Мадам де Фейан, мать ее крестной Сюзанны, привезла Франсуазу, которой со временем стала Биньетта, с визитом в Париж в возрасте шестнадцати лет. Там она познакомилась с умными, утонченными дамами и господами Марэ, чье покровительство и дружба должны были оказать значительное влияние на ее судьбу. Подружиться с Франсуазой было нетрудно, потому что она была по любым меркам привлекательной молодой женщиной.
Обществу отеля «Рамбуйе» и благородным людям других домов понравилось то, что они увидели: серьезная, скромная девушка, лучшей чертой которой были большие, широко расставленные темные глаза. Мадлен де Скюдери красноречиво описала их в портрете Франсуазы под именем Лириана: «самые красивые глаза в мире», как она их назвала, «блестящие, мягкие, страстные и полные разума». Кроме того, «мягкая меланхолия» пронизывала прелести Лирианы: взгляд ее был нежен и немного печален.
Цвет лица Франсуазы был «приятным, хотя и немного смуглым», как назвала его Мадлен де Скюдери, должно быть, лицо немного загорело, несмотря на все ее предосторожности, за что она была удостоена прозвища «красивая индианка». Однако ее густые блестящие темные волосы вызывали безоговорочное восхищение. Лицо Франсуазы имело восхитительную форму сердца, и хотя нос у нее был немного удлинен, рот немного мал, а подбородок немного пухленький, все же общий эффект, по мнению современников, был весьма привлекательным.
Помогло то, что Франсуаза в молодости отличалась сдержанной женственностью в своих вкусах. Духи, например, играли важную роль в ее жизни, как и одежда, когда она могла себе ее позволить: юбка из розового атласа, черные бархатные корсеты поверх белых блуз, носовые платки из генуэзского кружева. Ее духовник однажды указал на ее пристрастие к красивым нижним юбкам (невидимым, но слышимым): «Вы говорите, что носите только самые обычные ткани, но когда вы опускаетесь на колени у моих ног (в исповедальне), я слышу шорох чего-то довольно необычного».
Ее послушный и мягкий характер сделал Франсуазу весьма приятной для общества, в котором она оказалась. Годы зависимости наполнили ее глубоким желанием угодить и быть полезной. В конце своей жизни Франсуаза сказала мадам де Глапион: «Я была, как вы называете, хорошей маленькой девочкой», всегда послушной и особенно любимой слугами, потому что она старалась угодить им, а также их хозяевам и господам.
Кроме того, она отчаянно стремилась получить хорошее мнение о себе у уважаемых людей: «Это была моя слабость», – как она выразилась позже. Но это, конечно, была слабость, которая делала ее прекрасной компанией для тех самых респектабельных людей, которым она так стремилась угодить. В равной степени ее горячая забота о своей репутации – «меня заботило только мое доброе имя» – означала, что она не представляла опасности или вызова для других женщин. По крайней мере, так казалось тогда.
Именно во время своей поездки в Париж Франсуаза впервые встретила драматурга Поля Скаррона, который уже к 1648 году называл себя «конденсатом человеческих страданий» из-за острого ревматоидного артрита, что невыносимо скручивал его. Позже Скаррон был удивлен и впечатлен ее письмами, написанными из деревни к мадемуазель де Сен-Эрман, одной из ее подруг, которых приобрела Франсуаза.
Этих писем нельзя было ожидать от девушки, «выросшей в Ньоре» или, что еще хуже, на «островах Америки», как обычно называли Вест-Индию. Так что, в некотором смысле, отношения Скаррона с Франсуазой начались как любимый романистами эпистолярный роман, в котором письма к одной стороне фактически заставляют другую влюбиться.
Возможно, драматург, старше Франсуазы на двадцать пять лет и измученный физически, не совсем влюбился. Для этого было слишком поздно. Что он действительно сделал в 1652 году с веселой мирской добротой, которая была одной из его характерных черт, так это предложил бедной Франсуазе, мать которой умерла двумя годами ранее, решение ее жизни. Он либо предоставит приданое, необходимое для монастыря, либо женится на ней.
А Франсуаза, при всем своем благочестии, не была поклонницей монастырей. Ее первое сохранившееся письмо от 1648 или 1649 года, в котором она умоляла тетку мадам де Виллетт спасти ее, гласило: «Вы не представляете, какой это ад для меня, этот так называемый Дом Божий». Поэтому она выбрала брак.
Маловероятно, что Скаррон смог вступить в брачные отношения до конца к этому времени. Этот вопрос поднял священник на их свадьбе, к раздражению Скаррона. «Это наше с мадам дело», - возразил он. Это было правдой, и, наконец, подробности того, что произошло между месье и мадам Скаррон, должны оставаться тайной.
Тот факт, что Франсуаза вышла из брака после смерти Скаррона восемь лет спустя с пожизненным безразличием, если не отвращением к сексу, как к чему-то довольно неприятному, чего мужчины ожидали от женщин, может указывать на то, что что-то все-таки было. Гораздо позже Франсуаза напишет о себе своему шаловливому брату Шарлю, давая супружеские советы, «как женщина, которая никогда не была замужем».
Если она была честна, то настоящие брачные отношения были маловероятны. Тем не менее будет справедливо отметить, что отношение Франсуазы к любовным утехам в браке, в лучшем случае как к скучному занятию, было более обычным для женщин ее поколения, чем безудержная страсть Атенаис.
Франсуаза определенно не могла сказать ничего хорошего о самом замужестве; когда в августе 1674 года ей предложили удобный брак с неприятным старым герцогом, она ответила: «Я уже получила особое положение, которому завидует весь мир, не ища того, что делает несчастными три четверти человечества».
