Умеет господин Чехов на читателя тоску нагнать, умеет! Прямо профессор по этой части.
Вот я думаю, если какой-нибудь «гимназистке румяной», почитательнице Антоши Чехонте и его юмористических рассказов, дать прочесть «Гусева» – каков бы был эффект? Поверила бы она, что их авторы на самом деле – одно лицо? Между ранним и поздним Чеховым – «дистанция огромного размера». Кажется мне, что после 1890 года Чехов вообще ничего духоподъемного не написал. Возможно, я не прав; я обычный читатель, а не биограф и не литературовед. Если я не прав, предъявите аргумент – с удовольствием прочту.
Итак, в судовом лазарете морем возвращаются в Россию после службы на Дальнем Востоке больные. Их пять человек: двое безымянных солдат, безымянный же матрос, солдат Гусев и неопределенное лицо духовного звания, Павел Иваныч. Двое последних – чахоточные. Куда же без них. На протяжении нескольких страниц последовательно умирают трое: один из безымянных солдат, названный перед самой кончиной Степаном, Павел Иваныч и Гусев.
На двух последних остановимся подробнее. Павел Иванович – «воплощенный протест», по его же собственному определению. Он никого и ничего не боится, всегда говорит любому человеку правду, предпочитая говорить правду именно самую нелицеприятную. Вот его жизненная позиция: «Вижу произвол – протестую, вижу ханжу и лицемерие – протестую, вижу торжествующую свинью – протестую. И я непобедим, никакая испанская инквизиция не может заставить меня замолчать. …Все знакомые говорят мне: «Невыносимейший Вы человек, Павел Иванович!» Горжусь такой репутацией. …Приятели пишут из России: «Не приезжай». А я вот возьму, да назло и приеду…»
И это все при том, что он, во-первых, неизлечимо болен, и жить ему осталось от силы несколько дней; во-вторых, аудитория его большей частью играет в карты или бредит в тяжелом сне, и совершенно равнодушна к его речам; в-третьих, даже если бы она, аудитория, внимательно слушала его речи, все равно ничего не поняла бы. Поистине: «Почему вы не понимаете речи моей? Потому что не можете слышать слова моего». Но он все равно говорит и говорит… У него уже и мочи нет ни на что, а он все бичует пороки и злоупотребления властей и начальства. Вот его последние, из последних сил произнесенные, слова перед смертью: «Гусев, твой командир крал?»
Своих товарищей по несчастью, больных солдат и матросов, и вообще, «простой народ», он ненавидит и презирает точно так же как и «начальство». Для него они парии, жалкие, ничего не понимающие люди. Он же – сознательный человек, он все видит, как орел или ястреб, когда летает над землей, и все понимает.
Ну, что тут скажешь? Вот такие разночинцы из семинаристов, кантонистов и разорившихся дворян за несколько десятилетий непрерывной разрушительной деятельности, собственными жертвами и поломанными судьбами, то есть, в сущности, собою, накрыли в виде скатерти стол для последовавших за ними народовольцев, анархистов, эсэров, бундовцев, эсдэков и прочих друзей народа. А те уж выставили на стол свои блюда. Пожалуйте, господа революционеры, кушать подано!
Очень точно, на мой взгляд, уловил эту тенденцию писатель Чехов. Никакого сочувствия такой слуга народа не вызывает.
Переходим к Гусеву. Это – двойник Петрухи Авдеева из повести Толстого «Хаджи Мурат». Оба пошли в рекруты за старших братьев, то есть по своей воле, а не по жребию; у обоих старшие братья, хоть и семейные, но не серьезные ребята: пьянствуют, лодырничают, поколачивают жен и детишек, не уважают отцов; оба перед смертью тоскуют по родным людям и родным местам и оба беспокоятся о семейных – на старших-то братьев надежда плохая; оба и умирают: один от чеченской пули, другой от чахотки, а, в сущности, за Родину.
Добавлю, что, по мнению обоих писателей, – за неблагодарную или равнодушную Родину. Это хорошо читается между строк. Мне же кажется, что не надо путать Родину и наше родное российское государство. Родина не виновата, что на ее просторах выросло такое затейливое сооружение. Тут вопрос скорее к населению.
Плывет солдат Гусев домой, слышит, как гуляет ветер по снастям, как стучит винт, хлещут волны, скрипят койки, бредят во сне соседи… Качается корабль на широкой океанской волне, койка под солдатом то опускается, то поднимается, душно и одолевает жажда. Солдат думает о родной стороне, рисуется ему пруд с кирпичным заводом по одну сторону и деревней по другую; на дворе зима; вот в санях едет брат Алексей с детишками, Ванькой и Акулькой; дети чему-то смеются… Гусев радуется – повидал родную сторону.
Санитары выносят солдата Степана.
Гусев закрывает глаза и опять представляет себе деревню зимой. Вот он едет на санях, вдруг лошади испугались чего-то и понесли. Не разбирая дороги, несутся по улице, через замерзший пруд, в поле, в овраг и опрокидывают сани, Гусев летит со всего маху в сугроб, шапка в сторону, лицо в снегу, снег залепляет глаза, рот, набивается в рукава и под одежду, обжигает холодом… Хорошо!
Санитары выносят Павла Степаныча. Гусев все мечтает и ничего не слышит. Приближается его черед. Осталось выйти на палубу ночью, посмотреть на белый свет (наверху глубокое небо, ясные звезды, покой и тишина – точь-в-точь как дома в деревне, внизу же – темнота и беспорядок, шумят высокие волны, однообразно гонятся одна за другой без смысла и без жалости: не страшно, а скучно), и заснуть.
Спит он два дня, а на третий приходят два матроса и выносят его из лазарета.
Хоронят его в море. Тело его сначала быстро, а потом все медленнее опускается в темноту, на глубину. Там его встречает акула. А наверху в это время заходит солнце, небо становится нежно-сиреневым. Глядя на это цветное, великолепное, очаровательное небо, перестает хмуриться и океан, и отвечает небу своими ласковыми, радостными и страстными цветами.
Уважаемый читатель! Если Вас заинтересовало это произведение, Вы можете найти его в электронном виде или в форме аудиокниги.
