Что ж, арабское вторжение в Иран было полно противоречий, не последним из которых было их религиозное отношение. Арабы — простые воины — ненавидели персов. Отсюда и название Аджам, “немой”, для них, для людей, которые не могут говорить на (нашем) языке, термин, когда-то обозначавший крайнее отчуждение и (в постосманском греческом) все еще сохраняющий коннотации бесполезности и слабоумия. Есть все основания полагать, что знаменитые исламские правила о нечистоте собак, священных персидских животных, вообще не были придуманы Мухаммедом; хадис на собаках, вероятно, были сделаны после его смерти, чтобы задним числом оправдать удовольствие, которое завоеватели получили от злоупотребления любимыми животными персов.
Я вспоминаю эту статью из 1990-х годов о современных исламских взглядах в Иране, в последнем крошечном оставшемся зороастрийском анклаве:
В Шарифабаде собаки четко различали мусульман и зороастрийцев и были готовы с робкой вежливостью, но с надеждой войти в многолюдное зороастрийское собрание или доверчиво заснуть в зороастрийском переулке, но убегали, как перед сатаной, от группы мусульманских мальчиков. Мусульмане, конечно, не всегда недобры к собакам. Некоторые сами владеют стадными или сторожевыми собаками, и, кроме этого, естественно, есть много мусульман, которые не причинят умышленного вреда ни одному существу. Но, несомненно, есть и другие, которые свирепо и бессмысленно жестоки к собакам под предлогом того, что Мухаммед назвал их нечистыми; но, по-видимому, для этого нет фактических оснований, и доказательства указывают скорее на то, что враждебность мусульман к этим животным была преднамеренно взращена в первую очередь в Иране, как точка оппозиции к ним.старая вера есть. Конечно, в районе Йезди мусульмане находили двойное удовлетворение в том, чтобы мучить собак, так как они тем самым причиняли боль нечистому существу и причиняли страдания неверному, который лелеял его.Есть мрачные старые истории со времен, когда взимался ежегодный подушный налог, о том, как сборщик налогов связывал зороастрийца и собаку вместе и порол обоих попеременно, пока деньги каким-то образом не поступали или смерть не освобождала их. Я сам не видел ничего хуже, чем молодая мусульманка в Мазра-Калантаре, которая стояла над выводком двухнедельных щенков и вдруг изо всех сил пнула одного из них обутой ногой. Щенок завизжал от боли, но на мое сердитое вмешательство она просто сказала безучастно: “Но это нечисто”. В Шарифабаде огорченные зороастрийские дети рассказывали мне о худших вещах: выводок щенков, разрезанных на куски острием лопаты, и голова собаки, вскрытая тем же орудиемвремя от времени воздух наполнялся ужасными криками какого-нибудь истерзанного животного. Такая бессмысленная жестокость со стороны мусульман немало усилила напряженность между общинами.—Мэри Бойс, персидский оплот зороастризма (1997).
Точно так же другой известный термин арабского оскорбления, зиндик (pl. zanadiqa), теперь используемый для обозначения атеистов, первоначально использовался как полемический термин против персов, когда Аббасиды объявили почти свободный сезон для своих персидских подданных после того, как они убили Абу Муслима, который выступал за интеграцию над арабским господством (“Каждый зиндик должен быть предан смерти”; и так случилось, что каждый зиндик был персом, а каждый перс - подозреваемым зиндиком).
Арабское поведение в иранских городах было характерным, от сожжения великих персидских библиотек Ктесифона до полного, преднамеренного уничтожения обоих городов и всех письменных материалов в Хорезме на (иранском) хорезмийском языке, успешно истребляя грамотность этого народа за пределами (позже навязанного) Ислам. Ненависть арабов к “немым” персам проявлялась в желании уничтожить память о самих культурах - вернейший признак тотального порабощения. Все это указывает на внутреннее желание арабов навязать ислам “мечом”.
Противоречие (наиболее заметно проявившееся после убийства Абу Муслима Аббасидами и охоты на “ложных новообращенных” в занадике) было, конечно, следующим: после обращения они еще менее охотно принимали персов как равных и лидеров. Как и все принудительные обращения, это привело к чисткам новообращенных, чтобы они не запятнали уже верующих.
Я думаю, что это также продемонстрировано знаменитым восстанием Бабака Хоррамдина, чей хоррамдинан (“Радостная религия”) представлял социально и сексуально эгалитарную, тысячелетнюю, революционную разновидность иранской религии, которая веками боролась с зороастрийской ортодоксией Сасанидов (и позже была подхвачена по духубесчисленными восстаниями исламистов, но антиавторитарной занадики). Война против хоррамдинян, как и войны против римского императора Феофила, были выиграны Афшином Ошрушаны, обращенным иранским (согдийским) правителем, который встал на сторону арабов и стал их самым способным полководцем.
Но после того, как он выиграл их войны для них, они почувствовали себя неловко от идеи успешного неараба: вскоре против него были выдвинуты обвинения в ереси за то, что среди его семейных реликвий были неарабские священные тексты, и он не уничтожил все языческие святыни на своей территории, и он был предан смерти. История гласит, что тела Бабака Хоррамдина и Афшина были распяты на одном и том же холме (Мне нравится представлять, как Бабак шепчет Афшину на кресте: “В конце концов, мы оба оказались в одном и том же месте: я, который следовал вере своих отцов, и ты, который приветствовал новое вероучение. И теперь, когда мы покидаем этот мир, я задаюсь вопросом — кто из нас двоих будет доволен тем, что его Создатель отчитался за свои действия?)
Как говорили другие (и я сам) в прошлом, действительно были другие причины, по которым персы в конечном итоге приняли ислам, и это было не из-за арабского насилия. Но “провал” насилия в достижении его противоречивых целей одновременной аннексии и изоляции не был вызван отсутствием попыток. И, что более важно, сахаристые рассказы о том, что вторгшиеся арабы и их жертвы сжимали руки и пели кумбайю вместе, а современные иранцы неблагодарны за то, что не поблагодарили своих потенциальных хозяев за то, что они направили их к добру, разочаровывают в более глубоком смысле, чем просто плохая история.
Тот, кто ненавидит и избегает света Солнца,Тот, кто отказывается созерцать с уважением живое творение Бога,Тот, кто ведет добро ко злу,Тот, кто делает луга безводными и пастбища пустынными,Тот, кто пускает в ход свое оружие против невинных,Враг веры моей, разрушитель принципов Твоих - он, Господи!—Так говорил Заратустра (нет, на самом деле); Ahunuvaiti Gatha, Yasna 32, 10; написано около 1500-1000 до н.э.
