Его звали - Митин. У него, конечно, было имя и отчество - Игорь Анатольевич. Так к нему обращались коллеги из училища, где он работал, и девочки-ученицы. Если - в глаза. А за глаза он был только Митин. Короче так было или что - я не знаю...Очень быстро я и сама начала так о нём говорить, когда мы стали коллегами.
После вуза распределили меня в это училище преподавать иностранный язык. Там обучали на портных, поэтому контингент был исключительно девчачий, человек около шестисот. Педагогический коллектив, где мне предстояло работать, как-то очень отчётливо делился на две части - преподаватели, мужчины и женщины солидного возраста. Больше было женщин, неулыбчивых, почти одинаково одетых в тёмные сарафаны или юбки с блузками. В платьях не ходил никто. И мастера, обучающие швейному делу. Сплошь молодые девчонки, к каждому празднику шившие себе новые наряды, яркие, по выкройкам из "Бурды". Или сами кроили...
Преподаватели на мастеров поглядывали свысока, мысленно ссылаясь на свои вузовские дипломы и немалый педстаж. А у мастеров за плечами был лишь техникум. К слову сказать, сегодня в колледже, где я работаю, все мастера с высшим образованием. Изменились времена...
Всего год и походила в преподах. А потом партия, в членах которой я состояла тогда (студенческий максимализм), поручила мне ответственнейший участок - возглавить воспитательную работу в училище, став заместителем директора. В министерстве, где меня утверждали, сказали, что очень на меня надеются - и они, и вся партия. "Знаете, вы - самый молодой зам.директора по воспитательной работе в Советском Союзе. Недавно было совещание в Москве по вопросу кадров в профессиональном образовании и вот... Не подведите!"
Я - подвела.
Назначили меня в июне, а уже осенью училищное партсобрание выбрало меня своим секретарём. Я тогда и думать не могла, что выбор этот катком пройдётся по всей моей судьбе...
...Митин был моим коллегой-преподавателем (он вёл какую-то профессиональную дисциплину), товарищем по партии, а ещё он был - писака. Так о нём шёпотом говорили мне коллеги. Он писал письма всюду. В Комитет народного контроля, в прокуратуру, в министерство, в райком партии. Вскрывал, вскрывал всяческие недостатки. Громогласно критиковал всех и вся на каждом педсовете или собрании, до смешного напоминая Ленина, выступавшего с броневика. Такого же небольшого росточка и так же жестикулировал правой рукой.
Разбираться в его писанине без конца приезжали многочисленные комиссии. Конечно, находили недостатки. И больше всех - у меня. "А ещё парторг..." Мало детей "охвачено" кружками и секциями, и они, не будучи заняты полезным делом, могут совершить какое-то правонарушение или, того хуже, преступление. В учебных группах не на должном уровне ведутся политинформации, и ученицы могут ошибиться в выборе идеологии. И фильмы часто им в клубе показывают индийские. Что в них полезного?
Все эти надзорные органы Митина хорошо знали за многолетнюю его писательскую деятельность. И писали, писали ответные справки, где ставилось кому-то на вид и предписывалось срочно устранить позорные факты. А в моём кабинете, давая мне справки эти для ознакомления, советовали быть к автору повнимательнее. "Он, конечно, сгущает краски порой, но вот такой он принципиальный."
Я тогда ещё не знала, чем отзовутся мне его непоколебимые принципы.
...Случилась в общежитии беда. У одной девчонки из тумбочки пропало 80 рублей. Солидная по тем временам сумма. Воспитательница вызвала милицию. Приехавшие двое высоченных, под два метра каждый, сотрудника угрозыска кражу раскрыли за пару минут. Они, вчерашние выпускники школы милиции, чрезвычайно были этим горды. И повезли виновницу, соседку по комнате, в отдел. Я поехала с ними, поскольку без педагога допрашивать несовершеннолетнего нельзя.
Очень быстро ребятки состряпали материал для "возбуждения", поскольку уголовная ответственность наступала, если похищено свыше 50 руб., а тут целых 80, и собирались уже ехать к прокурору. А я поднялась наверх, к начальнику милиции, и пробыла там часа два. Мы хорошо друг друга знали. "Сергеевна, я тебе прямо благодарен. Шестьсот почти девок учатся и живут в одном месте, и ни одного преступления. А по другим училищам знаешь, что делается? И грабежи, и разбой, про кражи и не говорю - привычное дело. А у тебя тишь да гладь. Хорошую статистику нам даёшь."
За два этих часа удалось мне его убедить, что даже если не отправят девчонку в колонию, а только в спецучилище (мало чем отличалось), то однозначно поломаем ей судьбу, ибо не встанет она на путь исправления, а научится ещё много чему. Известная школа...
