Дуэль 12 мая 1627 года на Королевской площади в Париже стала не просто схваткой — она превратилась в открытый вызов власти кардинала Ришелье, чей особняк находился всего в нескольких шагах от места поединка. В центре этого противостояния оказался легендарный бретер Франсуа де Монморанси-Бутвиль.
Последняя дуэль на Королевской площади в Париже
В начале XVII века Франция захлебывалась от дуэльной лихорадки. Ежегодно сотни дворян погибали в поединках чести, и никакие королевские эдикты не могли остановить этот кровавый поток. Каждый новый запрет лишь подогревал желание благородного сословия отстаивать свое право решать споры с оружием в руках. 2 июня 1626 года Ришелье добился принятия самого сурового эдикта против дуэлей, предусматривавшего смертную казнь для рецидивистов. Впервые закон не делал исключений для высшей аристократии.
Первая шпага Франции
В 1600 году в знатной семье Монморанси родился мальчик, которому суждено было стать самым известным дуэлянтом Франции. Франсуа де Монморанси-Бутвиль принадлежал к одному из древнейших и могущественных родов королевства — дому Монморанси. Его отцом был Луи де Монморанси-Бутвиль, вице-адмирал при Генрихе IV, а матерью — Шарлотта Катрин де Люсс. После смерти бездетного старшего брата юный Франсуа унаследовал титул графа де Люсс, а также должности губернатора и бальи Санлиса.
Военная карьера Бутвиля началась блестяще. В период Первой гугенотской войны (1620-1622) он проявил себя как отважный и умелый командир в Сентонже и Лангедоке. В 1621 году участвовал во взятии Сен-Жан-д'Анжели, а в 1622 году отличился при осаде Монтобана. Именно там произошел случай, ярко характеризующий бесстрашие молодого офицера — по личному приказу короля Людовика XIII он возглавил работы по подкопу под стенами крепости. Когда подпорки начали рушиться, Бутвиля едва успели вытащить из-под земли.
Однако не военные подвиги принесли Бутвилю громкую славу. За свою короткую жизнь он провел больше двух десятков дуэлей, из которых всегда выходил победителем. История его поединков полна удивительных эпизодов. Так, на Пасху 1624 года произошла знаменитая «трактирная дуэль» с графом де Понжибо. Не имея при себе шпаг, противники схватились прямо за кухонные ножи. Их секундантами выступили барон де Рабютен-Шанталь и граф де Салль.
Дуэлянтам пришлось спешно покидать место схватки в карете, запряженной шестеркой лошадей, под прикрытием вооруженных сторонников. Особой жестокостью отличался поединок с маркизом Депортом в 1625 году, который закончился смертью последнего. А 25 марта 1626 года Бутвиль убил в дуэли графа де Ториньи на пустыре за монастырем картезианцев — убийство, которое позже станет причиной встречи на Королевской площади.
Современники отмечали противоречивый характер Бутвиля. С одной стороны — образцовый офицер, храбрый воин и верный товарищ, с другой — неукротимый бретер, для которого законы не писаны. В нем удивительным образом сочетались благородство и жестокость: он мог заколоть не готового к началу дуэли противника, но при этом проявить милосердие к поверженному. Граф обладал особым шармом, позволявшим ему легко находить почитателей.
Репутация Бутвиля была настолько громкой, что парижский парламент в апреле 1624 года заочно приговорил его к повешению за «оскорбление божественного и человеческого величества». По приговору его тело должно было быть вздернуто на печально известной Монфоконской виселице, а дом разрушен до основания. Однако толпа дворян и их слуг ночью сорвала текст приговора, вывешенный на Гревской площади.
Путь к роковому поединку
Череда дуэлей Франсуа де Монморанси-Бутвиля, раздражавшая королевскую власть, достигла критической точки после убийства графа де Ториньи. Этот поединок вызвал особый резонанс — погибший принадлежал к высшей аристократии, и его смерть всколыхнула двор. Бутвилю, опасаясь королевского гнева, пришлось бежать в Брюссель, где он нашел убежище при дворе инфанты Изабеллы, правительницы Испанских Нидерландов.
