В старой квартире пахло пылью и одиночеством. Мария механически складывала мамины вещи в картонные коробки, стараясь не всматриваться в знакомые узоры на платьях и кофточках. Сорок дней прошло, а она всё не могла поверить, что мамы больше нет.
«Надо было чаще приезжать», — в который раз кольнула предательская мысль.
Старый сервант хранил привычный натюрморт: чашки с золотой каймой, которыми пользовались только по праздникам, хрустальная ваза — подарок отца, альбомы с фотографиями. И неприметная жестяная коробка из-под печенья «Юбилейное» — такие были в каждом советском доме.
Крышка поддалась с трудом. Внутри — пачка пожелтевших конвертов, перевязанных выцветшей лентой. Почерк показался странно незнакомым — острый, летящий, совсем не похожий на мамин аккуратный и округлый.
«Дорогой Андрей...»
Мария села прямо на пол. Сердце забилось где-то в горле. Она никогда не слышала об Андрее. Отца звали Сергей, и других мужчин в мамином прошлом... быть не могло?
Телефон разразился трелью, заставив вздрогнуть.
— Да, Катюша, что случилось?
— Мам, я всё решила. Ухожу из универа.
— Что?! — Мария чуть не выронила трубку. — С ума сошла? Четвёртый курс!
— Не хочу быть экономистом! — в голосе дочери звенело упрямство. — Я поступаю в театральную студию.
— Какая студия? Ты о чём вообще?
— О жизни, мам! О своей жизни, а не той, которую ты для меня придумала!
В трубке запищали короткие гудки. Мария бессильно прислонилась к стене. В руках всё ещё было зажато первое письмо.
«Милый Андрей! Не знаю, дойдёт ли до тебя это письмо. После вчерашнего разговора с отцом я поняла — нам придётся расстаться. Он прав: семья не выдержит ещё одного скандала. Брат болен, маме нужна операция... Я должна быть разумной.
Сергей — хороший человек. Надёжный. С ним у меня будет то, что называют правильной жизнью...»
— Мама... — прошептала Мария. — Что же ты наделала?
Она читала письма одно за другим, и перед глазами вставала совсем другая мать — юная, страстная, мечтающая о сцене. Андрей был режиссёром молодёжного театра, она — его главной актрисой и музой. Они планировали уехать в Москву, покорять театральный Олимп...
«Вчера была премьера „Чайки“. Играла без тебя. Всё получилось идеально — зал аплодировал стоя. А я плакала в гримёрке, размазывая тушь. Нина Заречная осталась верна своей мечте. Я — нет».
Последнее письмо было датировано февралём 1980-го:
«Через неделю свадьба. Отец счастлив — зять с квартирой и перспективной работой. Мама плачет от радости. Только я...
Прости меня, Андрюша.
И прощай».
Дрожащими руками Мария набрала номер дочери:
— Катюш, нам надо поговорить.
— Мам, я не передумаю!
— Я не об этом. Просто приезжай, ладно? Срочно.
Катя примчалась через час — встрёпанная, готовая к обороне. На щеках пятна румянца, в глазах — вызов.
— Я всё решила! — с порога начала она. — И никакие нотации...
— Садись, — перебила Мария, протягивая пачку писем. — Почитай.
Дочь умолкла на середине фразы, удивлённо моргая.
— Что это?
— История о том, как одна девушка отказалась от мечты. Ради долга, ради семьи, ради правильной жизни.
Катя читала, забыв про остывший чай. Мария смотрела на дочь и видела в ней себя — такую же упрямую, резкую, категоричную. И маму — молодую, красивую, с искоркой в глазах, какой она была на старых фотографиях.
— Бабушка... правда хотела быть актрисой?
— Представляешь? А я узнала только сейчас.
— И что с ним стало? С этим Андреем?
Мария пожала плечами:
— Не знаю. Наверное, уехал в свою Москву. Знаешь, что самое страшное? Она потом всю жизнь играла — только не на сцене, а дома. Идеальная жена, образцовая мать... А я и не замечала, какая тоска стояла в её глазах.
— Как ты могла не замечать? — в голосе дочери прозвучал упрёк.
— А ты? Замечаешь, как я живу? — вырвалось у Марии. — Знаешь, почему я так уцепилась за твою учёбу? Потому что сама когда-то струсила. Хотела в журналистику, а пошла в бухгалтеры. Надёжно, престижно, денежно...
— Мам...
— И теперь каждое утро просыпаюсь с мыслью: а что, если бы тогда решилась? Может, писала бы книги, вела колонку в журнале... А вместо этого сижу в офисе и считаю чужие деньги.
Они замолчали. За окном шумел весенний дождь, словно торопился смыть всю накопившуюся горечь.
— Знаешь, — наконец сказала Катя, — а ведь бабушка была счастлива. По-своему.
— Думаешь?
— Помнишь, как она пела, когда готовила? И эти её домашние спектакли на каждый праздник... Она просто нашла другую сцену.
Мария вспомнила мамины новогодние представления, где даже папа, серьёзный инженер, преображался то в Деда Мороза, то в пирата. Вспомнила её звонкий смех и способность превращать в праздник самый обычный день.
— Ты права. Просто... я не хочу, чтобы ты потом жалела.
— А я не хочу жалеть, что не попробовала, — твёрдо сказала Катя. — Мам, я же не в омут с головой. У меня есть план.
— План?
— Возьму академический. Год — на пробу. Если не получится — вернусь в универ. Но я должна попытаться, понимаешь?
Мария кивнула, чувствуя, как отпускает что-то внутри. Может быть, мама специально оставила эти письма? Как послание, как урок, как прощение...
— Кать, а хочешь, я тоже кое-что попробую?
— В смысле?
— Написала тут недавно рассказ. Так, для себя... Может, отправлю в журнал?
Дочь просияла:
— Правда? Дашь почитать?
Они проговорили до глубокой ночи. О мечтах — похороненных и возрождённых. О страхе и смелости. О том, что любовь — это не только забота и контроль, но и свобода быть собой.
А письма так и лежали на столе — безмолвные свидетели того, как прошлое протягивает руку настоящему, помогая избежать старых ошибок и найти свой путь.
Перед сном Мария достала старый блокнот. На первой странице вывела: «Дорогая мама! Прости, что не поняла тебя раньше. Но теперь я знаю — ты была не только самой лучшей мамой. Ты была актрисой. И сыграла свою главную роль так, что мы поверили: другой жизни ты не хотела...»
За окном затихал дождь. Начиналась новая история.
🎀Продолжение истории выйдет в ближайшее время. Подпишитесь на канал, чтобы не пропустить.