Наступила зима. Каштаны возле клуба, превратившись сначала в чёрные остовы без листьев, теперь приоделись в белые шапки из снега, разлапистые ели и стройные сосны остались равнодушны к смене гардероба и по-прежнему радуют глаз зелёным покровом. Многочисленные белки, постоянно шмыгающие по части, сбросили лисий мех и превратились в модных пепельных блондинок. Территорию городка правильными геометрическими линиями расчертили дорожки убранного снега, и только огромная лысая проплешина постоянно убираемого солдатами плаца чернеет посреди. Здание казармы старое, и холод, невзирая на отчаянно гудящие батареи, пробирается в расположение, заползает под одеяла, гуляет в санузлах, заставляет одевать на ночь по двое носков и свитера. Старшина выдаёт всем желающим дополнительные пледы со склада в каптерке. Они жутко пыльные, и на зубах от них неприятно скрипит. Так вот, что значит поговорка «лучше песок на зубах, чем иней на яйцах». Под зимние шапки-ушанки мы надеваем дополнительно вязаные шапки, чтобы не мёрзли уши. Моя встреча с морозом ограничивается путешествием по треугольнику «рота-клуб-столовая», иногда приходится чистить короткую аллею перед входом в клуб. До половины десятого утра я в клубе один и могу спокойно почитать книгу с экрана компьютера, знаю, что так рано никто ко мне не зайдёт.
- Гурченко! – вдруг слышится с первого этажа. Я ставлю на паузу музыку и прислушиваюсь – не показалось? - Гур-чен-ко! – повторяет голос, чеканя каждый слог. Это не офицер, это кто-то из солдат, офицер не станет стоять внизу и орать. На всякий случай сворачиваю проигрыватель и книгу и спускаюсь на первый этаж. В фойе стоит Крикало, это черпак из моей роты, водитель КамАЗа.
– Одолжи пять тысяч, я знаю у тебя есть, - говорит он и заискивающе улыбается. Он черпак, и я не обязан что-либо делать по его требованию, но деньги у меня действительно есть, обманывать не хочется, да и пауза уже затянулась, не поверит. Пять тысяч деньги небольшие, но пару банок варёной сгущёнки на них купить можно.
- Ну что, долганешь? Я отдам через неделю, - рядом с Крикало я чувствую себя неуютно. Он превосходит меня в росте на целую голову, грудь у него широкая, будто кабина КамАЗа, на котором он служит, чёрные курчавые волосы, густые брови, высокий лоб, сразу, без переносицы, переходящий в большой, немного сплюснутый на кончике нос и вечная щетина, сбриваиваемая каждое утро, но упорно появляющаяся уже к обеду, выдают в нём кавказские корни. Есть в нём что-то неуловимо звериное и опасное. Я достаю из нагрудного кармана сложенные купюры и, отделив пятёрку, протягиваю ему. Он расстегивает мастерку, и я с удивлением вижу на нём свой свитер, пропавший из сушилки несколько дней назад.
- Спасибо, - черпак забирает деньги и, положив купюру во внутренний карман, торопливо трусит на выход.- я отдам, - ещё раз добавляет он уже в дверях.
Немного жалею, что отдал деньги. «Можно было бы в чипке фирменное блюдо у Марины заказать», - думаю я. Во рту собирается слюна, обед ещё не скоро, а есть уже хочется. Представляю, как в большой пластиковый стакан, в который на гражданке наливают пиво, или квас, Марина, королева чипка, кладёт брикет «ролтона», заливает кипятком, выдавливает полпачки майонеза и крошит сосиску. После такой царской трапезы появляется ощущение, что проглотил кирпич, но, всё равно, это невероятно вкусно по нашим меркам.
Крикало не отдаёт долг ни через неделю, ни через две. Но на мои вопросы всегда вежливо извиняется и обещает вернуть.
Темнеет сейчас рано, и моё начальство старается пораньше улизнуть домой, до темноты. Свободного времени зимой у меня достаточно. По выходным я выношу на сцену актового зала телевизор и становлюсь единственным зрителем в огромном кинозале. Там завариваю чай, открываю банку варёной сгущёнки и смотрю футбол, английскую премьер-лигу, попутно болтая по телефону со всеми знакомыми.