В Брюсселе его настиг неожиданный вызов. Франсуа д'Аркур, граф де Беврон, двоюродный брат убитого Ториньи, прибыл в столицу Испанских Нидерландов с единственной целью — отомстить за родственника. Возможно, Бутвиль мог бы избежать этой дуэли: инфанта Изабелла, славившаяся своей мудростью, попыталась примирить противников. По ее настоянию дворяне даже обнялись в знак примирения. По слухам, в этот момент Беврон прошептал Бутвилю: «Я буду удовлетворен, только увидев вас со шпагой в руке».
Драться в Брюсселе оказалось невозможно — эрцгерцогиня Изабелла, предоставив Бутвилю убежище, взяла с него слово не участвовать в поединках на территории Нидерландов. Тогда в голове неисправимого дуэлянта созрел дерзкий план. Узнав об отказе короля Людовика XIII помиловать его, Бутвиль воскликнул: «Поскольку король отказывается меня помиловать, я поеду в Париж драться на Королевской площади!»
Этот вызов был брошен не только Беврону, но и самой королевской власти. Ведь Королевская площадь находилась прямо под окнами особняка кардинала Ришелье, который незадолго до этого, 2 июня 1626 года, добился принятия самого строгого эдикта против дуэлей. По новому закону, рецидивистам грозила смертная казнь, и Бутвиль, на счету которого было уже 22 поединка, прекрасно это понимал.
10 мая 1627 года Бутвиль и его неизменный секундант, кузен Франсуа де Ромадек, граф де Шапель, тайно прибыли в Париж. В девять часов вечера того же дня на Королевской площади состоялась встреча с Бевроном для обсуждения условий поединка. Было решено биться трое на трое, что полностью соответствовало традициям высшей знати — драться с равными себе в одиночку считалось ниже достоинства аристократа.
За два дня, прошедших между договоренностью и дуэлью, никто из участников не изменил своего решения, хотя все понимали возможные последствия. Более того, к поединку присоединился маркиз де Бюсси д'Амбуаз, который был болен и едва держался на ногах, но счел делом чести участвовать в этом историческом событии.
Показательно, что Бутвиль, столько раз успешно избегавший наказания за свои поединки, на этот раз словно намеренно шел навстречу судьбе. Выбор места и времени дуэли — три часа пополудни на Королевской площади — можно расценить как акт неприкрытого неповиновения власти. Это был вызов не столько противнику, сколько всей системе, пытавшейся положить конец дуэльной практике.
Дуэль на Королевской площади
Полуденное солнце 12 мая 1627 года освещало одну из самых необычных сцен в истории французских дуэлей. Королевская площадь, знаменитая своей архитектурной строгостью и элегантностью, замерла в ожидании. Прохожие с недоумением наблюдали, как шестеро дворян, не таясь и не скрываясь, готовятся к поединку, запрещенному под страхом смертной казни.
На одной стороне выстроились Франсуа де Монморанси-Бутвиль и его секунданты — граф де Шапель и де ла Берт. Их противниками были граф де Беврон со своими помощниками — маркизом де Бюсси д'Амбуазом и господином де Буке. С церемонной учтивостью, словно на придворном балу, противники раскланялись друг с другом. Затем, следуя дуэльному этикету, сбросили камзолы и обнажили клинки.
Бутвиль и Беврон, как главные участники поединка, сошлись первыми. Оба слыли превосходными фехтовальщиками, и их схватка превратилась в настоящий спектакль боевого искусства. Зрители, число которых постоянно росло, могли наблюдать весь арсенал классической школы фехтования: выпады и вольты, прыжки и финты, секретные удары и акробатические трюки.
