Глава 81
Опасения начальника госпиталя подполковника Романцова насчёт «мелких делишек», как он про себя их называл, оказались сущей ерундой по сравнению с тем, с какой целью прибыл следователь Багрицкий. Оказалось, что он проводит проверку из-за рапорта некоего полковника Кручёных, который около года назад проходил в госпитале лечение по поводу межпозвоночной грыжи, сильно обеспокоившей его во время службы. Причём настолько, что старшего офицера пришлось везти из штаба группировки прямо на МТЛБ в сопровождении целого взвода десантников: на тот случай, если враг нападёт.
Олег Иванович смотрел на следователя с широко распахнутыми глазами. Он в упор не помнил никакого полковника Кручёных, но дело пахло керосином, поскольку тот обвинил лечащего врача, капитана медицинской службы Соболева, не просто в халатности, а в нанесении ему тяжких телесных повреждений, вылившихся в необходимость снова оперироваться, но на этот раз в Москве, в госпитале имени Бурденко. Откуда, собственно, штабной и направил рапорт командованию группировки, и там уже были вынуждены дать делу ход, поскольку у Кручёных, как сказал следователь, «мохнатая лапа в Генеральном штабе». Офицеры, сталкивавшиеся с подобными вещами, знали: если кто-то из верхушки аппарата заинтересуется жалобой, то дело вряд ли получится замять.
Романцов всё это выслушал, и в душе у него родилось двойственное чувство. С одной стороны, на этот раз «пуля» в виде следователя из военной прокуратуры пролетела мимо. С другой, Олег Иванович понял, что над головой военврача Соболева, которого он считал лучшим хирургом своего госпиталя, нависла большая грозовая туча. Это же не майор Прокопчук на него рапорт накатал, а высокопоставленный полковник. В курсе сам командующий группировкой, и замять не получится. К тому же нет никакой операции типа «Труба», чтоб отправить туда Дмитрия, пока пыль уляжется. Но и лишаться такого ценного кадра начальник госпиталя совершенно не хотел, потому что иначе все показатели рухнут, если лечебными делами станет заправлять Евграф Ренатович, который к этому ну очень сильно стремился. Этот доктор был пусть и бесталанен, но опытен, однако его чрезмерные амбиции и тяга к наградам делали ненадёжным в экстренных ситуациях, а здесь такие бывали очень часто.
– Так что вы от меня хотите, товарищ капитан? – робко поинтересовался Романцов, внутренне надеясь, что сможет найти лазейку в этом разговоре.
– Сотрудничества, Олег Иванович, – сказал Багрицкий с ледяным выражением лица, отчего начальник госпиталя почувствовал лёгкий холодок по спине.
– Понимаете, Клим Андреевич, – подполковник решил перейти на неофициальный тон в надежде, что из этого что-нибудь получится. – Дмитрий Соболев – лучший врач в госпитале. Хирург от Бога, через золотые руки которого прошли сотни бойцов. Многих он буквально вытащил с того света…
– Не пытайтесь выгораживать своего подчинённого, – перебил Багрицкий, дав понять, что собирается твёрдо стоять на своём. – Доктор Соболев прибыл к вам из Петербурга, где работал в клинике имени Земского, верно?
– Да, и там он получил большой опыт…
– Знаю. В отделении неотложной помощи, которым руководит одна особа, доктор Эллина Родионовна Печерская, – выговаривая это, следователь скривился, словно ему в рот лимонная кислота попала. – Но вы не знаете, товарищ подполковник, что это подразделение клиники – настоящий рассадник криминала. Столько нарушений и преступлений, сколько происходит там каждый день, невозможно отыскать больше нигде. Я работал в Следственном комитете Санкт-Петербурга и знаю, о чём говорю.
– Почему же оно всё ещё работает? И насколько я знаю, Печерская тоже на своём месте.
