Как мой дед, вчерашний курсант и начинающий морской артиллерист, с японскими милитаристами воевал [обновлено 11.11.2024]
В 2020 году было решено, что День окончания Второй мировой войны в России отныне будет отмечаться не 2-го, а 3 сентября*. Как водится, у этого решения нашлось немало противников. А вот мой дед, контр-адмирал Александр Васильевич Алёхин (1924–1983), не сомневаюсь, был бы «за». Ведь на его медали «За победу над Японией» так и написано: «3 сентября 1945».
* 24 июня 2023-го президент Владимир Путин подписал закон о внесении изменения в статью 1 ФЗ «О днях воинской славы и памятных датах России». Как следствие, теперь 3 сентября уже не только День окончания Второй мировой войны, но и (причём в первую очередь) – День Победы над милитаристской Японией
Военно-морской карьеры ничто не предвещало. И вообще, стартовые условия для любой карьеры были не очень.
Отец, воевавший в легендарной Чапаевской дивизии, в 1919 году был ранен и комиссован. Вскоре после этого он заболел туберкулёзом. А тут ещё голод начался. И с Нижней Волги инвалид Гражданской войны Василий Алёхин с женой Анной подались в Среднюю Азию. На станции Терень-Узяк в Казахстане у отца случилось обострение болезни, ехать дальше было нельзя – и в итоге так они там и остались.
В 1923 году у них родилась дочка, в 1924-м – сын. А в 1925-м отец умер. Потом появился отчим, который перевёз семью в Кзыл-Орду – и бросил. Хотя в семье рос уже и его сын. Мать была не в силах одна тянуть троих детей. И отправила старшего сына, Сашу, жить к своему брату.
При живой матери – в «приёмную» семью… Тут бы просто не покатиться по наклонной плоскости. А Саша окончил школу с красным дипломом, после чего без экзаменов поступил на путейско-строительный факультет Ташкентского института инженеров железнодорожного транспорта.
Правда, радости от всего этого не было – ведь в те июньские дни советскую землю уже топтали фашистские сапоги…
Профессия железнодорожника на Великой Отечественной была одной из самых главных. Однако студент Алёхин всё равно рвался на фронт. И после того, как в ноябре 1941-го ему стукнуло 17, стал добиваться, чтобы его призвали добровольцем. Оценив успехи в учёбе, в военкомате предложили на выбор несколько училищ. Выбрал военно-морское – в Баку. И убыл в столицу Азербайджанской ССР, успев сдать в ходе первой сессии в институте лишь один экзамен да пару зачётов.
В 1942–1944 годах краснофлотец-курсант Алёхин участвовал в конвоировании, несении противолодочной обороны на Черноморском флоте, неоднократно бывал в портах Ирана. А когда враг рвался на Кавказ, служил в истребительном батальоне Закавказского фронта.
Именно от деда я впервые услышал, что немцы называли нашу морскую пехоту «чёрной смертью». И порой бросали свои позиции без боя, узнав, с кем придётся иметь дело.
В марте 1945-го, окончив училище, курсант Алёхин стал лейтенантом. И его направили во Владивосток, назначив командиром артиллерийской боевой части на сторожевике «Вьюга». А вскоре на Дальнем Востоке началась подготовка к войне с Японией.
Она была объявлена с 9 августа 1945-го. И «Вьюга» то утро встретила в полной боевой готовности. Вместе с «Метелью», ещё одним СКР типа «Ураган» из их «дивизиона плохой погоды», они должны были участвовать в захвате Сейсина (ныне – Чхонджин) – японской военно-морской базы на территории оккупированной Кореи.
Эта десантная операция считается крупнейшей за всю историю Тихоокеанского флота. А бои там стали одними из самых ожесточённых в той кампании.
Первые советские десантники высадились в Сейсине в середине дня 13 августа. До этого были легко взяты два порта по соседству. И поначалу казалось, что так будет и в Сейсине. Однако растерянность от неожиданного появления русских у японцев быстро прошла. И с каждым часом их натиск лишь усиливался. А ряды морпехов редели, у них заканчивались боеприпасы…
Но на помощь уже спешил второй эшелон десанта. В его составе была и «Вьюга».
Курс на Сейсин они взяли на рассвете 14 августа, сразу же попав в густой туман. Конечно, это помогало идти незамеченными. И всё же дошли не все. Во время перехода к каравану стал приближаться какой-то корабль. В той стороне могли быть только японцы, которые рыскали в туманном море в поисках десанта. Стремительно надвигавшийся корабль был в зоне ответственности «Вьюги». И её командир приказал открыть огонь.
