Временами в печке что - то гудело, снаружи пела свои непонятные песни вьюга и темнота прильнув к окну заглядывала внутрь. А Гришке с Пашкой было совсем не страшно, с дедом Платоном вообще ничего в этой жизни можно не бояться. Пацаны любили, когда родители отпускали их к бабушке и деду с ночёвкой. В их доме обитал особый дух старины, сказки и уюта. Самое лучшее время - перед сном, когда они забирались под тёплое одеяло и дед начинал рассказывать очередную историю. Рассказчик он был знатный: все герои его сказок оживали, вызывали бурю эмоций, заставляя вместе с ними бродить неведомыми тропами, сражаться со свирепыми врагами и в конце чудесным образом избежать всех напастей и одержать победу над недругами.
"Деда расскажи что - нибудь, - попросил Пашка, - мы заждались уже!" "Страшную сказку расскажи!" - вторил ему брат. "Поведаю я вам сегодня не сказку, а быль." - сказал дед, поглаживая седую бороду. "Нет - нет, - перебил его Гришка, - давай что - нибудь сказочное!" "А иной раз быль бывает будто сказка." - улыбнулся Платон. Метель гуляла вокруг дома, укутывая его в мягкий белый кокон, а дед начал свой рассказ.
"Я тогда был ещё совсем молод, силён, крепок здоровьем, собой хорош и самое главное - смел. Смелость моя не знала границ, удаль играла и переходила порой в спесь. Жил я с матушкой, батюшкой и меньшими братьями. Осень догорела яркими своими красками, когда отправились мы однажды всем семейством на ярмарку. Народ гудит, товару разного видимо - невидимо, люд честной пестрит нарядами праздничными, торгаши галдят - зазывают покупателей. Я хожу грудь колесом, девкам улыбаюсь, те хихикают в кулачок, глазки отводят, кто посмелее - в ответ улыбнуться.
Вдруг как молнией меня сразило или солнце, ни с того ни с сего, засияло во сто крат ярче! Такую девку увидал, что столбом встал и позади меня идущие, друг на друга наскочили, обругали конечно, но я уж не слышал ничего. Личико белое румяное, вокруг золото волос курчавится, а глазки цвета молодой листвы у берёзки - когда солнце сочится сквозь неё по утру. Почувствовав мой интерес, она тоже посмотрела на меня, глаз не отвела и ни засмеялась. Глядит пытливо так, мол, - ну и что дальше?
Я скорее подскочил к этой красавице, в голове пронеслось - ежели сейчас упущу из виду, то вовек более такой не встречу. Язык у меня всегда был хорошо подвешен, быстро завёл я с ней разговор, она его поддержала. Говорила всё по делу, в глаза прямо глядя, без застенчивости, глупого жеманства и хихиканья. Потом вдруг встрепенулась и уходить засобиралась. "Тятька у меня, - говорит, - злой и строгий. Увидит, что я с тобой болтаю, заругает." "Как мне найти тебя?" - спрашиваю. Она улыбнулась ласково и говорит: "Я из деревни Новые Колдовки, зовут Марфой, найдёшь коль захочешь!" И ушла, а у меня долго ещё перед глазами стоял её образ: коса цвета колоса спелого пшеничного, взгляд прямой и честный.
Мать видела, что я с ней разговаривал и подступила с расспросами. Я ей и выложил, мол, Марфа из Новых Колдовок, а у самого улыбка сладкая так и тянет губы. Но матушка моя внезапно нахмурилась. "Деревня эта дурная, - сказала она, - и народ там дурной и места нехорошие. Давным - давно была ещё одна деревня Колдовки, но её огонь съел, потому что люди там жили нечестивые. А те кто спаслись, отстроили новую и делать там честному человеку нечего!"
Удивили меня слова матери, раньше я и не задумывался, ведь Колдовки эти совсем рядом с нашим селом, а я никогда там не был и никто из знакомых тоже, даже родни никакой там не водилось. Обходили стороной те места люди. Неделя прошла с той ярмарки, а зеленоглазая Марфа всё не идёт у меня из головы, поселилась там полновластной хозяйкой и не даёт покоя ни днём, ни ночью.
Первые осенние морозцы грянули внезапно, холодом налился воздух, а дороги пока, были чудо как хороши ни снега, ни грязи. Собрался я доехать до Колдовок, вопреки воле матери и ничего ей ни сказав. Запряг коня своего Орлика и понеслись мы через поля и равнины. Стылый ветер гладил меня по щекам, пытаясь остудить мой пыл. Да уж куда там! Сердце рвалось из груди при одной мысли о том, что увижу скоро ту, о ком все думки.
