкиными ровесниками, Лена поняла: не то! И не так! И вообще – чужой! И где были Ленкины глаза?
Там и были. Просто городская девица не сразу догадалась: Валера не подходил к городу. Не та порода! Это – как выдернуть матерого медведя из тайги и поместить в вольер тесной клетки зоопарка. Сразу станет заметно вонь, неуклюжесть и угрюмость зверя. Богатая, с искрой шерсть сваляется и запаршивеет, глаза загноятся, и сам хищник начнет позорно выпрашивать булку у прохожих.
Валерка был колоритен и силен в своей обстановке, на родине! Среди нив, полей и моря зеленого, пряного травостоя. Когда он, с оголенным торсом, удалым разворотом могучих плеч косит тимофеевку поутру. Ноги его врастают в землю, лицо сосредоточенно и глаза умны, он понимает смысл земной жизни, потому что сам – сын сырой, политой семи потами земли. Здесь, среди сосен и робких берез, он – Бог и радетель. И пахнет от него упряжью, лошадиным потом, скошенным разнотравьем, и потом собственным, здоровым мужским потом, до боли родным и привычным.
Собственно, из-за этого Ленка и упала в объятия Валерки. Правда, она забыла об этом сразу же, как вернулась в город. Городская среда очаровательно сочеталась с узкими красавчиками в узких пиджаках и в ботинках с узкими носами. Широкая кость и натура здесь смотрелись непрезентабельно. Поэтому и не получилась любовь. Не срослось.
Но Ульянка родилась и вошла в этом мир с именем родной деревенской бабушки. Спасибо тебе, Господи, за то, что ты подарил человечеству бабушек. Что бы мы без них делали?
Правильно, что Елена назвала Улю в честь бабки. Как чувствовала, что вскоре самоустранится от приплода. Материнство пока в сердце Елены не нашло себе места. Ей нравилось быть в центре людей, нравилась работа и активная позиция в жизни. Перспективы! Энергия! Рост! Подтирание сопливых младенческих носов в планы молодой женщины не входило. Пример давно подан – собственная мать, Надежда, подтянутая, сохранившая девичью стройность, в стильном джерси (ах, джерси), писательница, богема! При чем здесь младенец? И когда им заниматься? Нет, нет, нет, у Нади вся жизнь по минутам расписана!
Отец, в отличие от женушки и тещи, рад был сидеть с Ульянкой целые сутки! Но ведь работа… Ненавистная, душная работа под белым знойным небом среди голых камней и горячего щебня. Скорее бы в отпуск, домой, к родным, к речке и прохладной вечерней траве… Валерка, словно Антей, оторванный от земли, загибался и задыхался. Он уж и попивать стал, из-за чего высокодуховная жена верещала, как резаная. Дело стремительно шло к разводу. Да Валерик сам бы слинял. Одно болело: бусинка Уличка, дитятко милое, никому не нужное. Каково ей тут, среди этих размалеванных гадюк?
Бабка, прознав, к чему катится женитьба Валерки, примчалась без особых разговоров.
- Собирайте девку, - коротко распорядилась она, - в деревню на лето увезу! Довели ребятенка! Прозрачная уже!
- Я бы вас попросила…, - встала в интеллигентную позу Надежда…
- Я твоего совета не спрашивала, - рявкнула Ульяна старшая, - вот как пойду в ваш профком, да как напишу заявление о том, что вы дитя мучаете, не кормите, а дочка твоя – про*лядушка! Так посмотрим, че ты там попросишь у меня, ку*ва старая! Уж пора тапки белые покупать, а она все по мужикам шалается!
- Я? По мужикам? Да как вы… Я – писательница!
- Хренательница ты! Мужика запустили, девку забросили… По собраниям таскаются, дома не ночуют! Валерка в лопотине ходит, Ульке коски заправить не могут! Жрут поди, что, щей дома отродясь не бывает! Уйди с дороги по хорошему, задавлю!
И Надежда, и Елена могли бы обратиться куда следует, чтобы угомонить наглую селянку. Но подумав, оставили все, как есть: в деревне сейчас хорошо, девочке полезен свежий воздух и молочная пища. И пригляд за ней есть. Чего ерепениться – в ножки поклониться надо – проблему решают добровольно. Обе смягчились и даже помогли родственнице сделать необходимые закупки, предоставив такси за свой счет. А то: прикатила в город баба и с пустыми руками обратно, что ли?
Валерка, разобравшись в ситуации, мигом написал заявление по собственному желанию. Получил расчет, отдал его до копейки уже бывшей жене, откланялся и убыл по месту основного жительства. С той поры больше не женился никогда. А зачем? Мать накормит и обстирает, доченька под боком. А все остальное… Не больно-то и хотелось, честно говоря. Работа лучше всякой жены нервы вымотает и силы высосет. Председатель, увидев Валерика в РМЦ, прыгал от радости до небес: вернулся! Слава Богу!