Двадцать лет спустя она все еще проповедовала ту же мрачную, хотя и реалистичную доктрину: «Не надейтесь на совершенное счастье от брака». Женский пол всегда будет подвержен страданию, потому что он зависим: брак был «состоянием, в котором человек испытывает больше всего невзгод, даже в лучшем случае». И у нее ведь были ранние контакты со знатными парижскими дамами, которые, несмотря на свое привилегированное положение, вздыхали и жаловались на брак, как на «рабство».
Смерть Скаррона 6 октября 1660 года (вскоре после триумфального въезда в Париж Людовика и его королевы, свидетелем которой стала Франсуаза) оставила его вдову снова в нищете и вдобавок с долгами. Но Франсуаза сохранила свою драгоценную репутацию. Хорошенькой молодой жене калеки было бы легко наслаждаться романами; напротив, Франсуаза старалась избегать таких встреч, уходя к себе в комнату после обеда, когда общество становилось слишком шумным.
История о том, что она принимала участие в «похождениях» с распутным маркизом де Вилларсо, не имеет поддержки у современников и есть множество свидетельств обратного, начиная с одержимости Франсуазы своей добродетелью (Пьяные бредни завистливого брата Франсуазы Шарля – «сумасшедшего, которого следовало бы заткнуть», по мнению Сен-Симона, – по поводу ее распутства в дни жизни Скаррона, безусловно, следует игнорировать: это была расплата Шарля за его пожизненную зависимость от нее).
Женщиной, которая рассказала это тридцать лет спустя, утверждая, что предоставила собственное жилье для романа, была знаменитая куртизанка Нинон де Ланкло. Когда-то такая красивая, что могла соблазнить любого мужчину любого возраста, отцов и сыновей в частности, а может быть, и дедов, такова была продолжительность ее царствования, Нинон в старости стала завидовать благородному положению своей некогда скромной подруги.
И в своем доносе Нинон удалось добиться своего. У Франсуазы действительно был роман, но она была «неуклюжей» в любовных делах, в отличие от Нинон (картина с изображением обнаженной женщины, описанной как Франсуаза, принадлежавшая Вилларсо, иногда выдвигается в качестве доказательства романа; на самом деле она больше похожа на Нинон, у которой, несомненно, был роман с Вилларсо. Даже если на ней и изображена Франсуаза, нет никаких доказательств того, что она позировала ему).
У Ларошфуко было изречение на тему дам и их куртуазности, которое, кажется, имеет отношение к случаю Франсуазы. Он писал, что у многих женщин вообще никогда не было романов, но редко встречалась женщина, у которой был только один. Поскольку Вилларсо был единственным названным кандидатом (и это много лет спустя), Франсуаза, несомненно, относилась к первой категории.
Пронизанная своей добродетелью, Франсуаза смогла пользоваться покровительством и дружбой других женщин, одной из которых была Атенаис. Королеву Анну уговорили назначить ей пенсию. Аристократы, такие как герцогиня де Ришелье и маркиза де Моншеврей, заставляли ее некоторое время оставаться в их загородных домах, неофициально выступая в роли кого-то между секретарем и экономкой. Один из детей Моншеврей хромал на ногу: это было предпосылкой решения проблем у герцога дю Мэна.
Франсуаза была уступчивой, но отнюдь не слабой, и у нее была сильная практическая жилка. Больше всего она любила быть с детьми, учить их читать и заботиться об их благополучии, в том числе и о духовном, преподавая катехизис. Это пристрастие может показаться очевидной женской чертой, но на самом деле в то время не было особых сантиментов в обращении с детьми; такая глубокая любовь к детям и интерес к ним были еще одной чертой, которая делала Франсуазу необычной для ее времени.
В ходе своей работы с детьми и для детей Франсуаза также столкнулась с несколькими незаконнорожденными, примеров которых было много в обществе, а не только в королевских кругах. Сестра Скаррона, которую также звали Франсуаза Скаррон, была любовницей герцога де Тресм-Жескрес и была соблазнена им в пятнадцать лет; у нее было пятеро внебрачных детей. Таким образом, во многих отношениях Франсуаза казалась идеальной кандидатурой на престижную, но сложную должность гувернантки королевских внебрачных детей.
Что касается ее религиозной натуры, то тот факт, что в 1666 году она приняла духовника в лице аббата Гобелена, сделало ее еще более подходящей. Гобелен, чья переписка с Франсуазой станет жизненно важным источником ее истинных чувств, сам был не только глубоко духовным человеком, но и блестящим интеллектуалом.
Франсуаза рассказала Гобелену о своей новой должности. В ответ аббат посоветовал ей удостовериться, что они действительно дети короля, а не побочные плоды романа знатной придворной дамы с неизвестным вельможей: ходили слухи, что в этом замешан герцог де Лозен, об этой тайне знали все домочадцы. Если они были отпрысками короля, то забота о них могла рассматриваться как некий долг… даже святое предназначение (Гобелена очень интересовал поиск человеком своего святого предназначения).
Таким образом, связь в сознании Франсуазы между религиозным долгом и ее ролью полукоролевской гувернантки существовала с самого начала. Прежде всего, говорил Гобелен, Франсуаза должна различать мадам де Монтеспан и ее любовника: «Она ни пава ни ворона, а он Король».
- Продолжение следует, начало читайте здесь: «Золотой век Людовика XIV — Дар небес». Полностью историческое эссе можно читать в подборке с продолжением «Блистательный век Людовика XIV».
Самое интересное, разумеется, впереди. Так что не пропускайте продолжение... Буду благодарен за подписку и комментарии. Ниже ссылки на другие мои статьи:
