- – Я не знаю, что делать, тётя Марина! Я так устала быть сильной. Папа всегда говорил: "Береги маму, если что." А я... я не справляюсь!
- – "Андрей Валерьевич, – Ирина читала с экрана, словно не слыша тётиных возражений. – Сорок пять лет, опыт преподавания более двадцати лет. Специализируюсь на работе со взрослыми учениками, индивидуальный подход..."
- Андрей Валерьевич ждал у подъезда – высокий, подтянутый, с аккуратной бородкой с проседью. В руках – кожаный портфель, на плечах – строгое пальто. Совсем как университетский профессор из старых фильмов.
– Она же просто умирает заживо, Ира! Неужели ты не видишь? – тётя Марина нервно постукивала ложечкой по чашке с остывшим кофе. – Наташа третий месяц не выходит из дома. Третий месяц!
– А что я могу сделать? – Ирина устало потёрла виски. – Я пробовала всё: психолога предлагала, в санаторий звала, даже кошку ей купить хотела...
– Значит, плохо пробовала! – отрезала тётя. – Она же твоя мать. После смерти Михаила...
– Не начинай! – Ирина резко встала из-за стола. В кухне повисла тяжёлая тишина, нарушаемая только тиканьем старых часов – тех самых, которые папа когда-то привёз из командировки. – Думаешь, мне легко? Я тоже папу похоронила!
Тётя Марина поджала губы, отвернулась к окну. По стеклу барабанил октябрьский дождь, серый и безнадёжный, как их разговоры последние три месяца.
– Знаешь, что я вчера видела? – тётя заговорила тише, всё ещё глядя в окно. – Она достала его старый свитер из шкафа. Сидела в кресле, обнимала его и... разговаривала. С ним разговаривала, Ира. Как будто он просто вышел в магазин и сейчас вернётся.
Ирина почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Перед глазами встала картина: мама – всегда такая сильная, собранная, вечно в движении – сидит, сгорбившись, в старом кресле, прижимая к груди папин свитер. Тот самый, синий, колючий, который она когда-то пыталась выбросить, ворча: "Миша, ну что за мечта студента-первокурсника? Ты же руководитель отдела!"
А папа только смеялся и говорил: "В нём я чувствую себя молодым. И потом, ты же сама в нём любишь укутываться, когда болеешь!"
– Ира, – голос тёти Марины вернул её в реальность. – Ты единственная, кто может до неё достучаться. Вы же всегда были не просто мать и дочь – подруги.
– Были... – эхом отозвалась Ирина. – А сейчас она даже дверь не всегда открывает. Знаешь, что она мне сказала в прошлый раз? "Не приходи так часто, мне нужно побыть одной." Представляешь? Она никогда раньше...
Голос предательски дрогнул. Тётя Марина наконец отвернулась от окна, посмотрела на племянницу внимательно, с тревогой.
– Деточка, а ты сама-то как?
Этот простой вопрос, заданный с такой неожиданной нежностью, почему-то оказался последней каплей. Ирина закрыла лицо руками, плечи её затряслись.
– Я не знаю, что делать, тётя Марина! Я так устала быть сильной. Папа всегда говорил: "Береги маму, если что." А я... я не справляюсь!
Тётя Марина встала, обняла племянницу за плечи. От неё пахло корицей и ванилью – как в детстве, когда она пекла их любимые булочки по выходным.
– Тш-ш-ш, родная. Мы что-нибудь придумаем. Обязательно придумаем.
Ирина судорожно вытерла глаза, выпрямилась. И вдруг...
– Тётя Марина! – она резко повернулась, глаза её загорелись. – А помнишь, как папа в последний год всё говорил про путешествия? Как они с мамой собирались в Лондон, когда он на пенсию выйдет?
– Конечно, помню, – тётя грустно улыбнулась. – Миша даже самоучитель английского купил. Наташа всё подшучивала над ним...
– Вот именно! – Ирина уже открывала ноутбук. – А что если... что если это и есть наш шанс?
– О чём ты?
– Об английском языке! – пальцы Ирины забегали по клавиатуре. – Смотри, сколько репетиторов предлагают занятия на дому. Вот, например...
