Вдогонку к рассказу Людмилы Марковны о родном Харькове – её воспоминания о маститых коллегах-мужчинах (из того же интервью):
— Никита [Михалков] — это чудо. Он прекрасен. Но я поняла, что это чудо не для меня. Не доросла! Он — зверь. Актёр-зверь! Съест и пуговицы выплюнет. Грандиозный актёр, понимаете? И попав сниматься к Михалкову, надо было другую шкуру надеть, встроиться. С ним очень тяжело работать. Блистательно, прекрасно, но тяжело…
...Высоцкого я же знала молодым, неизвестным, начинающим. Помню, мы с ним в начале 60-х шли от «Современника» после спектакля в гостиницу «Пекин», в ресторанчик, где все актёры собирались. Высоцкий тогда сидел без работы, а я была актрисой театра, но играла девушек. Это не про возраст. Просто в афишке было написано: «Девушка — Л. Гурченко», и таких «девушек» я переиграла очень много. А сначала, конечно, был восторг от «Современника», куда я попала на спектакль. Нина Дорошина, с которой я познакомилась на каких-то очередных пробах, дала мне билет. Прихожу — зал на восемьсот мест забит. На сцене совершенно потрясающие люди, непохожие на других, оригинальные, яркие, талантливые. И мне захотелось во что бы то ни стало к ним! И я пришла: мол, ребята, вы такие классные, возьмите меня к себе, я для вас все сделаю! Эпизод? Хорошо! Девушка? Хорошо! Не есть, не пить, ходить босиком по снегу — да что угодно! Лишь бы с вами, ребята! Но эта моя грудь нараспашку воспринималась с каким-то холодным недоверием, недоумением…
И я всё чаще чувствовала: не моё, не родное… И я им всем чужая. В это же самое время меня наконец-то перестали узнавать на улице. Совсем! Забыли. И если вдруг кто-то кричал: «О, Гурченко!» — значит, точно приезжий, у них память хорошая, москвичи уже похоронили меня.
И вот идём мы с Высоцким вдвоем, никто на нас не смотрит. И Володя вдруг говорит: «Вот видишь, Люся, тебя УЖЕ не узнают, а меня — ЕЩЁ не узнают». Я посмотрела на него с обидой и вдруг поняла: как же он верит в свою судьбу!
Много всего было… И теперь, когда читаю воспоминания «друзей», которых у Володи вдруг стало что-то уж очень много, я понимаю, что я знаю о нем больше, чем они. Но у меня не поворачивается язык сказать: «Я была другом Высоцкого».
Хотя многим ведь, когда он только начинал петь, не нравились его песни. Удивительно, но это так. Люди говорили: «Что он поёт? Мы ничего не понимаем. Что это за блатняк, что это за хрип…» Это было непривычно, необычно. Но мне сразу, с первого раза безумно понравилось!
Помню, он пел: «Но тот, кто раньше с нею был, меня, конечно, не забыл». Я сказала Володе: «Ты знаешь, это так жизненно! Такой образ…» Он это запомнил. И с тех пор, если я появлялась в компании, где пел Высоцкий (а пел он, конечно, везде, какое застолье без него?), Володя сразу все прерывал, намеченную программу бросал и наяривал: «Но тот, кто рррраньше с нею быыыл!» Это было очень трогательно. Очень нежный, добрый человек.
А ещё один человек, который был мне по-настоящему близок, — это Вася Шукшин. С ним мы ездили в Италию от Союза кинематографистов, он был с Лидой Шукшиной. Как раз в это время вышла «Калина красная», в Италии этот фильм тоже показывали. И Васю там, конечно, в связи с этим узнавали. А он приехал в Рим в куртке своей кожаной поверх рубахи, в брюках, заправленных в сапоги. Сильно бросался в глаза, конечно… И вот решили мы посмотреть Сикстинскую капеллу. Шукшин зашел, все сразу схватил взглядом и говорит: «Лида, пойдем домой!» Она ему плачущим голосом: «Вася, куда домой, ведь мы ж в гостинице живем!» То есть прямо такая сцена из фильма «Печки-лавочки». Для них гостиница — не дом… А сопровождающие заволновались: что, не понравилась товарищу Шукшину Сикстинская капелла? Да понравилась! Но надо знать его скупость на эмоции. Ходит, молчит…
Он был настоящий! Помню, мы ехали в автобусе от Рима, по солнечной трассе. Водила смотрел на нас снисходительно: мол, ну русские, дурачки. Пел «Санта-Лючия» и рассказывал нам об оперном репертуаре. Будто мы оперу не знаем и знать не можем. У нас же только медведи, водка, балалайка… Меня такое зло взяло! Я отобрала микрофон у экскурсовода и спела «Майскими короткими ночами».
И тут Вася Шукшин как заплачет, в голос! И говорит: «Господи, как же домой хочется!» Вот тут-то я и поняла, что мы с ним одной группы крови. Что даже в Италии, которая, безусловно, достойна восхищения, мы хотим домой…
