– Мама, это всё? – Я просто уточнить… ты реально решила отпраздновать одна?
Надежда Петровна замерла на мгновение. Одна рука всё ещё лежала на крышке заварного чайника, другая на аккуратно сложенной льняной салфетке.
– Не «решила». У вас, видимо, другие планы, – ответила она, стараясь держать голос ровным, но в груди клокотала обида.
– Ты же знаешь, я не могу, – Ольга вздохнула. – Гриша заболел. Температура под сорок. Ну правда, мам, не обижайся, а? Мы приедем через неделю. Я ему уже пообещала твои пирожки.
Надежда посмотрела в окно: серое декабрьское утро никак не хотело разрешаться днем. На подоконнике лежала стопка старых журналов, и в одном из них известный психолог обещал, что к шестидесяти годам проходят страсти, человек становится мудрее и спокойнее. Но сейчас мудрости не чувствовалось. Была только обида на детей.
– Ну конечно, – сказала она, стараясь придать голосу тепло. – Давайте через неделю. Как Грише станет лучше.
Ольга замолчала, но связь не прерывалась. Через несколько секунд она всё же произнесла:
– Поздравляю тебя, мам. Ты же знаешь… Мы все тебя любим.
Надежда Петровна коротко кивнула, хотя дочь этого не могла видеть.
– Спасибо, Оля. Берегите Гришу.
Она положила трубку, поджала губы и посмотрела на стол. Красивый бело-голубой сервиз, который бережно хранился для особых случаев, теперь выглядел нелепо: из четырех персон за столом была только одна. В центре стола возвышался пирог, украшенный вишнями. Круглый, идеальный, ровно такой, каким он всегда был на семейных праздниках. Вот только праздник был, а семьи не было.
Через пятнадцать минут в дверь позвонили. Надежда на мгновение замерла – вдруг Ольга всё-таки передумала? Но нет. Это был курьер с огромным букетом белых роз, коробкой шоколада и конвертом.
– С днём рождения, мама, – прочла Надежда в записке от сына. В конверте лежали деньги.
Она поставила букет в вазу, расправила цветы и медленно села на стул. В голове звучали обрывки фраз: «Мы не можем», «В другой раз», «Пойми нас». Всё, как обычно.
За окном пошел снег, и стало еще темнее. Грусть и уныние накатывали волнами, стирая радость ожидания встречи с детьми и внуком.
Ближе к обеду в квартиру без стука зашла соседка Маргарита Ивановна.
– Надь, ты чего? Дверь нараспашку, сидишь тут, как вдова на базаре. А у меня, между прочим, шампанское холодное. Пойдём?
– Спасибо, Марго, я не пью, – ответила Надежда, откладывая в сторону чайную ложку.
– Не пью! Ну конечно – в день рожденья-то! А пирог на столе кому? Кошке?
Маргарита подошла к окну, открыла его и закурила.
– А дети где? – не унималась она, шумно выпуская дым. – Андрей опять с работой? Оля со своей школой?
– Дело не в этом, – коротко отрезала Надежда. – Просто не смогли.
– Конечно, не смогли. Как всегда, – соседка развернулась к столу, отрезала кусок пирога и, зажмурившись от предвкушения, откусила немного. – Я тебе давно говорила: отстань от них! Ты как солдат на параде. Всё по расписанию, по плану. Серьёзная. Холодная. Шаг влево – шаг вправо… А дети хотят тепла.
– Ты ничего не понимаешь, – устало ответила Надежда, поднимаясь из-за стола. – Я всю жизнь работала, чтобы обеспечить нам мало-мальски достойную жизнь. Все им отдала. Не спала ночами, работала как проклятая! А теперь не нужна им. Не понимаю, как…
– А ты попробуй понять их! Перестань ждать, живи свою жизнь! А то все пройдёт, пока ты их ждёшь! – перебила Маргарита.
– Оставь свои советы при себе.
Надежда ссутулилась и пошла в комнату, оставив соседку одну на кухне. Она долго стояла у окна, разглядывая вдалеке деревья, которые качались на ветру. Начиналась вьюга. Пирог остыл, размяк и потерял форму. Вскоре он полетел в мусорное ведро. Вот тебе и день рождения.
***
На следующий день, как только часы пробили десять утра, Надежда Петровна услышала знакомый стук в дверь. Открывая, она уже знала, кто это.
– Маргарита Ивановна, я ведь вчера ясно сказала, что мне не нужны твои советы, – она скрестила руки на груди.
– Вот и не слушай, Надька! – бодро ответила соседка, просовывая в дверной проём несколько свёртков с газетами. – Я тебе свеженьких принесла. Ты ж одна тут сидишь, скучаешь. На вот, кроссворды поразгадывай. Про жизнь почитай, чужую. Все интереснее, чем на деревья в окне глазеть.