Самое нелюбимое мной время – это первая половина дня, когда старший лейтенант Аношко находится в клубе. Я стараюсь не попадаться лишний раз ему на глаза и развожу бурную деятельность подальше от радиоузла – мою полы, помогаю в библиотеке, чищу раковины в санузле. Сегодня именно такой день. Я взял ведро воды, намочил тряпку, положил её перед собой на ступеньки и сел рядом, готовый в любой момент приняться за работу.
- Витя, иди сюда, - кричит Аношко из кабинета. Я поднимаюсь по ступенькам, захожу в дверь и вопрошающе смотрю на начальника.
- Что вы хотели, товарищ старший лейтенант?
- Я тебе, бл*дь, офицер, или кто? – лейтенант резко переходит на крик, срываясь на истерические нотки, - ты как в помещение заходишь?
Я молча разворачиваюсь и выхожу обратно, закрыв за собой дверь. Тут же стучу в неё.
- Да! – недовольно кричит из-за двери Аношко.
- Разрешите войти? – спрашиваю я, открыв дверь.
- Входи.
Я делаю три строевых шага и прикладываю ладонь к виску в воинском приветствии.
- Товарищ старший лейтенант, рядовой Гурченко по вашему приказанию прибыл!
- Ка-а-ароче, за актовым залом есть коморка. Иди сейчас туда, найди телевизор с белым проводом и неси сюда.
- В коморке, что за актовым залом? – улыбаюсь я.
- Я что, что-то смешное сказал?
- Никак нет, - тут же смахиваю с лица улыбку, - разрешите выполнять?
- Да-а-авай, - Аношко довольно откидывается на спинку стула, держа в зубах ручку, точно сигару.
Я нахожу нужный телевизор. Это огромный «горизонт» с пузатым серым экраном. Несу его через актовый зал, поднимаюсь с ним по ступенькам на второй этаж и вношу в радиоузел.
- Ставь на стол, вот сюда, передо мной. Теперь разверни, - лейтенант щурит глаза, вглядываясь в мелкие цифры инвентарного номера на тыльной стороне телевизора, и переписывает их в журнал, - всё, неси обратно, мне номер переписать нужно было.
Я спускаюсь с телевизором по ступенькам, несу его через актовый зал и ставлю обратно в коморку. Оглядываюсь по сторонам и понимаю, что это идеальное место для моего буфета. Нужно будет всë перетащить из пианино сюда. В коморке я нахожу несколько книг и начинаю листать. Через полчаса мне звонит начальник:
- Ну где ты делся? Пошёл и пропал?
- Так вы не вызываете, я в коморке порядок навожу.
- Ка-а-ароче, помнишь тот телевизор, что ты приносил? Неси его к выходу, мы его сейчас в ремонт повезем.
Я снова беру на руки «горизонт», несу его через актовый зал, прохожу через фойе и выношу на крыльцо. Через несколько минут к клубу подъезжает знакомая милицейская буханка. Радчело открывает задние двери, и я вваливаю телевизор в салон.
В буханке натоплено, Радчело сидит без бушлата. Звук магнитолы едва перекрывает гудение автомобильной печки.
- «День рождения на тюрьме, чай с малиной в полутьме», - заунывно тянут советские динамики УАЗа.
- А на-а-а-рмальное что-нибудь есть, - спрашивает Аношко и закидывает в рот подушечку жвачки (видно о запахе изо рта кто-то, все-таки, рассказал).
- Там.. В бардачке… - Растерянно отвечает Радчиков, - но там только шансон.
- Эх, - Аношко пренебрежительно цыкает и лезет рукой в нагрудный карман бушлата, достаёт аудиокассету без обложки и протягивает солдату, - на, вот, поставь, только па-а-а-а-громче сразу сделай.
- «Your own personal Jesus», - раздаётся хрипом, не справляясь с заявленным басом, из аудиосистемы буханки. Далее следует ритмичный бит, и лейтенант начинает в ритм музыки дёргать своей скуластой головой.
- Ну-у-у, а-а-а-а? – поворачивается он к водителю. Радчиков в ответ неопределённо ведёт головой и деланно улыбается. Аношко откидывается на спинке переднего сиденья, продолжая дёргаться в такт музыке.
- Не твоё блатное говно, - Аношко подмигивает водителю, потом резко спохватывается, охлопывает себя по карманам, и растерянно поворачивается ко мне.