Так наша Ульяна стала деревенской жительницей. Она, батькина кровиночка, почувствовала вдруг то же самое, что и отец: вольную волю и чистейшую благодать! Первое, что она уловила – сладость воздуха. Густой, пряный, свежий, медовый деревенский дух! А навоз, от которого мама Лена морщила свой красивый, с тонкими крылышками ноздрей носик, вовсе не вонял! Он вплетался в общую канву запахов и ароматов, создав ту самую, неповторимую феерию тонких ощущений настоящей свободы и воли к жизни!
Все лето девочка пробегала босиком, окрепла, загорела и округлилась. Волосы ее выбелило солнце, оно же и подрумянило Ульянку, как свежую булочку. Ноги, повинуясь здоровому телу, побежали быстрее ветра. Руки перестали боятся мелких ран и порезов. Деревенские мальчишки и девчонки были в доску своими: так интересно сгонять с ними к батькам на пожню!
Каждый день приносил целый ворох приключений и событий. И так приятно их вспоминать перед сном: мягкость текучей воды в речке, прохлада лишайников в лесу, запах сопливых первых маслят, и запах их же, обжаренных с луком в большой сковороде, дым от дедушкиной козьей ножки, вкус кислицы, заячьей капусты по простому, первая поклевка, мальчишеская драка на горячем от солнца прибрежном песке.
Ульяна счастливо прожила целое лето, осень, зиму и весну. И потом в ее жизни было много лет и зим. В семь лет папа отвел дочку в первый класс: в деревне работала трехлетняя начальная школа. Помнится, даже мама приезжала к концу августа. Привозила школьное «обмундирование»: красивый пенал, ранец, соблазнительно пахнувший кожей, карандаши и краски, тетради и новую форму с белоснежным праздничным фартуком. И такая Уля ладненькая получилась, такая куколка, что даже мама, поначалу морщившая носик (совсем Уля дерёвней стала, откуда такие щеки выросли), смилостивилась и кивнула удовлетворенно.
***
В новенькой маленькой школе, пахнувшей свежей побелкой, Ульяну усадили в средний ряд, за третью парту, с мальчиком Гришей. Так странно – с мальчиком! А говорили, что для мальчиков есть отдельные школы. Или вообще, интернаты!
Но что-то изменилось, и теперь мальчиков и девочек перемешали, как рис и горох. И поэтому Ульяна сидела теперь, как взрослая, с мальчиком. Приглядевшись хорошенько к соседу, нашла его симпатичным. Ну и влюбилась в Гришу адски. С первого взгляда. Хотя раньше в ее гладкой (по случаю школы) головке отродясь никаких «любовей» не водилось. Но как не появиться любви, если у Гриши были такие глаза: коричневые с желтинкой, цвета пушистого рогоза, большие пребольшие, и брови, которые он потешно вскидывал домиком!
И фамилия такая… Травкин! Просто прелесть, что за мальчик!
Они всегда возвращались из школы домой вместе. Шуршали опавшей листвой в перелеске, собирали наглые боровики, не стеснявшиеся выпятиться белым пузиком и коричневой, с зеленой изнанкой, шляпкой. Пробирались по сугробам, когда Гришка протаптывал валенками дорогу, а Ульяна покорно, след в след, плелась за ним. Весной, пуская бумажные кораблики по руслу офонаревшего от свободы ручья.
Батя называл Гришку «женихом». И Гришка ужасно дулся тогда.
- Я не жених! Я друг! Дядя Валера, хватит, ну? – и в голосе его иногда звучали слезы.
- Друг, друг, че ты, Григорий? – папа, стушевавшись, закуривал папиросу и переводил разговор на хозяйственные темы: много ли родители нынче сена заготовили, и не телилась ли по ранней весне ихняя Зорюня, а то бы Валерий купил бы телочку. Собственная корова наладилась бычков давать, и смех, и грех.
Ульяна скучала, когда велись мужицкие беседы, и убегала страдать от ревности к бабушке.
- Че? Опять отец жениха твово заболтал? – понимающе сочувствовала Ульяне бабка, - так оно и быват. Балоболят языками на завалинке, штаны протирают. А ты тут нервы трепи!
- У них мужицки разговоры, по делу, - смолил дед бесконечную «козью ножку», а ты баба-дура, не встревай!
- Да отчепись ты от меня, омморок, - кипела бабушка, - тебя только мне не хватало! – и замахивалась на противного деда полотенцем, - уматывай на улицу, весь дом просмолил, ирод!
Вечером перед глазами Ульянки проносился вечный калейдоскоп бесконечной, хлопотной жизни. И ей было совсем не страшно. Потому что, в этой жизни существовал Гриша. Навсегда! Разве это не чудо?
Автор: Анна Лебедева