Надежда вздохнула, забирая газеты. В отличие от гостей на день рождения, Маргарита была пунктуальной, но не самой желанной.
– У тебя вчера лицо было, как у вечно недовольной бухгалтерши, – продолжила соседка, без приглашения проходя в гостиную. – А вот ты, Надя, не бухгалтер, правильно? Так и не надо выглядеть, как будто жизни нет. Ещё и пирог выбросила. Ты бы мне позвонила, я бы съела. Зачем добро переводить?
– А ты сама, как я посмотрю, жизнь полной ложкой ешь? – сухо спросила Надежда, пока соседка разворачивала очередную конфетку из ее вазочки.
– Конечно, и тебе советую, – Маргарита махнула рукой. – На танго хожу, там такие мужчины танцуют! В субботу будет мастер-класс по батику, если хочешь, идем со мной. Ещё скандинавской ходьбой занялась. Присоединяйся! Расслабишься, начнешь радоваться жизни.
– Я и так радуюсь.
– Нет, ты ходишь с таким лицом, словно килограмм лимонов съела. Твоя проблема, Надя, что не умеешь расслабляться и всё держишь в себе. Дети твои что? Заняты. А ты сидишь одна с этим фарфором. Сядь-ка, да послушай умного человека.
Надежда выдохнула и опустилась на стул. Иногда сопротивляться соседке было бессмысленно.
– Вчера, когда я ушла, ты, небось, все вину на них свалила? – начала Маргарита. – У них уже давно свои жизни, свои интересы. Ты ведь чему их научила? Что праздники – не для тебя, что во всем надо себе отказывать, а ради работы можно бросить даже самых близких людей. Когда ты с ними по душам говорила? Когда обнимала?
– Маргарита Ивановна, – Надежда подняла бровь. – Если вам это так важно, может, сами попробуете наладить отношения с моей семьёй?
– Надька, ты глупости не говори. Это же твоя жизнь, – соседка села напротив. – Ну и зачем ты так всё зацикливаешь на прошлом? Праздники, традиции… Дети выросли, у них свои традиции. Им не твои чистые полы и круглые пироги нужны, а веселье, не вечная работа, а баланс работы и отдыха. Ты когда в последний раз что-то сделала только для себя? А?
Надежда отвела взгляд. Этот разговор, как и многие с Маргаритой, был не о том, чтобы найти решение, а о том, чтобы снова и снова тыкать её в ошибки.
– Надь, ты же помнишь, как в молодости любила рисовать? У тебя до сих пор где-то лежат эти альбомы… Найди их. Сделай что-то для себя. Бери завтра туфли, идем танцевать. И купи пианино: помнишь, как по молодости играла? Даже в ансамбле была!
Но вместо того, чтобы ответить, Надежда просто закрыла глаза, вспомнив, как когда-то действительно любила сидеть у окна с красками и альбомом. И как именно на танцах познакомилась с мужем. Жаль, что он так рано ушел…
Соседка обняла Надежду, весело заявила, что у нее сегодня народные посиделки с блинами и, напоследок махнув рукой, ушла. А Надежда осталась одна с собственными мыслями.
***
Через неделю дочь Ольга приехала к Надежде. Уставшая, осунувшаяся, явно простывшая, она стояла на пороге и держала за руку Гришу, который явно не мог ни секунды больше оставаться без движения.
– Мам, ты не против? Я на минутку. У меня там в школе такое… Конец года, два учителя заболели, попросили подменить. Гришу больше не с кем оставить, – сказала Ольга быстро, словно боялась, что мать успеет возразить.
– А ты спросила меня, хочу ли я сидеть с ним? – Надежда Петровна сложила руки на груди, глядя на дочь. – Или это, как всегда, подразумевается?
Гриша неловко переминался с ноги на ногу: он привык, что бабушка всегда ему рада, а тут на порог не пускает. Ольга тяжело вздохнула:
– Мам, ну пожалуйста. Я же не для себя. Работа, ты же понимаешь. Три урока проведу и вернусь. Гриша, будь паинькой, ладно?
– Нет, – твёрдо ответила Надежда. – Вы с братом на мой юбилей даже на полчасика не заглянули. А я ждала! Зато теперь, когда удобно вам, я должна тут быть нянькой?
– Мам, ты серьёзно? – в голосе Ольги прозвучало удивление. – Ты что, не рада видеть Гришу?
– Не в этом дело, – Надежда повернулась к внуку, и её взгляд смягчился. – Гришенька, иди пока в комнату, поиграй. Мы с мамой поговорим.
Гриша не заставил себя упрашивать и помчался в комнату, где его ждал недостроенный с прошлого раза замок из «Лего». Ольга же осталась стоять в дверях, хмуро глядя на мать.