Я потом спросила воровку: "Танька, ты зачем деньги взяла? Вас же кормят, как на убой, одевают-обувают.." А она мне: "Я сроду таких денег не видела. Нас в семье шестеро. Мама на ферме работает стемна дотемна. Отца в прошлом году током убило. Я даже не знала, как выглядят 25 рублей. А там три таких бумажки были и ещё пятёрка...не знаю, как вышло."
...Порвал, в общем, не подписав дело это, начальник. Убедила я его. "Ну смотри. Если ещё попадётся.." - "Да что вы! Я с неё глаз не спущу!" Молодые шерлоки холмсы пепелили меня взглядами...
...А дальше... Дальше я подписала приговор уже самой себе. В тот день у меня по расписанию было три урока, которые я не провела. Когда такое случалось, в класс всегда шёл мастер или библиотекарь, чтобы чем-то детей занять, чтоб не шумели. Но в журнал я их записала! Ну и запустила, получается, руку в карман государства. На уголовку это не тянуло, рубля на три, может, но..." как вы могли? Это же приписки, очковтирательство! Я всегда знал, что вам нельзя было доверять эту работу" - разорялся у меня в кабинете Митин. Я вполуха его слушала, уже зная, что это - цветочки. А ягодки мои ещё впереди.
И завертелась, заработала партийная машина. Куда только меня не таскали, на какие ковры...Впаяли мне выговор с занесением и "немедленно снять её с секретарей." На училищном собрании инквизитор Митин клеймил меня калёным железом поставленной своей речи. Но почему-то в новые парторги его не выбрали. А мне сочувствовали взглядами. Но вычистили меня из партийных лидеров единогласно...
С работы меня не уволили только с лёгкой руки министра. Будучи вызванной к нему на разборки, я стояла перед ним, а он просто на меня смотрел. Потом снял очки, протёр их, снова надел и спросил: "Как вы умудряетесь гореть на мелочах? Вы же знали про постановление про приписки. Или не знали? " Ответ он понял по совершенно беспартийному выражению моего лица, махнул рукой и велел ехать домой и работать. Без этих глупостей.
Через год выговор с меня снимут. Председатель той самой комиссии, развалившись в кресле, обведёт взглядом товарищей и спросит весёлым таким тоном: "А может, и не было ничего? Может, погорячились мы, ошиблись? Ладно, иди. Закрываем дело твоё." Мне захочется его убить. Но желание это отпадёт, поскольку вскоре после закрытия моего дела закрыли и партию. И Советский Союз. Я, как была педагогом, так и продолжаю им быть по сей день. А партлидер без работы остался. Он больше ничего не умел делать...
***
Я сегодня столкнулась с Митиным в воротах центрального рынка. Он почему-то вышел оттуда с пустыми руками. Здорово постаревший, но такой же лёгкий в движениях. Поздоровавшись, церемонно поцеловал мне руку. Я, немало удивлённая такому политесу, что-то там залепетала насчёт сколько зим и вообще - как дела. Он рассказал, что года четыре с лишком как овдовел. К слову сказать, милейшая была женщина жена его. Они жили вдвоём, и детей у них не было. Слушала его и не знала, как повежливей уйти. Я ничего не забыла...
И тут как прорвало его..
"Простите меня. Я всегда вас уважал. Я каждое слово ваше ловил, когда вы разные мероприятия с девочками проводили. Они вас любили. Даже в одежде старались вам подражать. Я же швейник. Я понимал...Когда на педсоветах вы выступали, какая тишина стояла..А праздники какие вы нам устраивали...Я с многими замами работал. Вы самая яркая были. Простите меня. Это всё директор наш. Он очень боялся, что вы, такая молодая и грамотная, его потесните. Это его поручения я выполнял. Вы мне верите?"
Ответ он, подобно нашему министру, прочитал по моему лицу. Но я, как могла, постаралась убедить его, что всё это давно прошло и не надо туда возвращаться. Я видела, чего стоило ему это запоздавшее раскаяние-покаяние. Вот только он никогда не узнает, чего это в те времена стоило МНЕ.
Я никогда бы не хотела те времена вернуть. Хоть и пирожные были по 22 копейки, а французская тушь "Ланком" - 7 рублей. Ни-ког-да.
Он говорил и говорил. А потом мы расстались, и он пошёл свое дорогой. Я зачем-то посмотрела ему вслед. Уходил сгорбленный, очень немолодой человек. Кто знает, может, и стало ему легче, когда выговорился при встрече со мной.
Как бы так сделать, чтобы и мне стало легче...
