Прокурор Филантьева была довольно высокого роста для женщины, худощавая и нескладная. Бледно-желтые волосы она собирала в тугой пучок. Черты лица её были острыми и холодными, а от взгляда ее льдисто-голубых глаз у всякого пробегал по коже легкий морозец.
У неё не было ни детей, ни личной жизни, ни семьи. Весь смысл её существования заключался в её работе – жестокой, полной несправедливости и человеческих пороков. Возможно, именно работа сделала её такой – чёрствой, чопорной, опустошила её сердце и душу… Но она все равно по-своему любила свою профессию и подходила к исполнению своих обязанностей весьма ответственно.
Чего только не повидала она за многие годы, проведённые в прокуратуре! Люди, с которыми ей приходилось сталкиваться по долгу службы, были одинаково преступны, но некоторым духу хватило лишь на мелкие проступки, а других их же собственная бессовестность сталкивала в яму поглубже.
И, тем не менее, для неё все они были одинаковыми – досадными мухами, нарушителями правопорядка.
Вот и сейчас Филантьева ехала на место происшествия. В прокуратуру поступила жалоба от некой Татьяны – женщина жаловалась на соседку, которая избивала до полусмерти родную дочь. Жила она где-то на окраине города. Прокурор равнодушным взглядом провожала скользящие мимо небоскрёбы, торговые центры, сменявшиеся жилыми секторами, сначала роскошными, а потом всё более простыми, и, чем дальше Филантьева уезжала от городского центра, тем грязнее становились тротуары, старее дома и хуже дороги.
Служебный автомобиль, в котором ехала прокурор, остановился возле разваливающегося, замызганного пансионата. Филантьева вышла из машины и окинула взглядом дом. «Ни капли не удивлюсь, если жалоба будет справедлива», - подумала она и, сунув руки в карманы серого пальто, прошла в подъезд.
***
- Каждый день, ни свет ни заря, крики, - торопливо тараторила пятидесятилетняя женщина в старом поношенном домашнем халате – та самая Татьяна, - муж её год назад бросил, так спилась ведь, ведьма! Мужик-то хороший был, дочку себе забрать хотел, да суд не позволил. А ведьма эта отсудила ребёнка, да только вот на кой ей она? Бьёт только девочку нещадно. Все время дитя в синяках да с кровоподтёками ходит. А как любит мамашу-то свою пропащую! И за что только?..
Филантьева слушала женщину спокойно, со свойственным ей холодным равнодушием. Сначала она зашла к Татьяне – выслушать жалобу лично, из первых уст. Услышанное прокурору не понравилось – дело обещало быть весьма неприятным.
- Да что я всё болтаю! Вы сами, Эльвира Степановна, пройдите к Михеевой да побеседуйте. Так хорошо, что вы приехали, может, хоть вы что-то сделаете, а то уж мо́чи нет терпеть – жалко девочку маленькую, ни за что ни про что ведь страдает!
Взволнованная женщина проводила Филантьеву к самой квартире беспутной матери, причитая на ходу и то и дело скорбно качая головой.
- Дверь вообще никогда не закрывает. Красть-то у нее нечего, а алкаши местные к ней частенько наведываются… - поведала Татьяна.
- Я разберусь с этим делом, - пообещала Эльвира Степановна, чтобы хоть как-то отвязаться от назойливого доброжелательства соседки.
Татьяна стушевалась и, пробормотав, что она будет у себя, если вдруг что понадобится, удалилась в свою квартиру, оставив прокурора наедине со старой, покосившейся дверью в обитель Михеевых.
Эльвира Степановна глубоко вздохнула, стараясь успокоить легкую нервозность, и, предварительно постучав и не дождавшись ответа, распахнула дверь и вошла.
***
Тесный тёмный коридор, заваленный хламом. Бьющий в ноздри запах спирта, протухшей еды и грязных ковров. В общей комнате – бардак, дневной свет едва пробивается сквозь пыльные окна. В кухне слышится хрип старого радиоприемника.
И хозяйка квартиры сидит за кухонным столом в обнимку с бутылкой дешевого коньяка.
Эльвиру Степановну передёрнуло от вида этой опустившейся женщины. Жидкие волосы сбились в грязный серо-бурый колтун. Половина зубов отсутствовала, а другая половина приобрела чёрно-жёлтый цвет. Михеевой Альбине Игнатьевне было явно чуть больше тридцати – но выглядела она древней старухой: костлявая, сутулая, с узловатыми пальцами и сморщенным, обрюзгшим лицом. И с ужасно пустыми и злыми глазами, от взгляда которых Эльвиру Степановну бросило в дрожь.
- Кто такая? – просипело это подобие женщины.
- Филантьева Эльвира Степановна, - холодно представилась прокурор. – На вас в прокуратуру поступила жалоба об издевательстве над ребёнком. Я уполномочена рассмотреть…
- А, знаем, - перебила Альбина Игнатьевна. – Танька настучала.
Она откупорила бутылку и стала хлестать коньяк прямо из горла. Запах спирта сделался невыносимым. Филантьева старалась дышать через раз – ей казалось, что от одного этого запаха вполне можно опьянеть.
- Только ничего вы мне не сделаете, - продолжала сипеть Михеева. – Лилька – моя дочь, сам суд так решил, я на неё права имею, я и делаю с ней что хочу!
- Скажите, могу ли я увидеть девочку? – спросила Филантьева, чувствуя нарастающее раздражение и удивляясь этому – она всегда была спокойна при исполнении, как удав, а тут…
- А этот свалил! – не слушая прокурора, возопила Альбина Игнатьевна. – Вишь ли, показалось ему, что я пью много. Сколько хочу, столько и пью! В свободной стране живем… Еще и девку у меня забрать хотел…
«Она сумасшедшая», - мелькнуло в голове у Эльвиры Степановны.
- Лилька! – заорала Михеева. Эльвира Степановна поморщилась: как ужасно исковеркано такое прекрасное цветочное имя! – Сигареты тащи!
Несколько мгновений спустя в комнату вошла девочка лет пяти, и Филантьевой показалось, что её сердце прошили раскаленной иглой.
Такого красивого и такого морально искалеченного ребенка прокурор видела впервые. Копна светлых, неаккуратно обрезанных волос, заплаканное кукольное личико и кобальтовой синевы глаза, в которых светилось столько боли, обиды и вместе с этим горячего обожания… Под левым глазом темнел ярко-фиолетовый синяк. Нижняя губа была разбита, ссадины покрывали её маленькие худенькие ручки. У Эльвиры Степановны защипало в носу.
- А имя-то какое противное выбрал! – продолжала разглагольствовать мать.
Но прокурор уже её не слушала.
- Подойди ко мне, деточка, - ласково позвала она ребёнка. Лиля с ужасом покосилась на мать и осталась стоять на месте.
- Не пойдет она к вам! – заверещала Альбина Игнатьевна. – Моя дочь! Что хочу, то и делаю с ней! – Лиля в панике бросилась бежать из кухни. – Что приперлась тут, в чужую семью жизни учить! Пошла вон…
Но Филантьева уже сама развернулась и, задержав дыхание, чтобы не чувствовать неприятного запаха, вышла на лестничную площадку и только тогда перевела дух.
***
- Это нельзя так оставлять, - говорила Эльвира Степановна Татьяне, вышедшей на шум и пригласившей прокурора к себе. - На гражданку Михееву будет заведено дело как минимум по сто двенадцатой статье.
- И правильно, правильно, - закивала Татьяна. – она этак и убьет девочку. Ведь ни души, ни сердца у ней нет!
Эльвира Степановна продиктовала женщине свой номер телефона.
- Свяжитесь со мной, если что. Делу будет дан ход…
***
Филантьева уже начала спускаться, как вдруг услышала:
- Тётенька…
Она обернулась. Лиля выглядывала из своей квартиры.
- Что тебе, деточка?
Лиля мгновение задумчиво смотрела на Филантьеву, и у прокурора снова защемило сердце от такого взрослого, такого умного взгляда. Лиля тихо-тихо, как мышка, вышла, прикрыла дверь и подошла к Эльвире Степановне.
- Тётенька, я вижу, вы добрая… Вы мамочке ничего не делайте, ладно? – в бездонных синих глазах, казалось, была вся Вселенная. – Она хорошая, правда…
- Хорошо, - через силу солгала Филантьева.
- Обещаете?
- Обещаю.
***
Четыре дня спустя.
В голове Эльвиры Степановны все еще отдавался наполненный отчаянием и ужасом голос Татьяны, позвонившей ей тем роковым вечером: «Убила! Убила девочку, ведьма этакая! Опоздали мы с вами, Эльвира Степановна!» И Татьяна зашлась горькими рыданиями.
Все дальнейшие события слились для прокурора в один сплошной поток горя и мучительной боли в сердце. Альбина Игнатьевна, напившись, вечером избила Лилю, обвиняя её во всех своих несчастьях. По предположениям, она так сильно ударила девочку по лицу, что та упала и виском ударилась об угол стола. Для маленькой девочки удар оказался смертельным…
А мать долго потом еще раскачивалась и страшно выла над трупом собственноручно убитой дочери…
***
Стоя у окна в своей квартире, Эльвира Степановна невидящим взглядом смотрела на дождь. Вихрь горьких эмоций поглотил её душу. Ей казалось, что никогда еще на своей памяти она не чувствовала столько… Может, когда-то давно, в юности, она обладала мягким сердцем и чуткой душой, но с годами совсем позабыла об этом.
А теперь сердце её болело. «Как же так получается, - думала Филантьева. – Сколько же стоит жизнь человека? Неужели же настолько ничтожна её цена, что можно вот так просто её загубить? Ведь Михеева эта и себя убила, себя в первую очередь, а потом и дочь свою, и будущее своё!
Что двигает людьми, когда они берут в руки спирт? А когда льют его себе в глотку? Почему люди так стремятся опуститься до уровня животного? Нет, даже животное защищает свое потомство… Только человек, самый страшный и жуткий из всех зверей, способен на это. Мы же величайшее творение Господа. Мы вольны взлететь на небеса, мы можем создавать такое, что не под силу ни одному другому живому существу на Земле. Мы – единственный известный разум во Вселенной. Почему же мы разрушаем себя?..
Лиля… Ах, сколько я бы могла отдать, чтобы ты была моей дочерью, Лиля! – Филантьева как наяву видела лицо девочки, слезы, застывшие в её прекрасных глазах. Целая Вселенная, невероятная мудрость была спрятана в этом исстрадавшемся, заплаканном детском взгляде. – Не должна была ты видеть это разрушение личности, не должна была… А я не успела тебя спасти… Прости меня, Лилечка…»
По холодной щеке Эльвиры Степановны скатилась жгучая, горячая, горькая слеза.
Автор: AnnaGritz
Источник: https://litclubbs.ru/articles/3655-prokuror.html
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
#слезы #девочка #прокурор #прозу #история из жизни #мать
Понравился рассказ? У вас есть возможность поддержать клуб.