– Ты с ума сошла, – тётя Марина покачала головой. – Какой английский? Какие уроки? Она же...
– "Андрей Валерьевич, – Ирина читала с экрана, словно не слыша тётиных возражений. – Сорок пять лет, опыт преподавания более двадцати лет. Специализируюсь на работе со взрослыми учениками, индивидуальный подход..."
– Ира...
– "Помогаю преодолеть языковой барьер и страх общения. Занятия провожу на дому у ученика..." Тётя Марина, это же идеально!
– Что идеально? – тётя всплеснула руками. – Ты думаешь, Наташа согласится? Она же...
– А мы не будем спрашивать её согласия, – в глазах Ирины появился тот самый блеск, который так часто пугал учителей в школе. – Потому что это будет папин последний подарок.
– Что?..
– Мы скажем, что папа успел оплатить курс занятий. Перед тем, как... – она запнулась, но тут же продолжила решительно: – Что это была его последняя забота о ней.
Тётя Марина ахнула: – Господи, Ирочка, что ты придумала! Врать такое... Это же...
– А что делать? – в голосе Ирины зазвенели слёзы. – Что, тётя Марина? Смотреть, как она медленно умирает в четырёх стенах? Папа бы никогда этого не допустил. Никогда!
Они долго молчали. За окном дождь усилился, и по стеклу теперь текли целые реки – словно само небо плакало вместе с ними.
– Хорошо, – наконец произнесла тётя Марина. – Но если что-то пойдёт не так...
– Всё будет хорошо, – Ирина уже набирала номер телефона. – Я чувствую.
Андрей Валерьевич согласился прийти на следующий же день. "Для знакомства", – сказал он. Голос у него был глубокий, спокойный, внушающий доверие.
Утро выдалось промозглым. Ирина нервничала так, что дважды проехала нужную остановку. В голове крутились обрывки фраз: "Мам, помнишь, как папа мечтал..." "Это его последний подарок..." "Он так хотел..."
Андрей Валерьевич ждал у подъезда – высокий, подтянутый, с аккуратной бородкой с проседью. В руках – кожаный портфель, на плечах – строгое пальто. Совсем как университетский профессор из старых фильмов.
– Доброе утро, Ирина, – он протянул руку для пожатия. Рука оказалась тёплой и сухой. – Я правильно понимаю ситуацию?
– Да, я... – Ирина замялась. – Понимаете, маме сейчас очень тяжело. После смерти отца...
– Я знаю, – мягко перебил он. – Вы всё объяснили по телефону. И я... – он помедлил, словно подбирая слова. – Я знаю, каково это – терять близких. Поверьте, иногда самая лучшая терапия – это новая цель в жизни.
Что-то в его голосе заставило Ирину внимательнее посмотреть на собеседника. На мгновение ей показалось, что в карих глазах мелькнула тень старой боли.
– Простите, я должна предупредить... – она понизила голос. – Мама думает, что это папа успел оплатить занятия. Перед тем, как... В общем, это неправда, но...
– Я понял, – он кивнул. – Не волнуйтесь. Иногда ложь во спасение – это единственный способ помочь человеку.
Они поднялись на пятый этаж. У двери Ирина помедлила, собираясь с духом. Позвонила раз, другой...
– Мама! Открывай, это я!
За дверью послышалось шарканье тапочек. Щёлкнул замок.
– Ирочка? Что-то случилось? – Наталья Петровна выглянула в щель. Когда-то красивые каштановые волосы висели безжизненными прядями. На осунувшемся лице залегли глубокие тени. – Почему так рано?
– Мам, я должна тебе кое-что сказать... Это о папе.
Дверь приоткрылась шире. В глазах матери мелькнул испуг: – О папе? Что-то... что-то случилось?
– Нет-нет, – Ирина глубоко вдохнула. – Помнишь, как он мечтал повезти тебя в Лондон? Как вы планировали путешествовать, когда он выйдет на пенсию?
Наталья Петровна прислонилась к дверному косяку, словно ноги отказывались её держать.
– Зачем ты это... зачем сейчас...
– Потому что папа успел позаботиться о тебе, мам. Он... – Ирина почувствовала, как предательски дрожит голос. – Он оплатил для тебя курс английского языка. С репетитором. Перед тем, как...
– Что? – прошептала Наталья Петровна.
– Здравствуйте, Наталья Петровна, – мягко произнёс Андрей Валерьевич, делая шаг вперёд. – Я понимаю, что момент не самый подходящий, но ваш супруг очень хотел, чтобы вы осуществили вашу общую мечту...
Повисла долгая пауза. Ирина затаила дыхание, чувствуя, как бешено колотится сердце. А потом случилось то, чего она совершенно не ожидала – в глазах матери, безжизненных все эти месяцы, блеснули слёзы.
– Миша... – прошептала Наталья Петровна. – Даже тогда... даже тогда он думал обо мне...
Она посторонилась, пропуская их в квартиру: – Проходите. Только... только дайте мне десять минут. Я должна привести себя в порядок.
Когда дверь в ванную закрылась, Ирина почувствовала, как по щекам текут слёзы облегчения. А может быть, это были слёзы вины – она сама уже не понимала.
Андрей Валерьевич деликатно отвернулся к окну, давая ей время прийти в себя. В квартире пахло нежилым – пылью, застоявшимся воздухом и почему-то корвалолом. На журнальном столике лежала стопка старых журналов, на самом верху – потрёпанный самоучитель английского. Тот самый, папин.
– Я заварю чай, – Ирина поспешила на кухню, чтобы скрыть слёзы.
В маленькой кухне громко тикали часы. Ирина механически расставляла чашки – три вместо привычных двух, – когда в коридоре раздался звонок мобильного.
– Прошу прощения, – донёсся голос Андрея Валерьевича. – Я должен ответить.
Разговор был коротким и странным: – Да... Нет, я же сказал – через неделю... Послушай, это мой последний шанс... Да, я знаю про долг!
Что-то в его голосе заставило Ирину насторожиться. Она выглянула из кухни – репетитор стоял у окна, сгорбившись и сжимая телефон так, что побелели костяшки пальцев.
– Всё в порядке? – спросила она.
Он обернулся, и на мгновение Ирина увидела в его глазах что-то такое... что-то похожее на загнанность. Но уже через секунду его лицо снова было спокойным и доброжелательным.
– Да, просто рабочие моменты, – он улыбнулся. – О, а вот и ваша мама!
Наталья Петровна вышла из ванной преображённой. Волосы расчёсаны, на лице – следы наспех нанесённого крема. Старый халат сменился домашним платьем – пусть мятым, но всё же.
Первый урок длился недолго. Андрей Валерьевич больше рассказывал о Лондоне, чем спрашивал. О том, как туман окутывает Тауэрский мост ранним утром. Как пахнет свежей выпечкой в маленьких кафе Ковент-Гардена. Как звучит колокол Биг-Бена в полдень.
Наталья Петровна молчала, но Ирина замечала, как постепенно расслабляются её плечи, как чуть подаётся вперёд голова, когда речь заходит об особенно интересных местах.
– А вы давно были в Лондоне? – вдруг спросила она, когда Андрей Валерьевич собирался уходить.
Он на мгновение замер: – Три года назад. Я... я жил там некоторое время.
– И работали преподавателем?
– Не совсем, – он отвёл глаза. – Я... у меня была другая работа. Но это длинная история.
– Вы придёте в четверг? – в голосе Натальи Петровны прозвучала едва заметная нотка беспокойства.
– Конечно, если вы не против.
– Я... я постараюсь повторить алфавит к следующему разу.
Когда за репетитором закрылась дверь, Наталья Петровна долго стояла у окна, глядя, как он пересекает двор. Потом тихо произнесла:
– Он совсем не похож на преподавателя.
Ирина похолодела: – Почему ты так думаешь?
– Не знаю, – мать задумчиво покачала головой. – Что-то в осанке, в манере держаться... Он больше похож на актёра.
– Мама...
– Не волнуйся, – Наталья Петровна впервые за долгие месяцы улыбнулась – едва заметно, уголками губ. – Я буду учить этот английский. Ради Миши.
Шли недели. Постепенно, очень медленно, но что-то начало меняться. Сначала Наталья Петровна стала причёсываться перед уроками. Потом достала из шкафа старый спортивный костюм – "неудобно заниматься в халате". А через месяц Ирина, зайдя без предупреждения, застала мать за просмотром английских сериалов с субтитрами.
Но вместе с этими изменениями росло и беспокойство Ирины. Всё чаще она замечала странности в поведении репетитора. Загадочные телефонные разговоры. Нервные взгляды на часы. Однажды она случайно увидела, как он торопливо засовывает в портфель какие-то театральные афиши.
А потом случилось то, что перевернуло всё.
Был обычный четверг. Ирина заехала к маме после работы – просто проведать. В последнее время это стало традицией: приезжать после маминых уроков, пить чай, слушать её робкие попытки произносить английские слова.
Но в этот раз что-то пошло не так. Уже поднимаясь по лестнице, она услышала громкие голоса.
– Вы не имеете права! – это был голос Андрея Валерьевича, но какой-то другой – звонкий, поставленный, совсем не похожий на его обычную спокойную манеру говорить.
– Имею! – визгливый женский голос. – Ты обещал отдать долг ещё месяц назад! Думаешь, я не знаю, чем ты тут занимаешься? Строишь из себя учителя?
Ирина взбежала по ступенькам. В коридоре, у распахнутой двери маминой квартиры, стояла полная женщина в ярком пальто. Она размахивала какими-то бумагами перед лицом Андрея Валерьевича.
– Ты же актёр, Андрюша! Был актёром, пока не проигрался в пух и прах! А теперь что? Уроки английского даёшь? Да ты сам его еле знаешь!
– Уходите, – его голос дрожал. – Немедленно уходите, или я...
– Или что? – женщина расхохоталась. – Вызовешь полицию? Давай! Расскажешь им, как прикидываешься преподавателем, чтобы...
– Что здесь происходит?
Все обернулись. В дверях спальни стояла Наталья Петровна – прямая, собранная, в том самом синем платье, которое когда-то так любил отец. На её лице не было ни страха, ни удивления – только спокойное достоинство.
– Наталья Петровна, я могу объяснить... – начал Андрей Валерьевич.
– Не нужно, – она подняла руку. – Я давно всё поняла.
Повисла оглушительная тишина. Ирина переводила взгляд с матери на репетитора, чувствуя, как земля уходит из-под ног.
– Мама...
– Подожди, Ирочка, – Наталья Петровна медленно подошла к Андрею Валерьевичу. – Я знаю, что вы актёр. Знаю, что были в труппе театра "Современник". Знаю про ваши долги и про то, что вы действительно жили в Лондоне – играли Гамлета в маленьком экспериментальном театре.
Женщина в пальто открыла рот, но Наталья Петровна остановила её жестом:
– И я знаю, что никакого курса Миша не оплачивал. Это придумала моя дочь, – она повернулась к Ирине, и в её глазах блеснули слёзы. – Придумала, потому что любит меня и не могла смотреть, как я умираю от горя.
– Откуда... как вы узнали? – пробормотал Андрей Валерьевич.
– Я педагог с тридцатилетним стажем, – Наталья Петровна грустно улыбнулась. – Думаете, я не вижу разницу между настоящим преподавателем и человеком, который просто хорошо знает язык? Но знаете, что самое удивительное? – она подошла к книжному шкафу, достала папку. – Вы оказались прекрасным учителем. Потому что научили меня не только английскому.
Она раскрыла папку: – Вот, взгляните. Я веду дневник наших занятий. Каждый день – новые слова, новые фразы. И каждый день – маленькая победа над собой. Над своим горем. Над своим страхом жить дальше.
Женщина в пальто растерянно молчала. Андрей Валерьевич стоял, опустив голову.
– Сколько он вам должен? – вдруг спросила Наталья Петровна.
– Что?.. А, – женщина встрепенулась. – Двести тысяч. Он занял у меня, когда...
– Я заплачу, – твёрдо сказала Наталья Петровна.
– Мама! – воскликнула Ирина.
– Нет, – Андрей Валерьевич поднял голову. – Я не могу...
– Можете, – перебила его Наталья Петровна. – И будете продолжать учить меня английскому. Теперь уже официально. Потому что... – она на мгновение запнулась. – Потому что Миша очень расстроился бы, узнав, что я не осуществила нашу мечту.
Ирина смотрела на мать и не узнавала её. Куда делась сломленная горем женщина, которая ещё два месяца назад не могла заставить себя выйти из дома? Перед ними стояла прежняя Наталья Петровна – сильная, решительная, способная принимать неожиданные решения.
– Ирочка, – мать повернулась к ней. – Достань, пожалуйста, из верхнего ящика комода шкатулку. Ту самую, папину.
Когда Ирина принесла шкатулку, Наталья Петровна открыла её и достала сберегательную книжку.
– Мы с Мишей копили на путешествие, – тихо сказала она. – Здесь как раз хватит и на долг, и на... – она помедлила. – И на билеты в Лондон. Для начала.
Прошло полгода.
Ирина сидела за ноутбуком, просматривая мамин блог на «Дзене» "Английский после 50: никогда не поздно мечтать". Двадцать тысяч подписчиков, десятки комментариев под каждым постом. "Вы меня вдохновляете!", "Начала учить язык благодаря вам", "Наталья Петровна, вы такая молодец!"
А под последним постом – фотография: Наталья Петровна на фоне Тауэрского моста, сияющая, помолодевшая лет на десять. Рядом – Андрей Валерьевич, в строгом костюме, с неизменной бородкой, теперь уже полностью седой. Подпись под фото: "Моему учителю английского и спутнику жизни исполнилось 46! Отмечаем в Лондоне – там, где Миша всегда мечтал побывать с нами. Уверена, он бы одобрил."
Ирина вспомнила тот вечер полгода назад, когда мама собрала их с тётей Мариной и объявила о решении выйти замуж.
– Нет, я не сошла с ума, – сказала она тогда, глядя на их ошарашенные лица. – И я не предаю папу. Он научил меня главному – жить полной жизнью. Любить полным сердцем. Не бояться начинать сначала. А Андрей... он помог мне вспомнить, что жизнь не заканчивается, пока мы сами этого не решим.
Тётя Марина тогда расплакалась, а Ирина... Ирина просто обняла маму и долго-долго не могла отпустить.
Телефон на столе тренькнул. Сообщение от мамы: "Доченька, возвращаемся через неделю. Андрей устроил сюрприз – билеты в театр Глобус! Представляешь, он здесь когда-то играл Гамлета... А после спектакля мы идём на мастер-класс по английскому чаепитию. Я уже записала видео для блога – мои подписчицы просто с ума сойдут! Целуем, скучаем!"
Следом пришла фотография: мама в элегантном вечернем платье стоит у афиши театра. Глаза сияют, на щеках румянец – совсем как раньше, в те времена, когда они с папой собирались в театр.
Ирина перевела взгляд на фотографию отца, стоящую на книжной полке. Ей показалось, или он действительно улыбался чуть лукаво, будто говоря: "Всё правильно. Всё так, как должно быть. Я бы хотел, чтобы она была счастлива."
Она открыла ноутбук и начала печатать комментарий под маминым постом: "Папа бы гордился тобой, мам. Ты научилась не только английскому – ты научила многих женщин не бояться начинать жизнь заново. Каждый твой пост – это история надежды. История о том, что любовь не умирает – она просто учится говорить на новом языке. С днём рождения, Андрей Валерьевич! Берегите друг друга."
За окном шумел октябрь – совсем как тогда, год назад. Но теперь его дожди не казались серыми и безнадёжными. В них мерцали отблески фонарей, играли разноцветные огни вечернего города, отражались тысячи историй – грустных и радостных, историй потерь и обретений, историй о том, что жизнь продолжается, пока мы способны любить, мечтать и верить.
И где-то там, в дождливом лондонском вечере, две фигуры – её мама и бывший актёр, ставший настоящим учителем – спешили по старинным улочкам к театру Глобус, где много лет назад молодой Андрей Валерьевич играл принца датского, не подозревая, что главную роль в его жизни ему ещё только предстоит сыграть. Роль, которая началась с маленькой лжи во спасение и переросла в большую правду о том, что для счастья никогда не поздно выучить новый язык – язык жизни, любви и надежды.