Новые Колдовки оказались маленькой деревушкой в три улицы, я высматривал кого - нибудь из людей что - бы спросить о своей зазнобе. Но как назло никого не было видно, в такой холод все сидели по домам. Бревёнчатые избы жались к замёрзшей земле, вокруг темнели поля, убегая к далёкой кромке леса и тишина звенела в осеннем студёном воздухе. Вдруг откуда не возьмись передо мной выкатился толстый мужик в чуднОй шубе до полу будто собачей. "Кого потерял паря?" - спросил толстяк. Я объяснил ему кого ищу, на что тот ответил: "Марфа есть у нас одна, да только ей едва год от роду исполнился недавно. Подождать надобно прежде чем женихаться!"
Долго я ещё пытал мужика, так и эдак расспрашивал, описывал внешность Марфы, но тот был непреклонен: "Нет у нас таковых. Неужель не упомнил бы, деревенька - то у нас в десять дворов. Посмеялась над тобой та девка, ветреный бабы народ. Но ты не тужи иная найдётся краше прежней. Скачи до дому, а то уж вечереет..."
Не помнил я как обратно ехал, такая тоска в груди разлилась, хоть вой. Совсем не такой оказалась Марфа, что я себе напридумывал. Обманула, потешилась, а я дурак поверил.
С той поры я выкинул эту девку из головы. Ну как выкинул... Старался, по крайней мере. Пришла зима, упрятала мир под белую свою фату, свежестью морозной дыхнула, день совсем убавился, зато ночи тягучие и стылые длятся долго мыслей серых полные. Я старался не пропускать ни одного базарного дня, коли дорога позволяла: ездил в город. Слонялся без дела и заглядывал в лица встречных баб, надеясь, что глянут однажды из - под платка зеленючие глаза её...
Случилось это неожиданно. Вдоль лотков с товарами шёл очень толстый мужик, разойтись с ним было сложно и я искал куда бы мне отступить. Вдруг меня осенило - это же тот самый толстяк из Колдовок и шуба та же улицу метёт. Не сразу приметил я рядом с ним свою Марфу, а она меня сразу признала - взглядом буравит, знаки подаёт. Такая радость меня в тот миг взяла, удивительно, что от счастья того - цветы сквозь снег прорастать не начали. Хотел кинуться к ней, но она глазами стрельнула в сторону толстяка и головой покачала.
Я пошёл за ними, а на сердце тревога множиться - уж не муж ли ей этот толстый обманщик? Марфа отделилась от мужика и нырнула в лавку с пёстрыми лентами и платками. Я устремился за ней. Здесь в узкой комнатке заваленной кружевом и тканями, она быстро заговорила понизив голос: "Отец прибьёт меня, коль узнает, что я с тобой вновь говорила, страх, как разозлился он когда ты к нам приезжал..." "Так я ж без злого умысла! - возразил я, - хоть сейчас сватов заслать могу..." "Тише, - перебила она меня, - я тебе верю, но тятька хочет выдать меня за ровню. Ты ему шибко не по нраву. Если хочешь приезжай завтра, стукни в избу крайнюю и позови Дарью, она сходит за мной. Сам не попадайся никому на глаза."
Она выбежала в молочно - белое марево улицы, а я остался стоять среди материей , парнишка - продавец, облокотившись о прилавок, с интересом слушал наш диалог словно сценку из спектакля. "Надо было ей подарочек купить." - обронил он. Я хлопнул себя рукой по лбу: что же я раньше не додумался, вот баран! Денег хватило только на три ленты, ну хоть так... Завтра я ей их подарю. Завтра я её увижу!
Ленты - то эти меня и подвели. Домой я вернулся сам не свой, считал мгновения до следующего дня, подгонял время, доставал ленты и любовался их атласными переливами. "Что у тебя за цацки бабьи?" - спросил отец. Я не хотел чтобы родители знали куда я собрался, но душу мою распирало желание говорить о своей любви, на весь белый свет хотелось кричать о красавице с золотыми волосами, что будет завтра ждать меня. И я открылся отцу, думал, что поймёт он меня по - мужицки, а он рассказал всё матушке и на следующий день я обнаружил себя запертым в избе.
Метался весь день, как зверь в клетке, взывал к совести родительской, но они заладили одно: "Народ в той деревне нехороший и делать мне там нечего." Закатное солнце окрасило снег в оранжевый цвет, ночь готовилась заступить на дежурство, когда мой меньшой братик, сжалился и пока взрослые не видят, выпустил меня наружу. Я спешно запряг Орлика и мы вновь полетели по накатанному сияющему снегу.