– Мам, ты правда так обиделась? Это из-за дня рождения? – спросила Ольга после паузы. – Я не смогла тогда приехать. Но это не значит, что я не думаю о тебе.
– Думаешь? – голос Надежды задрожал. – Если бы ты хоть раз спросила, как я себя чувствую, что у меня происходит… Но нет, ты приезжаешь, оставляешь сына и даже не спрашиваешь, могу ли я уделить ему время.
– Мне всегда казалось, что ты рада Грише. А пустые разговоры по душам тебе неинтересны, – удивленно ответила Ольга, скрестив руки. – Ты всегда такая… как ледяная стена. Никаких эмоций. Или молчишь, или упрекаешь. Как с тобой разговаривать?
– А ты попробуй, – отрезала Надежда. – Ты ведь взрослая, у тебя есть голова на плечах. Должна понимать, что я тоже живой человек, что вы мне сейчас очень нужны.
Ольга резко выдохнула, словно сдерживала гнев, но тут из комнаты послышался голос Гриши:
– Бабушка, иди скорее замок строить! А потом пойдем кормить уток на пруд и будем радоваться мелочам, как ты говорила в прошлый раз!
Эти слова неожиданно заставили Надежду замереть.
– Иди, работай. Вернешься – поговорим.
Дочь ушла. Гриша забросил замок и принялся строить гоночную трассу. Надежда открыла шкаф и достала альбом с пожелтевшими фотографиями, села на диван и принялась листать его. На снимках были ее бабушка и мать. Обе с суровыми лицами, напрочь лишенными эмоций. Плотно сжатые губы, скрещенные на груди руки, суровый холодный взгляд. Надежда вспомнила, как девчонкой ластилась к маме и бабушке, но максимум, что получала – поглаживание по голове и поцелуй в лоб. И то – если она болела.
– Вот, мамочка, ты была холодной со мной, я холодна со своими детьми. Что ю мы за Снежные королевы такие, – глядя на снимок спросила Надежда.
– Нельзя слабость показывать – съедят. Нельзя детей неженками растить – жизнь сломает, – как будто снова услышала Надежда наставления матери.
Ольга вернулась через три часа, как и обещала.
– Мам, что ты смотришь?
Надежда, немного поколебавшись, показала ей альбом. Ольга присела рядом, пробежав пальцами по старой фотографии.
– Это бабушка? – спросила она. – Она выглядела такой строгой и такой сильной: руководила предприятием! Наверное, ты унаследовала её силу. Но, мам, нам иногда тоже хочется видеть тебя другой – слабой, нежной, веселой. Когда ты улыбалась просто так: утру, солнцу, людям?
Надежда тяжело вздохнула: тот же самый вопрос она хотела задать и своей матери. Но за всю жизнь у них так и не случилось ни одного разговора по душам
– Доченька, меня учили работать, быть товарищем, опорой и поддержкой. Время такое было: не до мягкости, нежности, женственности.
Ольга удивленно посмотрела на мать. Обе впервые сказали то, о чем думали. Возможно, это был первый шаг к тому, чтобы начать всё заново.
***
Надежда Петровна никого не ждала на Новый год. Они с Маргаритой пили чай на кухне, когда в дверь раздался звонок. Настойчивый, нетерпеливый.
На пороге стояли Андрей с красным лицом от мороза и Ольга, крепко держащая за руку Гришу. В руках у сына был огромный свёрток.
– Мама, пустишь? – коротко спросил Андрей, будто боясь, что дверь закроется прямо перед ним.
– Мы… думали, что ты, ну… одна, – добавила Ольга, заглядывая на кухню.
– Ой, ребятки, да я уже пошла, у меня дела! – Маргарита подмигнула Надежде.
Надежда молча махнула ей рукой.
– Что это за свёрток? – спросила она, заметив, как Андрей бережно держит тяжёлую коробку.
– Сейчас увидишь, – коротко ответил он, проходя в комнату. – Гриша, давай.
Внук с радостью начал развязывать коробку. Ольга в это время накрыла на стол: они с Андреем принесли много вкусностей.
– Вот, – Андрей достал из коробки старый, но хорошо сохранившийся синтезатор. Тот самый, который стоял у них дома, пока Надежда не продала его, чтобы оплатить учёбу детей.
– Это как? – голос Надежды задрожал. Она провела пальцами по выщербленной крышке. – Оно ведь… я же его продала….
– Я нашёл его, – спокойно ответил Андрей. – Долго искал, но вот оно. Думал, это лучший подарок на Новый год. Помнишь, как ты заставляла нас учиться музыке? Меня с детства мучил вопрос: ты сама на нём играла когда-нибудь? Или просто нас хотела чем-нибудь занять, пока сама была на работе?