Одновременно разворачивались поединки секундантов. Судьба оказалась неблагосклонна к маркизу де Бюсси — его болезнь сказалась в самый неподходящий момент. Де Шапель, воспользовавшись слабостью противника, нанес смертельный удар. Маркиз рухнул на мостовую и скончался через несколько минут. В то же время де Буке сумел тяжело ранить де ла Берта, которого пришлось унести с поля боя. Тем временем главный поединок достиг кульминации.
Утомленные безрезультатным фехтованием, Бутвиль и Беврон отбросили шпаги и схватились за кинжалы. В этой отчаянной схватке преимущество оказалось на стороне Бутвиля — он сумел захватить руку противника и начал медленно приближать свой кинжал к его горлу. Беврон, осознав безнадежность своего положения, был вынужден признать поражение. В этот момент проявилась противоречивая натура Бутвиля. Имея полное право добить поверженного врага, он проявил неожиданное милосердие и отпустил Беврона.
Приближение городской стражи вынудило участников спешно покинуть место поединка. Беврону удалось бежать в Англию, а Бутвиль и Шапель решили искать убежища в Лотарингии, входившей тогда в состав Священной Римской империи. Уверенные в своей безопасности, они остановились на отдых в городке Витри-ле-Брюле, что стало их роковой ошибкой. Случайный свидетель опознал беглецов и сообщил об этом властям.
Совесть против милосердия
Дуэль на Королевской площади стала не просто очередным дворянским поединком — она превратилась в символ открытого неповиновения королевской власти. Этого Людовик XIII и его первый министр кардинал Ришелье простить уже не могли. По личному приказу короля в погоню за дуэлянтами был отправлен великий прево Ла Трусс с тремя ротами швейцарских гвардейцев маршала Бассомпьера.
Когда стража настигла беглецов, Ромадек хотел оказать сопротивление, но Бутвиль отговорил друга от новой бессмысленной схватки. Арестованные были взяты под особо строгую охрану — власти опасались, что сторонники могут попытаться их освободить. Опасения оказались не напрасны: люди Гастона Орлеанского действительно планировали освободить пленников. Чтобы предотвратить любые попытки побега, часть бойцов королевского Дома была размещена этапами по пути следования арестованных в Париж.
Бутвиля и Ромадека перевозили только по ночам, соблюдая строжайшие меры предосторожности. 30 мая 1627 года узников доставили в Бастилию, а 21 июня перевели в тюрьму Консьержери для суда. В тот же день парламент вынес приговор, не оставлявший надежды — смертная казнь через отсечение головы. Это была привилегированная казнь, полагавшаяся дворянам, в отличие от простолюдинов, которых вешали.
Весь высший свет Парижа бросился спасать осужденных. Беременная жена Бутвиля в сопровождении принцессы Конде, герцогинь Монморанси, Ангулем и Вантадур отправилась в Лувр умолять короля о помиловании. Даже племянница кардинала Ришелье, мадам де Комбале, просила дядю о снисхождении. Но все было тщетно.
Кардинал Ришелье, обычно умевший находить компромиссы, на этот раз занял жесткую позицию. Позже он напишет о терзавших его сомнениях и словах, сказанных королю: «Сир, речь идет о том, чтобы перерезать горло дуэлям или перерезать горло законам Вашего Величества». Сам Людовик XIII тоже оставался непреклонен: «Их гибель огорчает меня, но совесть не позволяет даровать прощение».
В последние дни перед казнью осужденные явили пример истинно дворянского достоинства. Они спокойно готовились к смерти, исповедались и причастились. Бутвиль составил завещание, главной заботой в котором была судьба его беременной жены и двух маленьких дочерей. Священники, посещавшие узников, были поражены их смирением перед лицом смерти.
22 июня 1627 года на Гревской площади собралась огромная толпа. Первым на эшафот поднялся Шапель, который встретил смерть с удивительным мужеством. Бутвиль последовал за другом, сохраняя присущую ему элегантность даже в этот страшный момент. Он гордо подкручивал усы и отказался от повязки на глаза. Последними его словами была шутливая фраза палачу: «Если не получится отрубить мою голову с первого удара — бей снова».