Начальник артиллерии 20-летний Александр Алёхин показал, что в училище не зря был в числе лучших курсантов. Цель накрыли с первого залпа. Однако ударили, как оказалось, по своим – это был не вражеский корабль, а один из наших катеров, заблудившийся в тумане. И в результате – шестеро убитых, десять раненых…
На подходе к Сейсину туман рассеялся. Черноту ночи вдруг пронзили лучи прожекторов. И по десантным судам, тщетно пытавшимся скрыться в темноте, стали бить японские батареи. Спасая десант, «Вьюга» пошла вдоль колонны, выпуская дымовую завесу. При этом, как и «Метель», на ходу вела огонь по батареям. Итог морской дуэли: прожектора погасли, орудия смолкли. А сторожевики бросились догонять караван.
Ранним утром 15 августа над Сейсином стояло зарево пожаров, в порту шёл бой – японцы пытались сбросить в море тех, кто уже высадился. Под обстрел, в том числе с самолётов, попал и второй эшелон. «Вьюга» только и успевала бить то в одну, то в другую сторону. И тут рядом из воды показался перископ…
Пытаясь опередить торпедную атаку, сторожевик все свои орудия перевёл на подводную лодку. При этом «Вьюга» на максимальной скорости ещё и пошла на таран. Но, очевидно, субмарина успела погрузиться и ушла, не принимая боя. К слову, потом утверждалось, что моряки ошиблись, дескать, по документам не было там никаких японских подлодок.
– Жаль, что вас с вашими документами не было тогда с нами, – отвечали на это участники тех событий.
Десант «Вьюге» пришлось высаживать под ураганным огнём. А потом японцы с криком «Банзай!» пошли в контратаку. И вот бой, то и дело переходя в рукопашную, идёт уже на причале. А сзади видны новые волны наступающих. И тогда в дело опять вступили орудия лейтенанта Алёхина. По самураям били прямой наводкой, картечью. В наградном листе потом напишут кратко и сухо: управляя огнём корабельной артиллерии, уничтожал войска врага. Немногословны и очевидцы: «Жуткое было зрелище…»
Уцелевшие японцы откатились от причала, а наши смогли закрепиться на плацдарме.
Тем временем японцы продолжали подтягивать силы в Сейсин – этот порт был им крайне нужен для обороны. Для борьбы с десантом в городе появился даже бронепоезд. Однако снова заговорили орудия лейтенанта Алёхина, и тот спешно ретировался. А точно бить по нему помогали корректировщики огня с «Вьюги», которые забрались на одну из сопок. И, невзирая на обстрелы и атаки самураев, передавали на сторожевик координаты целей.
Кстати, в той корректировочной группе был радист Владимир Успенский. Потом он стал писателем. Самая известная его книга – роман «Тайный советник вождя», вызвавший в конце 80-х резонанс. А про те бои в Корее он в 1964 году написал книгу «Глазами матроса». Вышла она честной, живой и полной деталей, которые помогают лучше понять, как же там всё было. Дед получил её в подарок от автора. Теперь книга хранится у меня.
А 15 августа 1945-го стало, наверное, самым тяжёлым днём для командира артиллеристов Алёхина. То опять выползал бронепоезд, стреляя из всех своих пушек, то атака с воздуха, то срочно требовалось подавить очередную огневую точку. При этом запас снарядов таял, и пополнить его было негде.
Между тем нападали на наших воинов и там, где вроде было тихо. Скажем, встречаешь на улице человека, с виду – безобидного пожилого корейца. Но стоит отвернуться, как переодетый враг вонзает в спину нож.
А ещё самураев, как и эсэсовцев (и их современных последователей-нацистов на Украине), не смущал ни красный крест, ни то, что перед ними – девушка. Вытаскивая раненых, санитарка Мария Цуканова сама была ранена. Отстреливалась, пока не потеряла сознание. Так и попала в плен. Когда её нашли, она была вся истерзана, ей выкололи глаза, отрубили руки и голову… Посмертно Мария Цуканова стала Героем Советского Союза.
Утром 16 августа пришёл третий эшелон десанта. И началось решительное наступление на японские позиции. Артиллерия «Вьюги» час за часом помогала бить противника в разных районах Сейсина. К вечеру почти весь город был в наших руках. А 17 августа сторожевик, взяв на борт раненых, отправился во Владивосток. 21-го вернулся, доставив свежие части. Однако пробиваться с боем к берегу уже не пришлось. Война заканчивалась.
