За годы, проведенные на пенькозаводе, на каких только работах не побывала Нюра!
Научилась вязать коноплю в снопы, знала, как отличить посконь (мужское растение) от матерки - женского. Посконь убирали раньше, а матерку на три недели позже, она давала семена, из которых давили конопляное масло. Просушенные же в снопах стебли конопли погружали в воду, чем чище вода, тем качественнее волокно, сверху грузом укладывали специальные рамы. Вымачивали от двух недель до трех лет. В зависимости от того, на что пойдет сырьё. Изготавливал Лунинский пенькозавод и сырец и трепаную пеньку: после вымачивания высушивали и «трепали» волокна - прочесывали, избавляя от колючей костры. После такой работы нещадно саднило руки и все открытые участки тела. Особым способом пряли нити – слева направо, а для тросов скручивали в три пряди, свитые также, слева направо. Такие тросы, канаты и веревки были необходимы в быту, но больше всего годились в морском и судоходном деле. Веревки из конопляных волокон от соленой воды не страдали, и с годами практически не изнашивались. А бригадирша Катя рассказывала, что в стародавние времена из пеньки делали даже доспехи воинам, нашивая веревки поверх одежды. Нюра удивлялась: как чудно! И представляла себе могучих витязей, в доспехах из пеньки, с которой ей каждый день приходилось иметь дело. Так, в тяжелом, подчас, непосильном взрослому человеку, труде, пролетело семь лет.
Она выросла. Только скорее выросла и окрепла характером, росточка же оставалась маленького, не выше полутора метров, телом худенькая, ноги так и остались тоненькими, кисти рук по-детски малыми и хрупкими, не смотря на то, что работать ей ими приходилось ой как много. Темно-русая коса свисала ниже пояса, курносый нос, довольно высокие скулы, темные широкие брови и задорные темно-карие глаза, красноречиво говорившие о характере девушки. А характер-то был с огоньком! Первая задирать не станет, но уж если ее кто тронет – спуску не даст, Найдет в ответ подходящее словечко для обидчика!
Не заметила Евдокия, как Нюра из угловатой девчонки превратилась в привлекательную девушку. Подружки вечером стали зазывать её на вечёрки, где играла разудалая гармонь, пели и плясали парни и девчата. Евдокия все чаще стала примечать: Павел Князев неспроста появляется у старенького дома Кондраковых. Дуня еще в 1934 году продала дом в Сандерках и купила маленькую халупку в рабочем поселке Лунино, наполовину вросшую в землю, рядом с железнодорожной станцией. Шел 1939 год.
Поселок Лунино вел отсчет своего бытия с 1665 года, когда стояли тут казачьи села, коих по указу государя перевели в Азов, а пензенцу, поручику драгунского строя Осипу Ивановичу Лунину и подполковнику Макару Милявскому были отказаны данные земли, опоясанные рекой Сурой с юга, с севера же - рекой Шукшей. Так к названию села Архангельское, от имени нового владельца добавились слова «Лунино тож», а потом стало именоваться просто - Лунино. Выгодно расположенное по обе стороны большого Саранского тракта, село имело свой торг, на который приезжали и купцы из самой Пензы.
Революция пришла в Лунино с опозданием, спустя полгода, в марте месяце 1918 года. Лунинцы приняли новую власть без бунтов и сопротивлений. С 1928 года Лунино стало районным центром, потому и переехала сюда из Сандерок, расположенных в пяти километрах, Евдокия с дочками. Ходить на работу на пенькозавод было далеко, до Лунино пять километров, да еще до завода два. Хорошо, когда подсадит кто знакомый, на телеге до дому доедешь, а нет – топай ногами, к ночи придешь. Замуж Евдокия больше не вышла, так и носила черный вдовий платок по безвременно ушедшему мужу Илье.
Нюру же удалось устроить работать на железнодорожный вокзал. Станция «Лунино» в поселке была открыта еще в 1896 году. На станции находился большой, выстроенный из кирпича вокзал, с высокими потолками, большими окнами, сбоку к нему пристройка – кубовая. Тут, в кубовой, в двух шагах от дома, и работала теперь Нюра.
Девушку кружила весна. Радостная первая любовь переполняла нетронутое печалью сердце. До чего хорош он был, Павел! Нюре казалось, нет его краше на всей земле: статный, видный, лицом красивый. Волосы кудрявой светлой волной спускались на высокий лоб. А уж как умел выбивать в пляске дробь сапогами – того гляди искры полетят! И на речи был ласковый. Аннушка – так называл он Нюру. Никто никогда не называл так.
- Жди сватов! – сказал, расставаясь вечером у калитки.
Нюра, полыхая красными от счастья щеками, вбежала на крыльцо, махнув на прощанье рукой. Евдокия не спала, ждала дочь с гулянья.
- Мама, сватает! – наконец сумев перевести дыхание, выдохнула счастливая Нюра.
- Нюшенька, - тихо сказала мать, - не ходи за него. Не пара ты ему, помяни мое слово, гулять станет. Парень-то не больно надежный.
- Не станет! Он меня любит! – упрямо сверкнув глазами, отмахнулась от матери Нюра.
Сватовство и свадьба пролетели одним мигом. Свадьбу играли в доме Князевых, домик Кондраковых был слишком мал и беден. Евдокия постаралась, собрала для дочери нехитрое приданное: постельное белье, полотенца, пуховую перину и две подушки. В грязь лицом не ударила. В узел уложила два Нюшенькиных платья, жакет, зимнее пальто, отороченное по вороту какракулем (Дуня гордилась, что сумела справить дочери, пусть не новое, но хорошее пальто), коричневый шерстяной полушалок, по краю отделанный кистями. Больше дать ей было нечего.
Маруся совсем не знала, как реагировать на то, что старшая сестра вышла замуж. Она и радовалась за Нюру, и было ей очень грустно, оттого, что уходит сестра в чужой дом, к чужим людям, какая судьба ждет её впереди?
продолжение
начало