Палачу второй удар не понадобился. Казнь Бутвиля и Шапеля стала поворотным моментом в истории французских дуэлей. Впервые власть продемонстрировала, что готова применять самые суровые меры даже к представителям высшей аристократии. Ришелье в тот день действительно «перерезал горло дуэлям», как он и обещал королю.
Эхо трагедии
Трагедия на Гревской площади эхом разнеслась по всей Франции, оставив после себя длинный шлейф последствий, изменивших судьбы многих людей. Первой жертвой королевской немилости стала семья казненного графа. Двадцатилетняя Изабель-Анжелика де Бутвиль, оставшаяся беременной вдовой, потеряла почти все имущество, включая парижский особняк на улице Прувер.
С двумя малолетними дочерьми на руках — Мари-Луизой, которой не исполнилось и двух лет, и четырехмесячной Изабель — молодая вдова была вынуждена покинуть столицу. Единственным прибежищем для нее стал небольшой замок с деревенькой Преси-сюр-Уаз в Пикардии, расположенный неподалеку от владений герцога де Монморанси в Шантийи.
Спустя полгода после казни мужа Изабель-Анжелика родила сына, которого назвали Франсуа-Анри. Казалось, сама судьба отметила младенца печатью трагедии отца — мальчик появился на свет болезненным и с физическими недостатками. Горб, неестественно длинные руки, овальное лицо с выступающим подбородком и длинным носом — ничего от красоты родителей ребенку не досталось. Врачи давали неутешительные прогнозы, утверждая, что он не проживет и трех дней.
Однако в этом тщедушном теле горел удивительный огонь жизни, который проявлялся во взгляде глубоко посаженных глаз. Вопреки всем прогнозам, Франсуа-Анри не только выжил, но и прославил род Монморанси. Став маршалом Люксембургским, он вошел в историю как один из величайших полководцев Франции, одержав множество блестящих побед. Современники часто отмечали, что в военном деле он унаследовал отцовскую отвагу, но направил ее в более достойное русло.
Казнь Бутвиля вызвала глубокий раскол в высшем обществе. Герцог де Монморанси, поднявший в 1632 году мятеж против короля и кардинала, среди причин своего выступления называл и отказ Людовика XIII помиловать кузена. Этот мятеж закончился столь же трагично — герцог был казнен, став последним представителем старшей ветви дома Монморанси.
Дети Бутвиля, несмотря на трагическую судьбу отца, сумели достойно устроить свои жизни. Старшая дочь Мари-Луиза в 1641 году вышла замуж за маркиза де Валансе. Младшая, Элизабет-Анжелика, прозванная «Прекрасной Бутвиль», дважды была замужем — сначала за герцогом де Шатийоном, а после его смерти за герцогом Мекленбургским.
Сам Бутвиль стал для последующих поколений противоречивым символом. Для одних он остался примером бессмысленной дворянской гордыни, для других — мучеником чести, не пожелавшим склониться перед новыми порядками. Его судьба легла в основу множества романов, пьес и легенд, продолжающих волновать воображение потомков.
Но главным последствием казни стало изменение отношения к дуэлям во французском обществе. Если раньше королевские эдикты против поединков чести воспринимались как пустая формальность, то теперь дворяне поняли, что власть не остановится перед самыми суровыми мерами. Количество дуэлей заметно сократилось, хотя полностью искоренить эту практику удалось лишь спустя столетия.
Но память о Бутвиле не исчезла. Его сын, родившийся через полгода после казни отца, словно искупил грехи своего отца, став прославленным маршалом. История последней дуэли на Королевской площади в Париже породила множество легенд и литературных произведений, а сам Бутвиль превратился в своеобразный символ уходящей эпохи.
Даже кардинал Ришелье, этот железный человек, признавался, что решение казнить Бутвиля далось ему нелегко. Но иного выбора не было — чтобы построить современное государство, требовалось подчинить личную доблесть общественному порядку, а кодекс чести — силе закона.
