Над женской половиной этой фамилии с конца XIX века висело какое-то родовое проклятие. Сначала ушла в мир галлюцинаций и неадекватного восприятия действительности мама Анастасии, тоже, как и она, Анастасия Николаевна. Душевная болезнь матери закончилась суицидом. А через 41 год по ее стопам пройдёт дочь. Её, неврастеничную, с легко возбуждаемой психикой, сначала выбьют из колеи революционные события 17-18 годов, потом тяготы Гражданской войны, а завершающим аккордом станет уход из жизни двух звёзд первой величины русской поэзии: сначала смерть Александра Блока, а потом расстрел в 1921 году Николая Гумилёва. Обоих она знала лично. Обоих ценила (что при её обожании творчества её мужа, Фёдора Сологуба, многого стоило!), так что её прыжок с дамбы Тучкова моста в реку Ждановку 23 сентября 1921 годы был предрешён. Она считала, что таким образом она отводит удар судьбы от горячо любимого ею мужа, беря такой удар на себя.
Жизненные невзгоды и формирование личности
Да и детство и юность, в семье, где росли 13(!) детей – шестеро родных братьев и сестер и шестеро братьев и сестёр по отцу тоже не способствовало душевному равновесию – кроме тщательно скрываемой семейством нужды (или, по крайней мере, расходов на самое необходимое), Анастасия была вынуждена опекать и своих младших, взяв одновременно на себя и поиск способов зарабатывать деньги – в том числе и литературным трудом.
Первая встреча с Сологубом можно было бы назвать встречей восторженной почитательницы и маститого уже к тому времени поэта, стоящего в одном ряду с признанными мэтрами литературного олимпа. Однако эта восторженность эта не была бездумной, как у сонма других образованных и полуобразованных фанатов того времени. Чеботаревская уже в юном возрасте прекрасно разбиралась в литературе и в её направлениях, обучаясь сначала в одной из лучших частных гимназий Москвы, потом в Париже, где она была слушательницей в Русской высшей школе общественных наук видного юриста и историка М. Ковалевского, которого считают одним из основателей движения тогдашнего российского либерализма.
Тогда же увидели свет и первые литературные опыты Анастасии в виде статей об искусстве, рассказов, рецензий и литературно-критических обзоров. Всё это появлялось с отнюдь не провинциальной губернской периодике, в во вполне солидных, «имперских» по охвату читательской аудитории журналах: «Журнал для всех», «Правда», «Русское богатство».
Взросление
В Россию Анастасия вернулась ещё в 1905-м, в канун начала революционных событий. Но они касались её опосредованно – затрагивая на уровне эмоций бунтарскую душу, одновременно направляя энергию не на всё отрицающее разрушение старого, а на эволюцию взглядов. И переоценку ценностей. Именно в этот период у неё рождается идея издания альманаха современных писателей России. В 1907 году она обращается почти ко всем значимым литературным фигурам, получает в целом благожелательные отзывы, но потом в круговороте событий идея умирает. Остаётся только тесное дружеское общение с некоторыми литераторами, а особенно с Сологубом. Итогом их годового общение стало решение соединить судьбы, год спустя они съезжаются и уже не расстаются.
Чеботаревская очень скоро показала себя как талантливый литературный агент, сразу упорядочив переписку Сологуба с издательствами, что было несомненным благом. Чего стоил хотя бы изданный ею многостраничный сборник «О Федоре Сологубе. Критика. Статьи и заметки». Аким Волынский однажды назвал её «страстной послушницей при священнослужителе литературы». А Тэффи говорила, что Анастасия создала вокруг Сологуба беспокойную и тревожную атмосферу, что ей всюду мерещатся направленные против него какие-то намёки и интриги – что служит основанием немедленного отлучения подозреваемого от посещений дома! Одновременно стала проявляться нездоровая тенденция к тотальному контролю всех аспектов их совместного бытия. И в первую очередь это коснулось того круга общения, к которому привык Сологуб.
Протестовал ли сам Фёдор Кузьмич против сложившегося нового для него уклада? Ничуть ни бывало. Его скромная доселе квартира превратилась в блестящий литературный салон, попасть в который считали для себя честью многие писатели, поэты и музыканты – здесь нужно отдать Чеботаревской должное. Это был удивительный сплав её искренней и нежной любви к человеку, которого совершенно не волновал быт со всеми его проблемами с её неуёмным тщеславием. И столь же неуёмной энергией… типичной, впрочем, для неврастеников.
Минусом такого положения вещей было то, что только она одна определяла, с каким издательством или альманахом стоило сотрудничать ей Феденьке, а с каким решительно разрывать всякие отношения. Критерием было одно – хоть одно критическое (пусть даже самое объективное) высказывание о его творчестве. Создалась поистине стерильная атмосфера, в которой сам писатель уже не мог отличить приемлемое для читателя в своём творчестве или никуда не годное – всё определяла его Анастасия, его Муза.
«Эстетически неприемлем…»
Революцию и пришедших к власти большевиков они оба не приняли. Притом не идеологически, а, скорее, эстетически – претило «засилье плебса» на улицах городов. С 1919 года они подали заявление на выезд из страны для лечения. Просьбу сначала удовлетворили, потом передумали, отказали. Потом вроде снова пообещали дать разрешение… но нарастающие с каждым месяцем бытовые невзгоды, холод в доме, плохое питание настолько расшатали нервную систему супруги писателя, что холодным сентябрьским днём она ушла из дома в чём была – и спрыгнула в грязную воду речки Ждановки. Всего один случайный свидетель этого, кронштадтский матрос, был далеко и не мог помочь.
Мятежная душа Анастасии Чеботаревской упокоилась под могильным камнем Смоленского православного кладбища. Фёдор Сологуб долго не верил в её гибель. Несколько лет подряд ставил на обеденный стол второй прибор для своей Малим – как он её называл в обыденной жизни. А через 6 лет и сам нашёл своё вечное пристанище рядом с нею, под похожим надгробием.