- Витя, дай свой тел, я свой в клубе оставил.
«Ну сука!» - думаю я, - «какая же ты сссука!» Свой конченый Depeche Mode ты, бл*дь, не забыл, а тел… И что это за слово «тел»? Там дальше, вроде бы, буквы «Р» нету, произнеси слово, сука, до конца!
- Вить… - Аношко поворачивается ко мне всем корпусом, - тел дай, деньги есть на счету? Мне позвонить срочно надо, - он протягивает руку. Я смотрю в зеркало заднего вида на Радчикова. Он смотрит на меня, изредка переводя глаза на дорогу. Я запускаю руку под бушлат, нащупываю нагрудный карман мастерки и достаю свой Самсунг. Протягиваю его лейтенанту. Радчело в зеркале подмигивает мне сразу обоими глазами и кивает снизу вверх, неуловимо улыбаясь только одной, противоположной от офицера стороной.
С телевизором мы успеваем обернуться до обеда, и я спешу в роту на построение. Стоило только зайти, как меня тут же подхватывает под локоть Демченко.
- Пойдём на дальнюю располагу, тебя только и ждём, - он, не оборачиваясь, шагает по коридору в конец казармы, и я обречённо следую за ним. В дальней сушилке стоят Коль, Жуковец, Подаченко, Семуткин и несколько черпаков. В центре комнаты поставлен стул со спинкой, а на нём три подушки.
- Садись, не стесняйся, - говорит Демченко, указывая мне на стул, - а вы – упор лёжа принять!
Мои товарищи послушно опускаются на пол, а на спины им кладут по блину от штанги.
- На каждый счёт, - продолжает сержант, - вы отжимаетесь и дружно кричите «за*бись! », а ты, - он поворачивается ко мне, - сидишь на стуле и отвечаешь им «за*бло!» Следует счёт, и на каждую команду казарму поочерёдно облетают выкрики: дружный «за*бись!» и мой одинокий «за*бло!» На десятый раз меня начинает разбирать смех от этого детского сада.
- Закончили! – командует Демченко. Со спин солдат снимают груз, и они, упав на колени, медленно поднимаются с пола, разминая руки.
- Да ладно, нормально всё, - Семуткин хлопает меня по плечу, проходя мимо.
- Ну хоть покачались, а то так не разрешают, - раскрасневшийся Жуковец смеётся, проходя мимо меня, и подмигивает.
- Што, Агурэц, накасячыу́? – Подаченко идёт спокойный и даже не запыхавшийся. Коль проходит мимо меня молча и смотрит в пол.
- Ты хоть понял за что? – ко мне подскакивает Велигаев. Голова у него выброшена вперёд, плечи отведены назад, руки слега согнуты и разведены в стороны. Он придвигается поближе, и меня обдает запахом чеснока и глухой деревни. Я вижу, что нос у него покрыт крупными каплями пота, увеличивающими и так крупные веснушки. Все в роте знают – это признак того, что Велигаев что-то втихаря только что ел.
- Из-за телефона? – спокойно уточняю я.
- Конечно из-за телефона, - он выкатывает глаза и ещё больше выдвигает голову вперёд, - мы вас предупреждали насчёт мобильных! Это только начало, вечером продолжим!
- Так это не мой мобильный был.
- А чей?
- Начальника моего, старшего лейтенанта Аношко, он мне в первый же день его принёс. Телефон в клубе всё время, как стационарный лежит. Это сегодня в машине этот олень меня спалил.
- Да? – голова Велигаева, словно у черепахи, начинает возвращаться обратно на своё место, спина распрямляется, руки занимают естественное положение. Он будто трансформируется из упыря в нормального человека, - так а-а-а… Почему ты сразу не сказал?
- Так а вы меня что, о чём-то спрашивали?
- Ну ладно тогда, - Велигаев растерянно смотрит на своих товарищей.
- Ладно, я пошёл на обед, - Радчело смотрит на часы и начинает суетиться, - мне на выезд ещё сегодня, пойду раньше пообедаю.
Все как-то рассасываются, теряют интерес и сушилка быстро пустеет. Я будто бы никому больше неинтересен и не нужен. Уже иду строиться на обед, когда ко мне снова подходит Демченко.
