Есть мнение, но с ним лучше сразу ознакомиться на скрине. Высказано же оно было в комментариях к статье о затруднениях с которыми столкнётся эволюция жизни на «полуокеанской» планете, – где нет материков, только острова. Не могу сказать, что сам до конца понял, – конец точно не понял. Но начало и середина поднимают интересную проблематику.
И собственно, – да. Не во всяком лесу, где может найти пищу дятел, будет дятел. Не во всяком пруду, где могут плодиться лягушки, по весне кишат головастики… Но это частный случай. Общим же будет вопрос, насколько естественна ситуация, когда при наличии условий для некой формы жизни, данной формы в оных условиях наблюдаться не будет?
Какой формы? Может и вообще никакой. На картинках Исландия. И если на берегах острова теперь можно найти траву, а раньше росли и чахленькие берёзы, то в центре пейзажи не слишком отличаются от марсианских.
Феномену исландских пустынь уже посвящалась публикация. Отдельной строкой пошёл архипелаг Кергелен, где жизнь кипит не менее бурно, – кажется, найден даже один вид насекомых. При этом, климат и в Исландии, и на Кергелене – очень, сравнительно даже не с Оймяконом или Путораной, а с любой частью Сибири, мягкий. Там не только вечной мерзлоты нет, но и снега почти не выпадает. Сочетание умеренных (sic) среднегодовых температур с хорошим увлажнением даёт, однако, безжизненную пустыню.
Ответ на вопрос «почему» уже давался. Сто тысяч лет назад в Исландии и на Кергелене всё живое было уничтожено ледником. В ноль уничтожено, – может, какие-то бактерии и спаслись, но их всё равно унесло течением глетчера в море и после таяния айсберга они утонули. Только 10000 лет назад, после окончания оледенения Исландия снова стала заселяться… Но десять тысяч лет это очень много. Ирландия, в своё время тоже зачищенная, восстановилась до такого уровня населённости за годы, – как только лёд сошёл.
То есть, в чём суть? Ладно, животные, – им, не считая птиц, до Исландии добраться трудно. Но птиц-то почему не считать? И растения. Они же явно добрались, – но толком даже не закрепились. В стране, которая – по климатическим условиям – должна быть покрыта густыми лесами, не всюду и лишайники зацепились. Очевидно, что пытаясь вернуться на остров, жизнь встретилась с весьма существенными затруднениями.
Природа же этих затруднений связана с тем, что жизнь к решению таких задач не приспособлена. Как минимум, это касается современных земных организмов, до последней крайности прошареных, способных селиться и процветать там, где ещё в мелу и тихоходок не было, а в триасе и археи ...боялись. Однако, повышенная жизнеспособность организмов зрелой биосферы имеет оборотную сторону, – они привыкли к взаимодействию друг с другом. Обычно, оно принимает форму борьбы за место под солнцем, но – не обязательно.
Ветер может занести на опустошённый остров семена растений, но что растениям делать без почвы и опылителей? А опылителям, что делать без цветов? А почвообразующим организмам, – в составе сообщества немало многоклеточных, важную работу выполняют черви, – где жить? Птицы могут занести в озёра икру лягушек, и допустим, головастики выживут, но кем в отсутствии насекомых питаться взрослым амфибиям?.. Да и головастикам, собственно, чем? Им нужен фитопланктон, а микроскопическим водорослям – удобрения, извлекаемые из разлагающихся остатков. Вроде лягушачьего помёта, в который превратились насекомые.
Даже лишайник. Говорят, что эта форма жизни самодостаточна. Но это теоретически. На практике все лишайники, кроме, разве что, антарктических экстремофилов, нуждаются в органических остатках… Иначе не может быть, потому что даже в тундре остатки в любом случае есть. Зачем бы реальным лишайникам приспосабливаться к их отсутствию?
Как следствие, даже лишайники, – не некие «теоретические», а практические, споры которых могут быть занесены ветром в Исландию, – теряются перед сложностью задачи. В девоне, когда требовалось осваивать действительно девственную сушу… для начала и лишайников-то современных не было. Были какие-то древние аналоги, – прототакситы, – но о них мало что известно.
Всё это в высшей степени банально. Экологические ниши существуют постольку, поскольку существует экологическая система. Организмы же приспособлены к нишам. А значит, система – если требуется быстро собрать её из готовых элементов, – должна восстанавливаться целиком. Что легко реализуемо, скажем, при наличии сухопутного моста. Расчищенные катастрофой территории на континенте, как следствие, заселяются мгновенно. Причём, даже не «геологически мгновенно», а в реальном времени, оживают на глазах.
Но достаточно широкий пролив делает быстрое восстановление невозможным. Без привычных соседей, симбионтов, жертв, даже без привычных врагов, колонисты в каких-то случаях выживут. Однако вынуждены будут приспосабливаться к новым условиям, меняться. Изменившись же они частью прежней системы перестанут быть. То есть, новые волны переселенцев также не займут пустующие ниши. Потому что, хотя жизнь и есть, ниш на которые они рассчитывали, может и не появиться.
Адаптация с нуля занимает много времени. И много в данном контексте, это уже много геологически, – десятки миллионов лет. Это всего-лишь десятки же поколений видов. Флора и фауна изолированного острова в итоге получит развитие и станет очень особой… Но на практике чего-либо подобного на Земле не происходило. Климатические и прочие катастрофы, способные уничтожить плоды эволюционных трудов на площади в десятки тысяч квадратных километров, происходят чаще, чем раз в геологический период. Так что жизнь на изолированном острове всегда носит печать поспешной импровизации.