– Потому что у неё влиятельные покровители, – резко сказал Багрицкий. – Но здесь военврачу Соболеву Печерская с её связями не поможет, уж будьте уверены. Он изуродовал одного из старших штабных офицеров группировки. Полковник Кручёных, Поликарп Кондратьевич, вынужден снова проходить дорогостоящее лечение, а самое главное, – штаб лишился одарённого командира. Теперь вы понимаете, что это дело я на тормозах не спущу? Не нужны мне ваши песни о том, какой военврач Соболев замечательный, талантливый и всё такое прочее. Он не доктор, а коновал, и я это докажу!
Некоторое время сидели молча. Багрицкий делал какие-то пометки в блокноте. Романцов был вынужден просто ждать, что будет дальше. Он уже понял, что встать на защиту Соболева не сможет, – сметут, как лишнюю пешку с шахматной доски, даже не заметят. И тогда прости-прощай новая доктор Прошина, о которой теперь были все самые приятные мечты подполковника.
– Так, личное дело капитана медицинской службы Соболева у меня имеется. Теперь нужна медкарта больного Кручёных, – сказал Багрицкий и вопросительно посмотрел на начальника госпиталя. – Они ведь здесь хранятся?
– Нет… то есть да, то есть… – лихорадочно пытаясь придумать, как бы запутать следователя, Романцов запутался.
Клим Андреевич потемнел лицом.
– Товарищ подполковник, – сказал стальным голосом, – будьте так любезны, ответьте на вопрос.
– Да, все медицинские карты пациентов, получающих медицинскую помощь в стационарных условиях, хранятся на территории госпиталя, – ответил Олег Иванович. – Но дело в том, что некоторое время назад случился досадный инцидент: в блиндаж, где они лежали, попал вражеский снаряд, и некоторые документы были уничтожены. Мы как раз собирались их передать в архив, но не успели.
– Статья 293 «Халатность» Уголовного Кодекса Российской Федерации, – всё тем же тоном произнёс Багрицкий. – Если деяние повлекло причинение по неосторожности тяжкого вреда здоровью или смерть, наказание для виновного предусмотрено в виде принудительных работ на срок до 5 лет либо лишения свободы на тот же срок.
– Товарищ капитан, – криво усмехнулся подполковник. – При чём тут тяжкий вред? Противник нас обстрелял, документы частично сгорели, частично…
– Если из-за того, что медкарта полковника Кручёных утеряна, его неправильно прооперирует в госпитале Бурденко, это и будет то самое, о чём я сказал.
– Да бросьте вы, честное слово! – махнул рукой Олег Иванович. – Что за ерунда, в самом деле! Там такие опытные хирурги работают, им какие-то старые медкарты даром не нужны.
– Товарищ подполковник, вы препятствуете следствию, что я обязательно зафиксирую в деле, – сказал Багрицкий. – Сейчас мне пора возвращаться, но завтра я приеду и проверю, правду ли вы сказали насчёт медкарты.
Не прощаясь, Багрицкий встал, одёрнул форму, прихватил свой блокнот и вышел, оставив Романцова в глубокой задумчивости. Едва стих вдалеке шум броневика, на котором прикатил следователь, начальник госпиталя вызвал к себе сержанта Свиридова и приказал ему немедленно доставить к себе военврача Соболева.
– А если у него операция? – спросил помощник.
– Тогда как закончит, пусть сразу ко мне!
– Есть сразу к вам! – и Свиридов умчался, озадаченный тем, как выглядел подполковник. Бледный, тревожный весь какой-то.
Военврач Соболев появился только через два часа, едва успев переодеться, – всё исподнее на нём было мокрым от пота: поступил боец с передовой, у которого оказалась почти ампутирована левая нога. Чтобы её не потерять, раненый, сделав себе укол сильного обезболивающего, примотал её скотчем, а потом полз шесть километров до своих, где его подобрали и быстро доставили до госпиталя. На вопрос о том, что он делал так далеко впереди, боец ответил коротко, прежде чем отключился: «Разведка».
Делая операцию, Дмитрий буквально поразился, – хотя за время работы в прифронтовом госпитале, казалось бы, чего только не повидал, – насколько судьба смилостивилась над разведчиком. Мягкие ткани были почти полностью разделены, но поверхностная бедренная артерия оказалась цела, глубокая же перебита, но наложенный жгут помог спасти положение, а ведь до того, как пришлось бы ногу ниже середины бедра полностью отнять, оставались считанные минуты.
Бойца стабилизировали и первым же рейсом отправили в глубокий тыл, долечиваться. Лишь после этого Соболев, приведя себя в порядок, пошёл к подполковнику. Там и был ошарашен свалившейся ему на голову, как питерская сосуля, новостью: некий полковник Кручёных считает Дмитрия виновным в своей грядущей инвалидности.
– Эх, Дима, Дима, – сокрушённо сказал начальник госпиталя. – Что же ты наделал…
– Я наделал? – удивился Соболев. – Вы не видели того полковника, иначе бы все обвинения с меня были сняты сразу же.
– Это ещё почему?
– Да потому что при росте 170 сантиметров он весит 135 килограммов, причём далеко не тяжёлый атлет. Да при таком соотношении роста и массы вообще удивительно, как его позвоночник носит. Вот он и не выдержал, образовалась грыжа. Я её правил обратно и рекомендовал полковнику срочно начать худеть, иначе всё повторится. Знаете, что он мне ответил? Послал по матушке. Заявил, что я некомпетентный, непрофессиональный, что он добьётся моего разжалования в рядовые и отправки в эвакуационный санитарный взвод, чтобы я раненых с поля боя вытаскивал. Он уверен, что это страшное наказание, граничащее с расстрелом, и не понимает: это честь для военного медика – спасать наших бойцов.
– Тебя-то кто теперь спасёт, Дима? – грустно спросил Романцов. – Дело никак не замять, да и я тоже вляпался.
– Как же?
– Сказал этому Багрицкому, что часть медкарт погибла при бомбёжке. Мол, снаряд попал в блиндаж, где они хранятся, – сказал Олег Иванович и тяжело вздохнул.
– Это вы, конечно, зря, – с улыбкой заметил Соболев. – Но ничего страшного. Он когда приедет в следующий раз?
– Обещался завтра.
– Вот и отдайте ему медкарту и скажите, что случилось чудо, и она уцелела.
Начальник госпиталя просиял ликом.
– Думаешь, не станет копать глубже?
– Делать ему больше нечего, – усмехнулся военврач. – Он же сюда по мою душу приехал, не по вашу. Так что на всё остальное глаза закроет.
– Надеюсь, – сказал Олег Иванович. – Ну ладно, Дима, ступай.
Соболев вернулся к работе, но все его мысли теперь были заняты только тем случаем. Всё, что он рассказал Романцову, было чистой правдой. Полковник Кручёных телосложением напоминал жирного борова, ходил с большим пузом, переваливаясь на ходу с ноги на ногу. Дмитрий заметил, что у него ещё и колени болят, – суставы массу просто не выдерживают, но позвоночник начал сдаваться первым. Но вся беда в том, что был Поликарп Кондратьевич из той категории людей, которые привыкли во всём винить не свой образ жизни, а докторов.
Хотя и чувствовал Соболев себя совершенно правым в этой ситуации, но горький осадок от разговора с Романцовым остался.
– Дмитрий, у вас что-то случилось? – спросила новенькая, Екатерина Прошина, когда военврач слушая больного, – у того обнаружилась пневмония, привезли с высокой температурой, а теперь спал под препаратами.
Соболев поднял взгляд на Прошину. Он только теперь заметил, какие у нее глаза. Серые, они светились теплотой и спокойной уверенностью. Улыбка – лёгкая, открытая, без тени притворства – делала облик женщины искренним и дружелюбным. В движениях не было ничего нарочитого, лишь естественная грация, свойственная опытным и уверенным людям, знающим своё дело. Она не стремилась привлекать внимание, но именно в этой простоте и естественности скрывалось особое обаяние.
– Да как сказать… – Соболев вдруг ощутил непонятно откуда взявшееся желание всё ей рассказать, но постеснялся. Всё-таки Прошина в госпитале человек новый, а Дмитрий не привык раскрывать душу перед первым встречным. – Ничего особенного. Просто задумался.
– Когда я работала на «Скорой», у нас был случай, – вдруг заговорила Екатерина. – Поступил вызов: девушке плохо. Приезжаем, а там беременная на 39-й неделе. Лежит на диване бледная, рядом такой же муж. Спрашиваю её, что случилось, она отвечает: «Будто грузовик на грудь наехал…» – и всё, гаснет. Я к мужу, он говорит: у неё тяжёлый порок сердца, ей врачи запретили рожать, а она… Когда мы её привезли, жить ей оставалось считанные минуты. Родила здоровенькую девочку, сама ушла. Такая вот история.
Соболев помолчал, потом спросил:
– Зачем вы это мне рассказали?
– Сама не знаю, – скромно улыбнулась Прошина. – Мне показалось, что вам нужна поддержка. Простите, если ошиблась, да и сама история не слишком обнадёживающая. Ну, хотя бы ребёнок выжил.
– Не ошиблись, – сказал Соболев, а потом вдруг, сам от себя не ожидая, поведал Екатерине всю историю с полковником Кручёных.
Подумав, военврач Прошина сказала:
– Дмитрий, вы ни в чём не виноваты. Грыжа межпозвоночных дисков, – распространённая проблема у людей с таким анамнезом. Вы не волнуйтесь, всё будет хорошо.
«Какая она добрая и наивная, чистая душа», – подумал Дмитрий, глядя на лицо коллеги. Оно вдруг показалось ему таким близким и родным, словно знакомы много лет.
– Скажите, мы с вами точно раньше нигде не встречались? – спросил, и Екатерина тихонько засмеялась.
– Товарищ капитан, вы ко мне так подкатываете? – спросила.
Дмитрий смутился.
– Нет, просто лицо ваше кажется таким… словно мы знакомы много лет.
Прошина перестала улыбаться. Серьёзно посмотрела на Соболева.
– А вы знаете, у меня такое же чувство. Странно, правда?
– Да, очень, – согласился Дмитрий.
После этого они разошлись по разным палатам, занимаясь ранеными, и в тот день больше не общались. А ещё не знали того, что весь их разговор от начала и до конца слышал санитар Пантюхов, который был негласным шептуном майора Прокопчука. Их связывала давняя история, после которой бывший миномётчик мечтал лишь о том, чтобы делать всё, что скажет Евграф Ренатович, только бы не возвращаться больше на передовую, но и не покидать зону СВО, поскольку здесь платили хорошо.
После окончания смены санитар отправился прямиком к майору, постаравшись это сделать максимально незаметно для остальных. Придя в палатку Прокопчука, он обстоятельно рассказал ему и о том, что услышал, а от себя добавил, что между Соболевым и Прошиной, кажется, искра проскочила.
– Какая ещё искра? – нахмурился майор.
– Та самая, после которой дети родятся, – осклабился Пантюхов, и майор с омерзением поморщился.
– Оставь при себе эти глупые домыслы.
– Есть оставить при себе.
– Свободен.
Когда санитар ушёл, Прокопчук задумался. Он вдруг ощутил, что судьба сама подсказывает ему неплохой вариант, как можно убрать отсюда военврача Соболева. Уж очень сильно он своими «талантами», о которых не переставая трещит Романцов, мешал ему, майору, строить карьеру в госпитале. Оставалось только продумать, как сделать, чтобы Дмитрий не просто отсюда уехал, а больше никогда не возвращался.
Роман об Изабелле Арнольдовне продолжается!
– Вы серьёзно хотите, чтобы я работала на КГБ тайным осведомителем? Может быть, ещё попросите подписать документ о неразглашении