- Гурченко, ну это же твой телефон, - не спрашивает, а скорее констатирует факт сержант.
- Блин, Денис, ну конечно мой, но Аношко на самом деле потребовал, чтобы у меня он был.
- Ну смотри, давай сделаем так, что об этом будем знать только ты и я.
- Да не вопрос!
- Ладно, иди стройся на обед.
- А, слышишь, Денис, тут такое дело… У меня Крик пятёрку две недели назад одолжил. Не отдаёт. Ты можешь как-то сказать ему, чтобы отдал, все-таки он мне не дед.
- А ты что, ещё не в курсе? – Демченко расплывается в улыбке, - в клубе своём сидишь, ничего не знаешь. Сегодня Крикало старшего прапорщика получает, так что о своих деньгах можешь забыть. Твои уже все в курсе.
- Серьёзно!? – я в удивлении смотрю на сержанта, - а за что?
- Проворовался, - как-то буднично отвечает Демченко, - Позднякову родители к дембелю сумку поездом передали, шмотки там… Хавчика, а на дно сумки сорок тысяч положили, и Поздняков, понятно, об этом знал. Крик как раз патрулей на вокзал отвозил, сумку эту и принял с поезда, а в роте оказалось, что денег там только двадцать тысяч. Ну, сразу отпирался, потом по е*альничку пару раз получил – признался. А его уже в прошлом году на воровстве ловили – магнитолу у контрактника во время дежурства по парку вынул. Но он тогда с нашими ещё дедами тёрся, они его и прикрыли. А сейчас всё… Так что сегодня вечером переводить будем, - Демченко усмехается в предвкушении ритуала и хлопает меня по плечу, - всё, иди стройся!
Я шагаю в строю на приём пищи и перевариваю информацию. Думается про тапочки. Они в армии чёрные и самые обыкновенные. Тот же вспененный каучук, то же незамысловатое плетение на ступне, но это только на первый взгляд. Есть в них одно очень существенное отличие от тапок гражданских. Если перевернуть армейский тапок и внимательно посмотреть на подошву, то в её верхней части, там, где пальцы, можно увидеть тисненую звезду. И если окунуть тапок в гуталин, а потом ударить им по какой-нибудь плоской поверхности, например по лбу проворовавшегося солдата, то на месте удара останется чёрный отпечаток звезды. А если ударить три раза, то станет три звезды в ряд, прямо как на погонах старшего прапорщика. Поэтому ритуал так и называется «перевести в старшего прапорщика», а солдат после этого становится «балбесом», парией, низшим существом, лишённым всяких прав, скатывается к самому подножию пирамиды армейской иерархии. Причём исполнителем должен быть обязательно солдат младшего призыва, а для пущего унижения – самый тупой солдат младшего призыва. Интересно, Крикало знает, к чему его приговорили? Вечер уже скоро, скоро всё узнаем.
***
«Рота отбой!» прозвучало около часа назад, но рота не спит, рота ждёт, когда вернутся с выезда водители КамАЗов, рота ждёт Крикало. Племя ждёт жертву, племя жаждет крови.
Вот, наконец, скрипят входные двери, и в расположение заходят четверо усталых солдат. Они только что привезли патрульный батальон с дежурства, они хотят спать, они перешучиваются и смеются, но это всё фальшь. Все они знают, что сегодня произойдёт. Поздняков, Вавилов, Крикало и Подаченко выходят из санузла, мокро поскрипывая вымытыми ногами в тапках, в руках у них постиранные носки, полотенца и зубные щётки. Они направляются к своим койкам и начинают стелить постель. Вот и всё, день наконец закончен, завтра им дадут поспать подольше, и начнётся новый, точно такой же день, вращаясь в сером калейдоскопе армейских будней. Но вечный «день сурка» сегодня даёт сбой.
- Пошли, - Демченко, как обычно бесшумно появляется возле Крикало и говорит тихо, но настойчиво, подпустив металла в голос.
- Да ладно, Денис, хорош, - тот нервно смеётся и блуждает взглядом по простыне, которую механически раз за разом поднимает в воздух и опускает на кровать.
- Крикало! – Демченко добавляет громкости и ещё жёсткости, - я не шучу, за мной на дальнюю сушилку! Подаченко, подъём, идешь с нами!
В сушилке собираются все черпаки и Подаченко, который держит в руках тапок и банку гуталина.