Надежда замерла. Андрей впервые заговорил так прямо. Она опустила руку, не зная, что ответить.
– Мама, знаешь, что самое странное? – продолжил Андрей. – Я из детства помню только, как ты работала. Всё время. Ради нас. А нам не нужны были ни игрушки, ни шмотки. Мы хотели видеть тебя… живую, улыбающуюся, спокойную, красивую.
– Ты обвиняешь меня в том, что я была плохой матерью? – голос Надежды был наполнен горечью.
– Нет, – вмешалась Ольга. – Мы все понимаем. Я тоже ловлю себя на мысли, что между работой и сыном выбираю работу. Тоже боюсь быть слабой. Мама, сейчас другое время. Сейчас можно жить для себя. Ты всегда была «для нас». Будь теперь «для себя».
Гриша посмотрел на бабушку:
– А можно я попробую? Ты же говорила, что музыка всегда помогает, когда грустно.
Надежда молча кивнула. Она не могла найти слов. Гриша уселся за пианино и неуклюже нажал несколько клавиш.
– А как двумя руками играют? Бабушка, покажи!
– Мама, я видела на фотографиях: ты играла в ансамбле. Ты еще помнишь, как это делается?
Надежда смотрела на детей и чувствовала, как что-то в её сердце сдвигается. Она подошла к пианино, села рядом с Гришей и мягко положила свою руку на его. Вместе они сыграли простую мелодию.
– Если честно, – прошептала она, – я думала, что этот Новый год будет… как все последние. Пустым.
– А ты никогда не пыталась его изменить, – тихо добавил Андрей. – Попробуй сейчас. Просто попробуй.
Надежда кивнула, ощущая, как напряжение растворяется. Это был первый раз за много лет, когда она почувствовала себя по-настоящему свободной.
***
Утром первого января впервые за всю жизни в квартире Надежды Петровны было неприбранно. Обрывки обертки от подарков, мандрариновые корочки, немытая посуда. И впервые за всю жизнь это совершенно не беспокоило Надежду. Она сидела у окна с чашкой кофе и улыбалась, глядя как медленно разгорается утро. В голове все еще звучала та самая мелодия, которую они вчера сыграли с Гришей. Перед ней стоял мольберт…
На следующий день Ольга снова пришла в гости.
– Мама, можно я к тебе? Гриша у отца, и я подумала… мы давно не говорили. По-настоящему.
Надежда кивнула. Они сели за стол, и Ольга раскрыла альбом.
– Помнишь это? – она показала фотографию, где маленький Андрей и совсем крохотная Ольга сидели на диване, а рядом стоял их отец и добродушно улыбался.
– Помню, – тепло улыбнулась Надежда. – Это был тот Новый год, когда мы ели оливье из тазика, потому что салатницы не было.
Они обе засмеялись. Смех был искренним, как давно забытое чувство.
– Знаешь, мама, – Ольга осторожно перевернула страницу. – Я часто думала, что ты… ну, слишком сильная. Но вчера я поняла, что за этой силой ты всегда скрывала что-то большее. И мы этого не видели.
Надежда посмотрела на дочь и тихо ответила:
– Мне казалось, что это правильно. Я боялась, что если покажу слабость, вы подумаете, что я не справляюсь. Особенно когда отца не стало. Хотелось быть примером
Ольга положила руку на фотографию.
– А мы просто хотели, чтобы ты была рядом. Такой, какая ты есть. Мы так ждали твоего тепла… И как хорошо, что сейчас ты можешь это себе позволить.
Они долго говорили, вспоминая старые времена, и вдруг Надежда сказала.
– Оль, я ведь нигде почти не была. Когда ты в следующий раз поедешь на море с Гришей, возьмите меня с собой. Я никогда не видела настоящего моря.
Ольга улыбнулась, впервые увидев в глазах матери что-то, похожее на искру жизни, а не долга.
– Конечно, мама. Мы обязательно поедем.
На прощание Ольга задержалась в дверях и, прежде чем уйти, обняла Надежду. Это было непривычно, но обе поняли: именно этого им не хватало.
Через несколько дней Андрей позвонил:
– Мам, ты обещала, что приедешь посмотреть, как я работаю. Когда будешь готова, скажи, и я всё организую.
Надежда улыбнулась, подумав, что её дети действительно начали замечать её не только как «маму», но как человека.
Вечером, когда она убирала посуду и пела себе под нос, Гриша неожиданно позвонил:
– Бабушка, можно я приду? Я хочу ещё раз поиграть на пианино.
Надежда отложила тарелку и подумала: «Да, пусть приходит. Пусть играет. У нас ещё много мелочей, которым можно радоваться».
Лучшие рассказы сезона: