– Пап, а правда, что мамонтёнок в мультике искал маму целый год? – голос шестилетнего Кости дрожал, а пальцы судорожно сжимали потрёпанную плюшевую игрушку. – Значит... значит, если я буду искать ещё девять месяцев, то тоже найду?
Виктор замер с недочищенной картошкой в руках. Их пятничные кулинарные вечера всегда были особенными – время, когда они с сыном могли быть просто вдвоём, готовить что-нибудь вкусное, смеяться над глупыми шутками... Но сегодня что-то изменилось. В воздухе повисло тяжёлое, почти осязаемое напряжение.
– А может... может, я делаю что-то не так? – продолжал Костя, и его нижняя губа предательски задрожала. – Света из моей группы сказала, что мамы уходят только от плохих детей. Что хороших детей любят всегда-всегда...
Картошка выскользнула из рук Виктора и с глухим стуком упала в раковину. Он развернулся к сыну, вытирая руки кухонным полотенцем – тем самым, с забавными пингвинами, которое Анастасия купила прошлой зимой. Тогда они втроём ходили в зоопарк, и Костя так восхищался пингвинами, что она не смогла пройти мимо этого полотенца в сувенирном магазине.
"Смотри," – сказала она тогда, разворачивая покупку, – "теперь у нас будет кусочек того счастливого дня на кухне."
Счастливого дня... Как же давно это было. Как будто в другой жизни.
– Иди-ка сюда, – Виктор присел на корточки, раскрывая объятия. Костя подошёл не сразу – помедлил, будто боялся, что и папа может исчезнуть, стоит только поверить в его любовь. – Послушай меня очень внимательно, хорошо?
Мальчик кивнул, теребя рукав отцовской рубашки мокрыми от слез пальцами.
– Ты – самый лучший сын на свете. И мама... – Виктор сделал глубокий вдох, пытаясь справиться с комком в горле, – мама любит тебя больше всего на свете. Иногда даже самые любящие мамы не могут быть рядом. Но это не значит, что они не любят своих детей.
– Неправда! – Костя оттолкнул отца с неожиданной силой. – Если любит, почему ушла? Почему даже не попрощалась? Почему не звонит? Не пишет? – каждый вопрос звучал как удар хлыста. – Ты всё врёшь! Все взрослые врут!
Топот маленьких ног по лестнице. Хлопок двери наверху. И снова тишина, нарушаемая только безжалостным тиканьем часов на стене – тех самых, которые Анастасия выбрала на их первую годовщину свадьбы.
"Смотри," – сказала она тогда, показывая на необычный механизм в антикварном магазине, – "они как будто танцуют вальс. Секундная стрелка кружится вокруг минутной, минутная вокруг часовой... Прямо как мы с тобой!"
Он помнил тот день до мельчайших подробностей. Как они бродили по старому городу, держась за руки. Как она смеялась, когда он пытался изобразить тот самый вальс прямо посреди улицы. Как потом они сидели в маленьком кафе, и она рассказывала о своих планах – открыть собственную психологическую практику, помогать людям...
"Знаешь," – говорила она тогда, помешивая остывший кофе, – "иногда мне кажется, что все мы немного как эти часы. Кружимся по своим орбитам, пытаемся попасть в ритм друг с другом. И самое важное – не сбиться с этого ритма, не потерять свой танец..."
А теперь их танец прервался. Три месяца назад она просто исчезла из их жизни, оставив только короткую записку: "Простите. Так будет лучше для всех. Не ищите меня."
Виктор помнил то утро во всех мельчайших деталях, словно оно было выгравировано на внутренней стороне его век. Обычный вторник. Солнце било в окна кухни, создавая на полу причудливые узоры через занавески, которые они выбирали вместе прошлой весной. Костя капризничал перед садиком, не хотел есть кашу.
"Она невкусная!" – кричал сын, отодвигая тарелку. – "Мама делает вкуснее!"
Анастасия стояла у окна, спиной к ним. Её плечи были неестественно напряжены, а пальцы, сжимавшие чашку с остывшим кофе, побелели от напряжения. Но разве он мог знать тогда, что это признаки надвигающейся бури?
"Всё в порядке?" – спросил он, обнимая её сзади.
"Да," – ответила она после долгой паузы. – "Просто устала. Не выспалась."
Он ушёл на работу, как обычно. Поцеловал её в щёку, потрепал Костю по волосам, пообещал вечером сходить за мороженым... А когда вернулся – нашёл только записку на кухонном столе, выключенный телефон и пустой шкаф. Будто её никогда и не было в их жизни.
Только теперь, глядя на эти события с расстояния в три месяца, Виктор начал замечать знаки, которые должен был увидеть раньше. Бессонница Анастасии – она часами сидела на кухне по ночам. Говорила, что готовит материалы для работы, но теперь он вспомнил – ноутбук всегда был закрыт, а перед ней лежали какие-то исписанные листы, которые она торопливо прятала, стоило ему войти.
"Ты как сова – днём спишь, ночью работаешь," – шутил он.
А она улыбалась – той самой улыбкой, которая теперь, в воспоминаниях, казалась такой вымученной. Будто маска, за которой скрывалась боль.
Её странные перепады настроения – от эйфории до полной апатии за считанные дни. То она затевала грандиозный ремонт, строила планы на годы вперёд, говорила о втором ребёнке...
"Представляешь," – щебетала она, раскладывая каталоги отделочных материалов, – "сделаем детскую в морском стиле! Косте понравится, он же обожает всё, что связано с океаном. А потом, когда родится малыш..."
А на следующий день могла часами лежать в постели, уставившись в потолок, и на все вопросы отвечала: "Просто устала. Это пройдёт."
Периоды необъяснимой тревожности, когда она проверяла запертые двери по десять раз за вечер, звонила в садик по несколько раз в день, чтобы убедиться, что с Костей всё в порядке.
"Я просто волнуюсь," – говорила она, нервно накручивая на палец прядь волос. – "Ты же знаешь, какой сейчас неспокойный мир."
Как профессиональный психолог, она должна была распознать симптомы. Или... может быть, именно поэтому она их и скрывала? Страх потерять репутацию, страх показаться слабой – разве не об этом она говорила своим пациентам?
Виктор до сих пор помнил, как однажды зашёл к ней в кабинет во время приёма. Анастасия сидела напротив заплаканной женщины и говорила своим мягким, профессиональным тоном:
"Понимаете, Марина, просить о помощи – это не слабость. Это акт мужества. Признать, что тебе нужна поддержка, что ты не можешь справиться сама – для этого нужна огромная смелость."
"Каждый имеет право на помощь," – любила повторять она на своих семинарах. Каждый, кроме себя самой?
Виктор поднялся в их спальню – теперь только его спальню – и открыл шкаф. За стопкой полотенец лежала коробка, которую он нашёл неделю назад, разбирая вещи. Простая картонная коробка из-под обуви, но внутри – целая жизнь. Дневники Анастасии, которые она вела последние несколько месяцев перед уходом.
Он не решался их читать, чувствуя себя предателем, нарушающим её личное пространство. Но сегодня... может быть, сегодня пришло время? Может быть, в этих страницах скрыт ответ, который поможет ему объяснить сыну, почему мама ушла? Или хотя бы понять самому?
Первая запись была датирована полугодом ранее. Почерк – ровный, спокойный, такой знакомый, будто она сидела рядом и читала вслух:
"Сегодня видела маму во сне. Она улыбалась и говорила, что всё будет хорошо. Но я знаю – она говорила так и в тот последний день, перед тем как уйти по собственному выбору. Неужели это передаётся по наследству? Эта темнота внутри, которая растёт и поглощает всё светлое? Я не могу допустить, чтобы Костя..."
Запись обрывалась на полуслове, словно рука, державшая ручку, внезапно задрожала слишком сильно. Следующая была написана через неделю, почерк заметно отличался – быстрый, нервный, буквы наползали друг на друга, как испуганные муравьи:
"Мысли путаются. Не могу спать. Виктор заметил, что я принимаю снотворное, спрашивал, всё ли в порядке. Я солгала. Господи, как я могла солгать человеку, который верит мне безоговорочно? Но если он узнает... если поймёт... Нет, я не могу допустить, чтобы они видели, как я превращаюсь в монстра. Лучше уйти сейчас, пока ещё остались силы сделать это осознанно."
И ещё одна запись, сделанная совсем недавно, за день до исчезновения:
"Сегодня Костя нарисовал нашу семью. Три фигурки, держащиеся за руки, яркое солнце над головой... А я смотрела на этот рисунок и видела, как тени от моей болезни ползут по бумаге, затемняя его счастливые краски. Я не могу так больше. Не могу смотреть, как они пытаются делать вид, что всё нормально, когда я схожу с ума. Витя думает, что это просто стресс, усталость... Если бы он знал, какие мысли иногда приходят мне в голову... Нет. Лучше пусть помнят меня такой, какой я была раньше. Пусть думают, что я просто ушла. Это лучше, чем видеть страх в их глазах. Мама тоже так думала... и теперь я понимаю её. Понимаю слишком хорошо."
Виктор захлопнул дневник, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. Перед глазами плыло. Как он мог быть таким слепым? Он архитектор, его работа – замечать детали, видеть целое в мельчайших подробностях. Но он не заметил, как разрушается его собственный дом, как страдает любимая женщина.
Вспомнился их первый разговор, случайная встреча на выставке современного искусства. Она стояла перед странной инсталляцией – чёрные нити, переплетающиеся в причудливый узор на белом фоне.
"Похоже на лабиринт мыслей," – сказала она тогда, не оборачиваясь. – "Иногда наши мысли так запутываются, что мы теряем нить. Теряем себя."
Он влюбился в неё в тот же момент. В её способность видеть глубину в простых вещах, в то, как она умела облекать сложные чувства в простые слова. Они проговорили весь вечер, потом ещё неделю не расставались. Она рассказывала о своей работе, о желании помогать людям найти свой путь в лабиринте жизни...
Снизу донёсся знакомый звук – заставка мультфильма, который Костя включал всегда в минуты грусти. "Мамонтёнок". Сколько раз они смотрели его вместе... Анастасия обычно сидела на диване, Костя устраивался у неё на коленях, а Виктор приносил им горячий чай и печенье. Теперь эти моменты казались кадрами из чужой, счастливой жизни.
Он медленно спустился в гостиную. Сын сидел, обняв плюшевого мамонта – подарок Анастасии на прошлый день рождения. В полумраке комнаты его маленькая фигурка казалась особенно хрупкой и одинокой.
– Пап, – тихо позвал Костя, не отрывая глаз от экрана, – а может, мама как мамонтёнок? Может, она тоже ищет нас, только заблудилась?
В этих простых детских словах вдруг прозвучала такая пронзительная мудрость, что у Виктора перехватило дыхание. Он сел рядом с сыном, чувствуя, как в груди растёт что-то новое – не боль, не отчаяние, а решимость.
– Знаешь что? – он обнял сына за плечи. – Может быть, нам стоит самим стать как мамонтёнок и поискать маму? Вместе?
Костя повернулся к отцу, в его глазах загорелась надежда: – Правда? Мы будем её искать?
– Правда. И я думаю, я знаю, с чего начать.
На следующее утро Виктор сидел в кабинете детектива – пожилого мужчины с проницательными глазами и аккуратно подстриженной седой бородой. На стене висела старая карта города, утыканная разноцветными булавками.
– Случай необычный, – медленно проговорил детектив, просматривая документы. – Обычно люди уходят из-за другого человека или из-за денег. Но здесь... – он поднял глаза на Виктора. – Вы говорите, она психолог?
– Да, – Виктор нервно сжал подлокотники кресла. – Один из лучших в городе. У неё была частная практика, много клиентов...
– И она всё бросила. Интересно, – детектив что-то пометил в блокноте. – Знаете, за тридцать лет работы я понял одну вещь: иногда люди убегают не от чего-то, а от себя самих. И это самый сложный случай.
– Что вы имеете в виду?
– То, что нам нужно искать не столько человека, сколько его страхи. Расскажите мне больше о её матери.
Виктор напрягся. Эта тема всегда была запретной.
– Я... я мало что знаю. Анастасия никогда не говорила о ней. Только то, что она умерла, когда Насте было пятнадцать.
– Умерла? – детектив поднял бровь. – Или ушла по собственному выбору?
Эти слова ударили Виктора под дых. Точно такие же слова он читал в дневнике жены: "уйти по собственному выбору"...
– Вы думаете...
– Я думаю, что нам стоит начать с медицинских учреждений. Если ваша жена унаследовала не только травму, но и предрасположенность к определённому заболеванию... – детектив замолчал, давая Виктору возможность самому закончить мысль.
Поиски начались с проверки всех психиатрических клиник в радиусе ста километров. Это было логично – если Анастасия осознавала своё состояние, она могла обратиться за помощью. Но результаты оказались неутешительными. Никто не видел пациентки с таким именем.
– Возможно, она использует другое имя, – предположил детектив во время их очередной встречи. – Люди, которые хотят начать новую жизнь, часто меняют имена.
Новая жизнь? Без них? Но почему-то именно эти слова заставили его вспомнить кое-что важное.
– Подождите, – он достал телефон, пролистал фотографии до старого свидетельства о рождении, которое они недавно искали для школьных документов Кости. – Вот. Её девичья фамилия – Соколова. И у нее есть второе имя – Александра, отец был европейцем. Она никогда им не пользовалась, но...
Детектив что-то быстро записал в блокнот: – Это может быть зацепкой. Знаете, люди часто возвращаются к своим корням, когда хотят убежать от настоящего.
Шли недели. Костя каждый вечер рисовал новые картинки: мамонтёнок в разных местах, ищущий маму. На каждом рисунке мамонтиха была всё ближе и ближе, но всегда немного в стороне, будто боялась подойти. Виктор развешивал эти рисунки по всей квартире, и иногда ему казалось, что они складываются в карту – карту пути к Анастасии.
Однажды вечером, вернувшись с работы, он застал сына за странным занятием. Костя сидел на полу, раскладывая свои рисунки в какой-то особый порядок.
– Что ты делаешь, малыш?
– Смотри, пап, – мальчик указал на рисунки. – Здесь мамонтиха далеко-далеко, за горами. А здесь – уже ближе, в лесу. А здесь – совсем близко, но её не видно из-за тумана. Значит, она идёт к нам, правда? Просто... просто иногда путь домой очень длинный.
Виктор посмотрел на рисунки новыми глазами. Действительно, если приглядеться, можно было заметить эту прогрессию – как на каждом следующем рисунке фигура мамонтихи становилась чуть более отчётливой, чуть ближе к маленькому мамонтёнку.
***
Через пару дней зазвонил телефон. Номер детектива.
– Виктор Андреевич? – голос звучал взволнованно. – Кажется, у нас есть след. Александра Соколова проходит лечение в частной клинике в Подмосковье. И описание... это очень похоже на вашу жену.
Сердце забилось где-то в горле. Виктор посмотрел на календарь – до конца рабочего дня оставалось четыре часа, потом нужно забрать Костю из продлёнки...
– Я могу съездить прямо сейчас, – предложил детектив, будто читая его мысли. – Просто проверю, она ли это.
– Да, пожалуйста. И... спасибо.
День тянулся бесконечно. Виктор не мог сосредоточиться на работе, постоянно проверял телефон. На совещании он трижды переспрашивал одно и то же, чем заслужил недоуменные взгляды коллег. Наконец, около трёх часов дня, пришло сообщение: "Это она. Но есть нюансы. Давайте встретимся вечером."
Он едва дождался конца рабочего дня. Забрав Костю из школы, отвёз его к сестре: – Лена, прости за неожиданность, но это очень важно.
– Ты её нашёл? – сестра всегда была проницательной.
– Может быть. Я не уверен. Но...
– Иди, – она мягко подтолкнула его к двери. – Мы с Костей приготовим пиццу, правда, племянник?
– С ананасами? – оживился мальчик.
– С чем захочешь, – Лена обняла его за плечи. – А папа пока сделает одно важное дело.
Встреча с детективом была назначена в небольшом кафе на окраине города. Когда Виктор вошёл, пожилой мужчина уже сидел за дальним столиком, перебирая какие-то бумаги.
– Присаживайтесь, – детектив указал на стул напротив. – Я заказал нам кофе.
– Рассказывайте, – Виктор даже не стал снимать пальто.
– Она действительно там, – детектив достал фотографию. – Снято сегодня утром.
Виктор впился глазами в снимок. Анастасия стояла у окна в больничном саду. Похудевшая, с коротко остриженными волосами, но это определённо была она. В руках она держала блокнот – привычка записывать мысли никуда не делась.
– Частная клиника "Исток", – продолжал детектив. – Специализируется на лечении биполярного расстройства и депрессии. Она поступила туда два месяца назад под своим девичьим именем. И... – он помедлил, – она не единственная Соколова, кто там лечился.
– Что вы имеете в виду?
– Её мать. Елена Соколова. Была их пациенткой пятнадцать лет назад. Не закончила курс лечения. Ушла по собственному желанию. А через неделю...
– Не нужно продолжать, – перебил Виктор.
– Но есть и хорошие новости, – детектив отхлебнул остывший кофе. – Анастасия, в отличие от матери, настроена серьёзно. Проходит полный курс терапии. И... – он достал ещё один конверт, – она просила передать это, если кто-то будет её искать.
Виктор взял конверт дрожащими руками. Знакомый почерк на больничном бланке:
"Дорогой Витя, Я знаю, что не имею права просить прощения. То, как я ушла... это непростительно. Но я должна объяснить.
Когда мне было пятнадцать, моя мама тоже исчезла. Просто ушла одним весенним утром. А через неделю мы узнали, что она решила навсегда уйти от своей боли. Я поклялась себе, что никогда не повторю её путь, что буду сильной, что не позволю этой тьме поглотить меня. Я выучилась на психолога, чтобы помогать другим бороться с их демонами. Но не заметила, как мои собственные демоны становились сильнее.
Это началось постепенно. Бессонница. Странные мысли. Перепады настроения. Я узнавала симптомы – как профессионал, я видела их тысячу раз у своих пациентов. Но признать их в себе... это было слишком страшно. Потому что это означало бы, что проклятие нашей семьи настигло и меня.
А потом я начала замечать, как тьма касается не только меня, но и вас. Как Костя становится тише, когда у меня плохие дни. Как ты смотришь на меня с тревогой, когда думаешь, что я не вижу. И я поняла – если останусь, эта тьма поглотит вас вместе со мной.
Я должна была уйти. Но не так, как ушла мама. Я выбрала другой путь – путь лечения. Здесь, в "Истоке", я учусь заново жить с этой болезнью. Учусь принимать помощь. Учусь верить, что даже в самой глубокой тьме есть свет.
Я не прошу тебя ждать меня или простить. Я прошу только об одном – скажи Косте, что мама его любит. Что она не бросила его, как когда-то бросили меня. Что она борется – за него, за вас, за право снова быть семьёй.
Твоя Анастасия"
Виктор перечитал письмо дважды, чувствуя, как к горлу подступают слёзы. Детектив молча ждал, разглядывая пар, поднимающийся от чашки с кофе.
– Что мне теперь делать? – наконец спросил Виктор.
– А что говорит ваше сердце?
– Оно говорит... – Виктор сделал глубокий вдох. – Оно говорит, что мы должны бороться вместе. Что нельзя позволить этой тьме разрушить нашу семью.
– Тогда вы знаете ответ, – детектив улыбнулся и достал из папки ещё один лист. – Вот контакты лечащего врача. Доктор Соловьёв. Он ждёт вашего звонка.
В тот же вечер, когда Костя уже спал, Виктор набрал номер клиники. Голос доктора Соловьёва был усталым, но внимательным:
– Я ждал вашего звонка, Виктор. Анастасия много рассказывала о вас.
– Как она?
– Лучше. Намного лучше. Мы работаем не только с её биполярным расстройством, но и с травмой потери матери. Знаете, иногда самые глубокие раны – те, что передаются через поколения.
– Я могу её увидеть?
– Думаю, она готова. Но сначала я бы хотел встретиться с вами. И... может быть, стоит подготовить Костю?
– Да, конечно, – Виктор посмотрел на дверь детской, где мирно спал его сын. – Как нам лучше это сделать?
– Дети часто понимают больше, чем мы думаем, – ответил доктор. – И у вашего сына уже есть своя метафора для понимания ситуации. Мамонтёнок, который ищет маму... Это очень точный образ. Может быть, стоит начать именно с этого?
На следующий день Виктор взял отгул на работе. Они с Костей пекли блинчики – любимое воскресное занятие их семьи.
– Знаешь, сынок, – начал Виктор, переворачивая очередной блинчик, – помнишь, мы говорили о том, что мамонтёнок искал свою маму?
– Да, – Костя серьёзно кивнул, размазывая джем по своей порции. – И мы тоже ищем. Я каждый день рисую карту, чтобы она могла найти дорогу домой.
– А что, если я скажу тебе, что мы её нашли?
Ложка с джемом замерла на полпути ко рту. Костя медленно повернулся к отцу: – Правда? Где она? Почему она не приходит?
Виктор сел рядом с сыном, подбирая слова: – Помнишь, когда ты болел в прошлом месяце? Как тебе было плохо, и мы ходили к доктору?
Костя кивнул.
– Так вот, мама тоже... болеет. Только не так, как ты. У неё болит что-то внутри, что-то, что нельзя увидеть или потрогать. И она сейчас у специального доктора, который помогает ей выздороветь.
– Как в больнице? – глаза мальчика расширились.
– Похоже на больницу, да. Только это особенное место, где лечат не тело, а душу. Где помогают прогнать злые тучи, которые ты рисовал.
Костя надолго замолчал, обдумывая услышанное. Потом спросил тихо: – А мы можем её навестить?
– Да, малыш. Доктор сказал, что можем. Хочешь?
Вместо ответа Костя соскочил со стула и убежал в свою комнату. Вернулся он с охапкой рисунков: – Это для мамы. Чтобы она видела, как мы её искали. И... – он достал из-под подушки потрёпанного плюшевого мамонтёнка, – можно я его ей отдам? Чтобы он её охранял, пока она лечится?
Виктор почувствовал, как к горлу подступает комок: – Конечно, можно. Это очень хорошая идея.
На следующий день они приехали в клинику. "Исток" оказался красивым старинным особняком, окружённым парком. Сейчас, в начале зимы, деревья стояли голые, но даже так место выглядело умиротворяющим.
Доктор Соловьёв встретил их в холле: – Здравствуйте! А вы, должно быть, Костя? Много о тебе слышал.
– Здравствуйте, – Костя крепко прижимал к груди мамонтёнка. – А где мама?
– Она ждёт вас в зимнем саду. Это специальное место, где круглый год цветут цветы. Хотите посмотреть?
Они шли по светлым коридорам. Костя крепко держал отца за руку, с любопытством оглядываясь по сторонам. Наконец, доктор остановился перед стеклянными дверями: – Она там. Готовы?
Виктор глубоко вдохнул и посмотрел на сына. Костя решительно кивнул: – Готовы.
Зимний сад оказался просторной комнатой, залитой мягким светом. Вдоль стен росли комнатные растения, на подоконниках цвели орхидеи, а в центре стоял небольшой фонтан, создававший успокаивающее журчание.
Анастасия сидела в плетёном кресле у окна. Когда двери открылись, она медленно повернулась, и Виктор увидел, как дрожат её руки, сжимающие книгу.
– Мама! – Костя рванулся вперёд, но на полпути остановился, внезапно застеснявшись.
Анастасия поднялась, сделала неуверенный шаг навстречу: – Здравствуй, малыш... – её голос дрожал. – Можно... можно тебя обнять?
Вместо ответа Костя преодолел разделявшее их расстояние и крепко обхватил маму за талию. Анастасия опустилась на колени, прижимая сына к себе, и беззвучно заплакала.
– Не плачь, мама, – Костя гладил её по голове. – Смотри, что я тебе принёс!
Он протянул ей плюшевого мамонтёнка: – Это чтобы ты не боялась. Он хоть и маленький, но очень храбрый. Он поможет тебе прогнать все злые тучи!
Анастасия взяла игрушку дрожащими руками: – Спасибо, родной... Но разве ты без него не будешь скучать?
– Буду, – серьёзно кивнул мальчик. – Но тебе он сейчас нужнее. А когда ты победишь все тучи и вернёшься домой, мы будем играть с ним вместе!
Виктор смотрел на них и чувствовал, как что-то внутри него оттаивает. Все эти месяцы он держался, пытался быть сильным ради сына. Но сейчас, глядя на свою семью, он наконец позволил себе почувствовать всю боль, всю любовь, всю надежду...
– Витя, – Анастасия подняла на него глаза, полные слёз. – Я...
– Тише, – он опустился рядом с ними на колени. – Мы справимся. Вместе.
– Знаете что? – вдруг сказал Костя. – А давайте нарисуем новую картину! Только теперь без туч. Теперь мамонтёнок нашёл маму, и они больше никогда не потеряются.
Доктор Соловьёв, наблюдавший эту сцену от дверей, тихо улыбнулся: – У нас тут есть краски и бумага. Может быть, это станет нашей новой традицией? Семейное творчество.
– Можно? – Костя посмотрел на родителей.
– Конечно, можно, – Анастасия вытерла слёзы. – Знаешь, а ведь рисование – это тоже способ лечения. Только теперь мы будем лечиться все вместе.
Они расположились за столом у окна. За стеклом падал первый снег этой зимы, но здесь, в зимнем саду, было тепло и уютно. Костя, высунув от усердия язык, рисовал большое солнце над семьёй мамонтов. Анастасия добавляла цветы и бабочек. А Виктор нарисовал радугу – яркую, разноцветную, прогоняющую последние тени прошлого.
Они знали – впереди ещё долгий путь. Будут и трудные дни, и моменты слабости, и страхи, которые нужно победить. Но теперь они знали и другое – любовь сильнее любой темноты. Иногда нужно заблудиться, чтобы найти дорогу домой. Иногда нужно упасть, чтобы научиться подниматься. И иногда нужно набраться смелости признать свою боль, чтобы начать исцеляться.
А на стене в палате Анастасии появился новый рисунок: три мамонта под радугой, и надпись, сделанная детской рукой: "Мы всегда будем вместе". И плюшевый мамонтёнок, сидящий на подоконнике, казалось, улыбался, глядя на эту картину.