В галерее СДМ-Банка есть много невероятных картин достойных внимания. Мы решили поделиться с вами циклом постов в которых вы сможете прочесть интервью с нашими замечательными художниками
Сейчас в нашем собрании есть три картины художника Алексея Чаругина: «Лето», «Сад» и «Пейзаж с лоскутным одеялом». Ещё его работы находятся в Екатеринбургской картинной галерее, музее Современного искусства на Петровке (Москва), Государственном художественном музее (Йошкар-Ола); в российских и зарубежных частных коллекциях, частных собраниях и галереях США, Франции, Бельгии, Испании, Греции, Голландии.
Фамилия Чаругин принадлежит трём талантливым художникам: Константину, Николаю и Алексею. Константин — самый старший: советский живописец и преподаватель. Его брат Николай — известный художник-семидесятник, участник печально известной «бульдозерной выставки». Алексей — младший представитель династии — сегодня работает и выставляется в России и в мире. В нашей коллекции есть картины Константина и Алексея Чаругиных — отца и сына. С Алексеем нам удалось поговорить.
Алексей Чаругин родился в 1961 году в Москве. Окончил МГАХИ им. В. И. Сурикова (мастерская К. А. Тутеволь). С 1981-го участвует в молодежных, республиканских, международных выставках. С 1990-го член Московского союза художников. Лауреат премии Prix du public «Открытие года» (Швейцария).
Это интервью об истоках творчества, поисках стиля, любви к народному искусству и символизме картин из коллекции СДМ-Банка.
— Если обратиться к самым истокам, откуда в вас художник? Расскажите о своей семье.
— У меня много художников в семье. Жена моя — художник, это уже как-то потом само получилось. Отец, два его младших брата — профессиональные художники. Брат отца Николай был достаточно известным художником-семидесятником. Я с детства был в такой очень определённой среде, мне нравилось в мастерскую к отцу ходить, он давал мне холсты, краски, я что-то уже пытался писать маслом, когда мне было лет пять, наверное.
— Насколько долгими были ваши поиски в живописи того, что созвучно, что зовёт и откликается? И когда вы что-то такое поймали и поняли, что это ваше и это надо развивать?
— Мне всегда очень нравилось народное искусство. Уже в учебных поездках — в частности, на русский север — меня интересовала эта художественная среда: народные промыслы, иконы, какие-то росписи, мебель старинная, живопись в стиле такого деревенского примитива — всё, что связано с прикладным искусством. И потихонечку эти сюжеты я начал переносить в свои работы. И так от натурного реализма в основном отошёл.
— В вашей биографии есть интересный момент, когда, условно говоря, вашими мастерской и выставочным залом был храм. Вы оказались среди художников, которые расписывали Спасо-Преображенский собор Николо-Угрешского монастыря. Этот опыт как-то повлиял на вашу живопись?
— В храме у тебя стена десять метров на двадцать, причём пишешь на близком расстоянии, а тебе надо представлять, как это будет выглядеть в целом. И когда леса разбирают, самая большая сложность в том, что ничего поправить уже не можешь — допустим, на потолке где-то. Иногда бывает пространство такое, знаете, вогнутое или сферическое, возникают сложные ракурсы, — снизу это может смотреться совсем по-другому. Поэтому надо всё учитывать. И в цвете нельзя ошибиться. Он может или свистеть, что называется, — быть очень ярким, дисгармоничным. Либо быть очень бледным, вялым, без энергии. На каждом шагу в монументалке подстерегают опасности. Поэтому, когда после таких больших работ в свою мастерскую приходишь, кажется, что здесь все твои задачи легко решаются.
— Расскажите подробнее о «Пейзаже с лоскутным одеялом». Считывается соединение приёмов старых мастеров и традиций прикладного искусства.
Лоскутное одеяло здесь не только метафора деревенской жизни, это в своём роде витражи, цвет и пробивающийся свет, свечение. Верно?
— Русское народное искусство, оно всё как бы лоскутное. Все орнаменты и даже в архитектуре завитушки и росписи мебели старой и сундуков — всё состоит из маленьких таких фрагментиков. Это всё какие-то такие цветные плашечки, цветные плоскости. А сюжет этой работы очень простой, опять же ещё лет тридцать назад это всё в деревне можно было увидеть всюду. Эти половички, которые в больших количествах изготовлялись, у всех они были и на заборах сушились, когда их стирали. Ну, собственно, и тётки с коровами ходили. Некоторые говорят: это же такая старая жизнь деревенская. Да, она, конечно, старая, но ещё совсем недавно она была, её осколочки во всяком случае… И мне это близко. Я много времени провожу в провинции. В Москве разве что зиму пересидишь.
— Ещё одна работа из коллекции СДМ-Банка — «Сад». Что она символизирует?
— Это некий образ рая, такой сад Вертоград захотелось написать. Его можно встретить на старых лубках. И на иконах он часто изображается. И композиция там похожая. Не то чтобы я её придумал — я её подсмотрел.
— В этой картине всё так аккуратно, ровненько, что кажется, будто всё по линеечке и трафарету.
— Трафарета, конечно, нет, а по линейке иногда бывает. Прикладываю, бывает, рейку какую-нибудь. Все монументалисты пользуются муштабелем (приспособление, которое используют живописцы, чтобы поддержать ведущую руку при работе над мелкими деталями картины. — Прим.), чтобы прямую линию провести. И старые мастера им пользовались. Это необязательно, конечно: когда проводишь линию рукой — получается живее. Но иногда хочется какой-то точности.
— Искусствовед Вильям Мейланд писал: «Музыка, добытая художником из окружающего российского воздуха, не ограничивается пределами холста. Эта осознанная художественная бесконечность и есть главное достижение Чаругина, который словно возвращает нас к известному гоголевскому размышлению о бесконечности российской: “Отсюда хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь”. Вот и скачут чаругинские лошадки, летят птицы, идут и едут люди, а куда двигаются и где границы этого расширяющегося космического простора, никто не знает».
— Согласен.
Интервью вела Елена Демакова
Полная версия: https://sdm-gallery.ru/interview/interview-aleksey-charugin/
#СДМгалерея
