Эти две реалии — существование единственной партии и персонализация власти — позволяют оценить третье явление — авторитаризм. Слабо выраженной автономии подсистем и неразвитой культурной секуляризации соответствует еще одна, третья переменная политической неразвитости: слабость или даже отсутствие, или чисто внешний характер структурной дифференциации.
"Современные" общества характеризуются диверсификацией ролей и специализацией структур: каждая структура /законодательные, административные или судебные органы/ или надстройка /партии, группы интересов, органы коммуникации/ имеют тенденцию специализироваться, брать на себя в основном одну, четко определенную функцию. И наоборот, в традиционных обществах этого разделения труда не существует. Много ролей совмещается и берется на себя одними и теми же органами; немногочисленные структуры выполняют мало дифференцированные функции. Многофункциональность политической структуры здесь достигает своего предела.
Изучая традиционные политические системы Экваториальной Африки, Жан Видлер отмечает: "Африканская власть не допускает подразделения на религиозную, символическую, экономическую, духовную власти: это африканская власть" /"Африканская власть", 1971/.
Определенным образом становлением авторитарных режимов в "третьем мире" подчеркивается "национализация" этой функциональной недифференцированности, которая с местного или племенного уровня переносится на общенациональный. Сама традиция вынуждает руководителей совмещать полномочия.
Авторитаризм и развитие. Кроме того, распространено мнение о том, что авторитарная система более способна, по крайней мере в качестве временной или преходящей, начать социально-экономическую и политическую модернизацию.
Будучи экономически слаборазвитыми, молодые государства борются за свою идентичность и за сохранение национального единства, преодолевая разного рода ошибки, разногласия, открытые и потенциальные конфликты. По выражению Дала, такая среда делает их "не способными еще отдаться роскоши полиархии". Она побуждает их элиты опираться "преимущественно на принуждение ради сохранения целостности страны и ее институтов".
То же отмечает и Бжезинский: "Трудно представить, как в этих условиях демократические институты /в значительной степени скопированные с институтов Запада, но с таких, что отвечают потребностям наиболее стабильных и богатых стран/ могли бы выстоять или установиться. Наиболее вероятным итогом этой ситуации будут стихийные беспорядки в каждой стране и тенденция к диктаторским режимам. Последние опирались бы на объединительные доктрины, восхваляющие саму страну и носящие радикальный в социальном отношении характер, в надежде на то, что сочетание ксенофобии и харизмы даст необходимый минимум стабильности для проведения сверху экономической и социальной модернизации /"Технотронная революция"/.
Впрочем, сконцентрированность национального руководства, видимо, позволяет пробудить, "социализировать" и "мобилизовать" народные массы и тем самым повысить их уровень "участия" в политической деятельности. Обеспечив этот "сдвиг" в деле участия, который затем постепенно воплощается в соответствующих институтах, харизматический вождизм парадоксальным образом становится матрицей политического развития.
Роже-Жерар Шварценберг. Политическая социология. 1992.