- Да пацаны, это несерьёзно, хорош, - Крикало стоит уперев руки в пояс и нервно посмеивается, переводя всё в шутку, в глупый розыгрыш, который уже слишком затянулся, и пора идти спать.
- Руки оборвал! – командует Демченко, и Крикало, нехотя, будто по собственному желанию, опускает руки по швам, нервно проводя большими пальцами по краям карманов, не смея засунуть их внутрь, - на колени встал! – сержант говорит спокойно и как-то утомлённо.
- Ты мне не дед! – вдруг вспыхивает, точно в агонии, солдат, - идите на х*й, вообще! Вы кто такие? Я сейчас иду и ложусь… - Раздаётся хлесткий щелчок – невысокий Демченко резко, по восходящей дуге, бьёт Крикало в лицо, тот дёргается, осекается, и из него будто выпускают воздух. Плечи его опадают, взгляд гаснет, он как будто становится ниже ростом и съеживается. В это момент он похож на раскидистый дуб, ветви которого укрыты плотными снежными лапами. Вот дуб содрогается от мощного удара, и с дрогнувших вдруг ветвей в одночасье отделяется, на секунду замирает в воздухе, а потом сползает лавиной, сваливается, сыплется весь снежный покров, рассыпается в воздухе на серебристый туман, разбивается о нижние ветви, оставляя их голыми и беззащитными, без наносного, фальшивого объëма. Радчело и Жандаров заводят за спину жертвы безвольные руки и ударом под колени ставят на пол.
- Подаченко! – командует Демченко. Тот с непроницаемым лицом открывает крышку гуталина и макает в него тапок. Подаченко горд и доволен собой. Он палач, он избранный, его выбрали из десятка претендентов, он вершит чужую судьбу, он ещё не знает, что через год пройдёт этот ритуал уже в другой роли. Он словно палач, оценивающий, сможет ли с первого раза отделить голову жертвы от туловища, дважды совершает пробные прицеливающие движения, потом бьёт… Здесь бы ахнуть многоголосой толпе и разлететься с деревьев встревоженным птицам, но слышен только шлепок, второй, третий, потом глухой удар – балбесу освободили руки и отпустили. Крикало быстро встаёт с пола и через всё расположение идёт в санузел, по пути растирая по лбу ладонями чёрную жижу.
- Пацаны, вы не правы, вы не правы, - он бормочет сам себе под нос срывающимся голосом, его лицо и руки уже все измазаны гуталином. Когда он возвращается в отделение, на проходе перед ним вновь вырастает Демченко.
- Стоять! Гурченко, идешь с ним, ставишь на óчки, контролируешь работу!
Я встаю с койки, обуваю тапки и шлепаю в санузел, балбес плетётся за мной.
- Гурченко, ну ты же нормальный пацан, давай я просто посижу…
- Давай, за работу! – мне его нисколько не жалко, я приказываю негромко, но твёрдо, - кирпич в руки и пошёл! – балбес берёт в крайней раковине кусок красного кирпича и садится перед очком, вмурованным в пол. Он начинает тереть царапины и чирхачи на истертой временем и кирпичами поверхности очка, а вскоре я вижу, что с кончика его носа капает жидкость. Это не пот, в туалете довольно холодно, он плачет. Плачет, всхлипывая и тихонько подвывая. Через полчаса в санузел заходит Демченко.
- Гурченко, иди спать, ты тоже можешь ложиться, - он нас разделяет, как не обращаются одновременно к человеку и собаке. Балбес ложится в постель и тут же вскакивает, будто опустился в ванну с кипятком. Пока он драил óчки, все желающие помочились ему в койку, а желающих было много. Почти все. Ведь так хочется быть причастным к армейскому ритуалу, таинству расчеловечивания вчерашнего товарища. Так зачарованный зритель смотрит фильм ужасов, морщится, отворачивается, говорит: «фу, какая мерзость», но упорно продолжает сеанс, радуясь, что от ужаса его отделяет непроницаемый экран. Пусть с монстрами сражается Элен Рипли и майор Датч, а он будет сидеть в теплом кресле под клетчатым пледом, или в мягком сиденье кинотеатра, и уж с ним точно такое никогда не произойдёт. С ним-то точно никогда. А потом, когда гаснет свет и он остаётся в комнате один, словно послевкусие от хорошего коньяка, приходит сомнение: а вдруг… И втянется под одеяло случайно выскочившая пятка, он укроется с головой и подумает: «а зачем я на это смотрел, зачем в этом участвовал?»
Здоровенный Крикало – косая сажень в плечах, звериный взгляд, хищная улыбка тираннозавра. Рост позволяет ему подойти и без замаха ударить коленом в расслабленное бедро молодого. Из душа он всегда выходит с висящим полотенцем на плече, а не намотанным вокруг бёдер, как у всех, гордо демонстрируя своё внушительное достоинство, унаследованное от гордых предков, населяющих далекие, подернутые туманом загадочности горы. Теперь он лежит и медленно пропитывается мочой, поливая горючими слезами и без того обоссаную подушку. Он сейчас как китайский бумажный дракон, которого вчера несла толпа демонстрантов на палках. Он грозно мотал головой, рычал, метал злые огни и заполнял собой улицу. А сегодня он лежит в луже нечистот, лишённый своих подпорок, он бумажный, и теперь это понятно всем. По нему сегодня могут проехать повозки и потоптаться нищие. Он превратился в ничто.
- Лёг в кровать! Команда «отбой» уже прозвучала! – Демченко решительно идёт к балбесу, но тот молча мотает головой. Сержант снова бьёт его в лицо, но он в ответ толкает Демченко. Тут, как по команде, со всех сторон к ним сбегаются остальные черпаки и осыпают балбеса градом ударов и тумаков, загоняя его в вонючую койку.
Ночью он встанет, пойдёт в санузел, умоется, как сможет переоденется, поменяет постельное. Демченко видит это, но ничего не делает, это уже не важно. Завтра вся часть будет знать, что в шаре появился балбес. Он будет стоять в очереди в столовой всегда самый последний и никогда не будет успевать поесть, он будет сидеть за отдельным столом и есть дырявой ложкой, с ним никто не будет здороваться и разговаривать. Участь балбеса незавидна и печальна.
***
Армия – это, все-таки, не тюрьма. Если сравнивать с социальными заведениями, то это, скорее, детский сад. Дни здесь весело складываются в недели, а недели, нехотя и натужно, превращаются в месяцы. Всё по-тихоньку забывается, затирается, становится полупрозрачным и будто бы позавчерашним. С Крикало постепенно начали общаться. По службе, по работе да и просто по забывчивости. Гнобить его почти перестали. Не из жалости или сочувствия, а просто потому, что никто не хочет лишний раз пинать плешивого пса, спящего в своей блевоте. Он даже может поучаствовать в общих шутках. Так, однажды, как и в тот вечер, Крикало и ещё трое КамАЗистов прибыли с выезда и пришли в роту уже после отбоя. Уже переодевшись и умывшись они, тихо проходя по отделению к своим койкам, заметили, что Юра Рыкачев спит с блаженной улыбкой, а рукой шарит у себя в трусах, совершая недвусмысленные движения. Четверо переглянулись и, зажав руками рты, дружно засмеялись. На следующий день Крикало решил развить шутку и в столовой во время обеда, когда все стояли в очереди, громко, немного нараспев, проговорил: «а Юра Рыкачев дрочит! » По столовой пробежал гул и отдельные смешки. Юра в ответ повернулся к обидчику, двумя пальцами держа стакан с чаем у ленты раздачи, посмотрел ему в глаза и сказал: «зато мяне не абасцали!» Столовая взорвалась хохотом, а Юра с чувством полной победы чеканно поставил стакан на поднос и пошёл к столу. Крикало, тем временем, покраснел и посерел одновременно, по его лицу побежала глупая блуждающая улыбка и он сник, пропал, стушевался. Словно побитая собака он опустил голову и понял, что три звезды так и будут гореть у него на лбу до самого дембеля, благо дембель у него никто отнять не в силах. Осталось только до него дотерпеть.
Продолжение следует...
Автор: Капитан
Источник: https://litclubbs.ru/articles/59956-armeiskie-rasskazy-glava-11-balbes.html
Содержание:
- Глава 4
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Подписывайтесь на канал с детским творчеством - Слонёнок.
Откройте для себя удивительные истории, рисунки и поделки, созданные маленькими творцами!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: