- Больше нет смысла притворяться, Юль. У меня другая женщина. И она в положении.
Мы стоит с мужем в холле зала прощания, оба в цвете траура, и на мой вопрос, почему он сбегает с церемонии, выдаёт это. Кажется, рядом взорвался снаряд, а меня контузило. Осколки слов впиваются в грудь, добираются до лёгких, и становится тяжело дышать. Вонзаются в голову тонким остриём и бурлят в мыслительном потоке. Я готова была услышать всё, что угодно, только не это.
Захар дёргался с самого утра, и сперва решила, что у него проблемы с работой. Очередные санкции, из-за которых он не может достать оборудование. Только эти его вечные проверки стрелок на часах, будто вот-вот произойдёт что-то ужасное, оказались на поверку предательством.
- И через пару часов я стану отцом, - он зачем-то улыбается, раскидывая руки в стороны, будто я сейчас кинусь к нему в объятья, чтобы поздравить. – Она в больнице, а твой отец даже здесь подгадил. Не мог умереть раньше.
Очередь из новых слов прошивает меня насквозь, и нога внезапно подворачивается, заставляя сделать два шага к стене, чтобы не упасть.
Два дня назад моего отца не стало, и на его похоронах, которые даже ещё не завершились, муж выступает с заявлением.
Стою, не мигая, не веря своим ушам. Это сейчас всё Зар говорит? Мой муж, с которым я прожила тринадцать лет? Мужчина, который клялся в любви? Человек, которого мой отец вытащил из тюрьмы?
Тут же перед глазами всплывают огромные серые глаза Анечки, тонкие косички до плеч и брови, сложенные в вопросе.
«Ты правда заберёшь меня отсюда, Юля?
- Ну, конечно. Совсем скоро тебе не придётся возвращаться обратно».
Я обещала девочке, которую однажды предали, что у неё будет семья. Выходит, я лгала. Ведь теперь мой муж заявляет, что заделал кому-то на стороне ребёнка. И это после сбора бумаг для удочерения, когда в спину дышит ещё одна супружеская пара, которой отчего-то позарез нужна именно моя дочь!
Захар разворачивается, делая несколько шагов к выходу. Его здесь ничего не держит, он уходит в новую жизнь. А я остаюсь в старой.
- Кстати, - обращается ко мне снова, держась за ручку. – Соболезную твоей утрате, - и толкает массивную дверь, оставляя меня медленно умирать в холле зала прощаний.
Дождь усиливается. Наверное, оплакивает отца по двойному тарифу. Заодно и мои нервы, которые звенят комариным писком. Отец любил отмечать праздники с размахом. Кажется, похороны не явились исключением, и моё чёрное платье стало траурным не только по случаю утраты.
Стук каблуков гулко разносится по мраморному холлу, и я делаю вид, что поправляю туфлю. Ещё надо вернуться в зал, и так неприлично сбежала. Набраться сил и досидеть до конца, а потом позволить себе эмоции по случаю.
Спиной предчувствую какой-то негатив и поворачиваюсь.
- А что же наш зять? – усмешка на тонких губах тётушки. – Не приложится к руке препоподобного?
Издёвка даже после смерти отца. Как же она его ненавидела, могла бы и не приходить, только всё же здесь в чёрной шляпе, вязаном чёрном платье и кожаных перчатках изображает из себя горюющую матрону.
Не намерена отвечать, потому просто прохожу мимо. Хватит с меня сегодня соболезнующих.
- Наверное, разговор был не для моих ушей, но всё же я услышала, - догоняет её голос, в котором нет и тени сожаления. – Надо послать цветы роженице и поздравить Захара, - играет на моих чувствах. – Ты же так и не смогла подарить ему ребёнка.
Минутой до этого я не думала, что может быть ещё хуже, но всегда под дном есть ещё второе дно. Реагировать не буду, дёргаю ручку, возвращаясь в зал, и мать всматривается в моё лицо, пока иду мимо отполированных мраморных колонн, опускаясь на стул, рядом с которым теперь пустое место. Чувствую, будто меня облили помоями, и в таком виде я предстала перед остальными.
Люди сменяют друг друга, прощаясь у постамента с Анатолием Демидовым, а я сжимаю руки в кулаки, отрезвляя себя болью, чтобы быть в моменте.
- Что случилось? – рядом опускается мать, но смотрит за мою спину. Туда, где вальяжно шествует между скамьями Берта.
Мать сжимает зубы, чтобы не вскочить и не вытолкать родственницу, но я удерживаю её. Не хватало нам скандала. Младшая сестра отца в своём репертуаре.
Берта продолжает играть, забываясь, что не на сцене своего театра, откуда её попросили столетье назад. Старая мегера, озлобившаяся на весь мир, которая считала отца виноватым в своём бесплодии, да и бог знает ещё в каких грехах.
- Где Захар? – мать пытается быть спокойной, только у неё плохо выходит. Сжатые гармошкой губы подрагивают, выдавая волнение. По глазам неясно: плакала или нет. Сейчас выглядит больше усталой, чем убитой горем.
- Ушёл, - отвечаю односложно, боясь сорваться на эмоции. Скоро все в городе узнают, как было дело, но сейчас я не готова ловить на себя любопытные взгляды от собравшихся. Хватит одного надменного сбоку.
- Как ушёл? – не понимает мать, вот и я до последнего не осознавала, что Гущин может сбежать с похорон собственного тестя, о которых завтра обязательно напишут. Всё же не последний человек в городе. Политик, бизнесмен, меценат.
- Ногами, мам, - поднимаюсь, намереваясь выстоять свою очередь и отдать дань усопшему. Кто-то снова говорит мне слова сочувствия, а я уже даже не различаю лиц, будто все они стали одним целым, и понимаю, что кружится голова.
Кажется, во всём зале только несколько человек, которым могу доверять, остальные вот-вот ужалят ядовитыми жалами.
- Ты в порядке? - под локоть подхватывает Рустам, водитель отца. Он тоже среди приглашённых, только скромно где-то сидел в стороне. – Выглядишь ужасно.
- Соответствую событию, - отвечаю негромко, мысленно его благодаря, что он стал заслоном между мной и остальными. Он давно перешёл от обслуживающего персонала в члены семьи, отец ему доверял, и он работал на совесть. – Видел, как уезжал Захар. Срочное дело?
- Неотложное.
Ну да, у него же там женщина рожает. Сжимаю зубы, чтобы мысли не поскакали дальше. Туда, где чаша из слёз. Хотя даже заплачь сейчас, все решат, что я убиваюсь по отцу. Только перед ним будет стыдно именно мне.
Рустам по этому поводу не задаёт вопросов, просто поддерживает за локоть, а я чувствую в его касании поддержку, сродни отеческой. Он так часто был рядом, что его я воспринимаю за дядюшку, которого у меня никогда не было.
- Мишка не прилетел?
- Не видела.
- Большим боссом сделался.
Фыркаю, вспоминая брата. С отцовскими деньгами и не такое сможешь. Прожигатель жизни и чужого имущества, именующий себя на западный манер Майклом, вставляющий англицизмы через слово и меняющий женщин, как перчатки. Всё же Лена, его первая жена, была самой нормальной их всех, с кем он когда-либо спал.
Добираемся до постамента, на котором отец, как живой. Кажется, что сейчас встанет и начнёт шутить, как умел только он. Выдвинет речь минут на сорок, и ты даже не заметишь, как пролетит время. Мы были близки, и я действительно скорблю, потому что его мне будет не хватать.
Касаюсь холодного лба, ощущая тревогу, и пытаюсь запомнить каждую морщинку родного человека, а потом спускаюсь вниз, встречаясь глазами с братом. Он жуёт жвачку и перебирает пальцами в воздухе, приветствуя меня. Но во всём его холёном виде, расстёгнутой на пару пуговиц рубашке и тёмных очках на макушке скользит равнодушие и надменность. Только с самолёта, как понимаю. Но хотя бы успел.
Рядом Белоснежка с внушительным бюстом, обтянутым чёрным платьем. Цвет тот, а вот декольте явно неуместное. Старается держаться скромно, кажется, мы даже как-то встречались, но после его третьей «жены» я перестала запоминать проходящие составы.
Рядом оказывается Дарина, обнимая меня.
- Привет, дед точно умер? – шепчет на ухо, и я цокаю языком. – Ладно, прости, - признаёт свою вину. Шутки у неё, конечно, запредельные в её семнадцать. Но сегодня бунтарка хотя бы одета нормально, а не в чёрную кожаную куртку и такие же штаны. Ребёнок, у которого и дома по факту не было. Она Фигаро между матерью и отцом, с которым предпочла проводить последние годы, потому что он поселился в Штатах. - Пойду с дедом поздороваюсь, - хлопает меня по плечу, но я знаю, что она по отношению ко мне беззлобная, просто своенравная манера общения. И отца она любила.
Мишка раскрывает объятья, чтобы меня обнять.
- Как ты, систер? – вставляет англицизм. – Где Захар?
Кажется, только ленивый не спросил об этом, и брат жмёт меня к своей надушенной груди. А Захарки нет. Он держит за руку женщину, что внезапно решила разрешиться наследником Гущина.
- Креплюсь, - решаю уйти от ответа, когда к нам подходит мать и Берта.
- Мой дорогой крестник, - растягивает тётка максимально милую улыбку, которая у неё имеется.
- А-а-а, Берта Фуриевна, любимая тётя, - отдаёт ей пас, прикладываясь к каждой из щёк больше для проформы, чем по желанию сердца. А меня тошнит от этого шоу. Всё же мы тут не для того, чтобы кидать друг в друга коровьи лепёшки, и мне жаль отца, который вынужден на всё это смотреть со стороны.
- Говорят, у Захара сын будет, - не перестаёт улыбаться Берта, и взгляды остальных перемещаются на меня.
Кажется, сейчас у нас будут двойные похороны, потому что я придушу ее своими руками.
Спасает то, что распорядитель подходит к матери, интересуясь, когда можно преступать к следующей части церемонии, и нам приходится разойтись. Мы отправляемся в автобус, который довольно резво доставляет нас на кладбище, а дальше я плохо помню, может, потому что это уже было выше моих сил, но возвращаемся мы все в родительский дом.
Кто потерянный, кто в поисках еды. У каждого своё ощущение утраты.
Вопрос о ребёнке повис в воздух, и пока его никто не озвучивал.
- Кстати, Жулька, что там Фурия говорила по поводу детей? Ты всё же залетела?
А нет, уже озвучил. Только так отвратительно и мерзко, как умеет только он. Ну вообще западное Майкл подходит этому холёному мерзавцу куда больше, чем русское Миша.
- Не называй её так, - вступается за меня Дарина, усаживаясь рядом. Она обхватывает мою руку, укладываю голову на плечо. – Или я буду звать тебя старый дурак.
- Лишу карманных денег, - кидает угрозу, но, кажется, это возымело эффект.
- Плевать, - отзывается Дарина. – У тебя правда будет малыш? – смотрит в мои глаза, и мне неимоверно стыдно признаваться семнадцатилетней племяннице в грязной интрижке мужа в день похорон отца.
Достаю телефон из кармана, выбирая фотографию, и показываю ей снимок, сделанный недавно.
– Это Аня.
Дарина приближает фотку, а потом переводит на меня взгляд.
- Ты всё-таки решилась? – и нет в её глазах скепсиса или презрения, именно сейчас на меня смотрят глаза не подростка, а взрослого человека. – Она красивая, - улыбается племянница, снова обнимая меня. – И на тебя чем-то похожа.
Наверное, потому я так и зацепилась за эти глаза и улыбку, за пшеничные волосы и смех, подаренный мне в минуты радости.
- Рада за тебя, - продолжает племянница.
Хорошо помню, как брат с женой делили ребёнка, а Дара закрывала уши, забиваясь в угол, откуда я забирала её потом, когда родители слишком усердствовали в отстаивании своих границ. Она жила у нас, пока шёл развод, и Надя перевозила вещи на новую квартиру. Потом был период, когда Надя восстанавливалась после операции, и Дара выбрала меня в качестве перевалочного пункта. Потому что во мне она видела близкого человека.
- Ты серьёзно намерена взять ребёнка из детского дома? – Майкл протягивает Белоснежке бокал красного, второй предлагает матери, но она качает головой. – Там же могут быть гены алкоголиков, наркоманов, убийц, - начинает перечислять то, о чём я с собой уже говорила тысячу раз.
- Иногда бывает так, что и в нормальной семье появляется алкоголик, - фыркаю в его сторону.
- Элитный, - уточняет брат, выставляя вверх палец.
- И сколько ей? – задаёт новый вопрос.
- Почти семь.
- Пфффф, - шумно выдыхает воздух. – Семь? Приручать лучше с пелёнок. Ну хотя бы с момента, когда они перестанут ходить на матрасы.
Нашёлся знаток детского воспитания и приручения. Даже звучит противно, будто он ребёнка с животным сейчас сравнил.
- Можно мне посмотреть? – Белоснежка приветливо растягивает губы, протягивая руку. Даже не знаю её имени, и не хочется показывать малознакомому человеку свою дочь. Только и отказать неприлично. Я должна быть готова к тому, что скоро на нас будут все смотреть. Кто-то, зная, что она приёмная, кто-то считая нас биологическими.
Вновь вспоминаю о Захаре, и страх поселяется в сердце. Мало того, что мне придётся начинать жить заново без него, так ещё и теперь будут проблемы с документами на Аню.
Мы подавались, как семья. Конечно, и одной мне могут дать ребёнка, только уже другого. Потому что приоритетное право имеют полные семьи, а не женщины в разводе, которым предстоит делить квартиру и предоставлять справки о доходах, которые по большей степени у меня недекларированные. И эти круги ада предстоит проходить заново, только я знаю, что там и другая семья с положительной характеристикой, которая нацелилась на Анечку, будто других детей в детском доме нет.
- Извините, надо позвонить, - вскакиваю с места, уходя в другую комнату. Оставляю за спиной непонимающие взгляды, и нахожу номер Гущина, на мгновение закрывая глаза.
Никогда бы не стала унижаться ради себя. Умирала бы, а не позвонила. Только сейчас именно от него зависел вопрос: станет ли Аня моей дочерью.
Продолжение следует...
Все части:
***
Если вам понравилась история, рекомендую почитать книгу, написанную в похожем стиле и жанре:
"Измена. Последняя просьба", Ирина Манаева ❤️
Я читала до утра! Всех Ц.