За участие в Сейсинской десантной операции лейтенант Алёхин был представлен к ордену Красного Знамени. Но получил Красную Звезду. Скромнее, нежели моряки на той же «Метели», были награждены и другие члены экипажа «Вьюги». А сама она, в отличие от «Метели», не получила гвардейского звания. Так, судя по всему, припомнили инцидент с подбитым катером при переходе в Сейсин. Хотя официально никаких претензий по этому поводу не было. Да и не могло быть.
Впрочем, дед относительно награждений не переживал.
– Главная награда – жизнь! – говорил он. И старался жить так, как призывали советских людей – чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Создал крепкую семью, окончил академию, стал кандидатом наук и контр-адмиралом. Служил в Лиепае и Ленинграде, Риге и Свиноустье, Балтийске и Советской Гавани. «Службу любит и служит со вкусом», – так написали про него в одной из аттестаций.
Был в его судьбе и такой эпизод. 7 февраля 1981-го высший командный состав Тихоокеанского флота возвращался на Дальний Восток из Ленинграда со сборов под руководством главкома ВМФ. Дед получил разрешение вернуться позже – и поехал в Калининград навестить нас. А самолёт, на котором полетели остальные, разбился сразу после взлёта в Пушкине…
В том же 1981 году его с Камчатки снова перевели на другой конец страны, назначив заместителем начальника военно-морского училища имени Попова в Петродворце. Думал о докторской диссертации, хотел преподавать. Однако всю жизнь он не берёг себя. И – надорвался, «сгорел на работе», скончавшись в возрасте всего 58 лет.
На похороны приехали моряки со всех флотов. И я тогда впервые увидел, что мужчины, оказывается, тоже могут плакать.
Надёжный тыл адмирала
Доктор домашних наук. Так дедушка называл мою бабушку – Лидию Георгиевну Алёхину (Шесталову).
Родилась она на станции Сковородино, где в 1923 году работал её отец-железнодорожник. Потом их семья перебралась во Владивосток. Когда Лиде было 14 лет, умерла мать. В 16 пошла работать – учеником в судоремонтные мастерские. В 1942 году совсем осиротела – не стало и отца.
Вспоминая о жизни во Владивостоке во время войны, говорила: постоянно хотелось есть. Помню такой рассказ. Она тогда работала уже в бухгалтерии (сама освоила это дело, хоть и не довелось окончить даже среднюю школу). По ленд-лизу из США в СССР поступала мука. Хлеб из неё, по словам бабушки, был белый-белый. А вкусный какой! Ну или так просто с голодухи казалось…
И вот сидит она, значит, на работе. И сегодня у неё есть с собой лакомство – булочка из той самой американской муки. И она её час за часом потихоньку отщипывает под столом по кусочку. Растягивала, в общем. Хотя так хотелось съесть всю эту булочку разом.
Уважительное (да, именно уважительное) отношение к еде у неё осталось на всю жизнь. Умела выбирать, покупая столько, сколько нужно – чтобы ничего не выбрасывать. Хотя такого и не могло быть, потому что готовила она прекрасно. Так, до сих пор вспоминаю её пельмени.
А когда началась война уже с Японией, произошёл такой случай. Бабушка была в порту, шла посадка на пароход. Вдруг появился японский самолёт, и лётчик-камикадзе направил его прямиком в судно. Да чуток промахнулся – самолёт вошёл в воду возле самого борта. Было страшно, вспоминала бабушка. И это от них с дедушкой я первый раз услышал слово «самурай».
А поженились они по любви. Да так в согласии и жили. И если раньше бабушка была для меня просто любимой бабушкой, то теперь понимаю: она из тех женщин, про которых говорят – настоящая жена советского офицера.
И куда бы не посылали служить дедушку, везде у него был надёжный тыл. Жена, которая в любых условиях могла наладить быт. И, став кандидатом военных наук, её он начал называть доктором домашних наук. А в том, что дедушка многого добился, конечно, немалая заслуга бабушки.
Однажды нам довелось несколько дней жить в белорусской глубинке, в чужом сельском доме. Так и там бабушка успела навести свои порядки, которые и хозяевам пришлись по душе. Умела она находить общий язык с самыми разными людьми.
К слову, первое своё (а не служебное) жильё бабушка и дедушка получили, когда им было уже под 60. Только тогда и закончилась их кочевая жизнь.
Давно уже их нет. Но чем дальше, тем лучше понимаешь: многое в тебе – в том числе от бабушки с дедушкой. И стараешься жить так, чтобы им, если что, не было за тебя стыдно.
Владислав Ржевский,
автор канала «Калининградская Пруссия»