Стемнело, небо замигало созвездиями, луна ярко освещала мой путь. Белой простынью стелилась равнина, оживляемая торчащими кое - где тёмными островками елей. Сани летели легко и скоро, рассекая морозный воздух, что свистел в ушах и заставлял повыше поднять воротник. Сначала было весело: скорость, предвкушение столь желанной встречи и общий подъём чувств пьянил меня, я щёлкал в воздухе кнутом и кричал в ледяную высь: "Эге - гееей!"
Потом радость моя пошла на убыль и я начал задаваться вопросами. "Зачем я еду туда, ведь уже поздно, выйдет ли вообще ко мне Марфа? Может они рано легли спать? Почему её отец сказал, что хочет выдать её за ровню, а я - то чем не ровня, что - то не заметил я в их деревне хором сказочных и шуба на нём уже плешивая. И опасно ездить по темноте, заплутать можно, но спасибо батюшке и матушке - по светлому не получилось." И отметя все доводы разума, я продолжал лететь вперёд. Смелый был до безрассудства.
Ветер носил позёмку по полотну равнины, скорбно завывая и кидая в мне в лицо крупинки колючего снега. Неясная тревога по капле вливалась в душеньку и вот, уже на середине пути она превратилась в осознанный страх. Вместе с порцией снежного крошева, ветер донёс до меня протяжный волчий вой. Я начал отчаянно понукать коня, хотя тот в этом и не нуждался, Орлик нёсся стрелой, чуя хищников.
Вой раздавался то справа, то слева. Они учуяли добычу и подбирались ближе, невидимые и опасные. Я отчаянно всматривался в ночной мрак, позёмка крутилась, как клубы дыма, закрывая обзор. Белое лунное око спряталось за рваный лоскут тучи. Зловещий вой раздался где - то совсем рядом, в спину дыхнуло холодом и оглянувшись я увидел целую стаю волков, чёрным пятном они приближались ко мне и вот, уже видны очертания их поджарых тел. Вой катился по равнине, жутко звеня в хрустальном воздухе, а меня, несмотря на мороз, прошиб пот.
С собой не было даже ружья, ведь дом я покидал в спешке, а они обступили сани и бежали рядом, злобно скалясь, словно хотели сначала помучить меня и не нападали сразу. Я понял, что пропал. Один огромный волчара совсем близко подскочил, я его стегнул кнутом и тот отбежал, злобно рыча. А дальше начало происходить нечто невообразимое. Волк этот поднялся на задние лапы и побежал, я глазам своим не поверил, тот смотрит и будто ухмыляется, а заместо носа у него свиной пятак. Гляжу и лапы - то уже не волчьи - копытца вместо них. Пресвятая Богородица, да это ж чёрт!
Огляделся вокруг, а волки все в чертей перекидываются и смеются надо мной голосами мерзкими: кто писклявыми, кто басом. Кровь застыла в жилах от этого зрелища. В панике я начал кнутом во все стороны сечь, кричать и звать на помощь неведомо кого. А они улюлюкают, рожи корчат злобные, а рожи - то у них страх какие поганые. Все чёрные, рога, как от козла, хвосты позади болтаются, а глаза, что угли в костре красным горят. Самое страшное глаза эти - раз увидишь и не забудешь уже никогда.
С хохотом и визгом толкали они в разные стороны сани, щипали, обезумевшего от страха коня. Я кричал, ругался и кнут мой ежесекундно рассекал воздух, а толку никакого - лишь пуще глумятся. И тут осенило меня внезапно, руганью своей я им силы лишь придаю, тут молитва нужна! Начал громко читать "Отче наш" и сразу поутихли бесы. Слова с трудом вспоминаются будто мешает кто, путаются и не желают в нужном порядке выстраиваться. Но я все свои силы собрал и громко зазвенела в седом полумраке молитва. Свора чертей немного отстала, я стал крестить себя и всё вокруг. Стало светлее, луна выпутавшись из облачного плена льдисто засияла, оглянувшись, я едва увидел далеко - далеко позади стаю волков, они темнели неровной кляксой едва различимые и удалялись по мере движения саней.
Вот только куда несли меня сани я уже не знал, сбили с пути слуги нечистого. Я продолжал молиться и совершенно внезапно мой верный конёк привёз меня прямиком в Колдовки. Уж не знаю, что помогло; молитва или Орликово чутьё, но когда предстали предо мной заснеженные избы сердце запрыгало от радости. Я быстро нашёл дом в который велела постучать Марфа. На мой стук выскочила девка, простоволосая в наспех накинутым на плечи тулупчиком. "Уже и не ждали!" - воскликнула она и быстро унеслась куда - то в тёмный лабиринт улицы, я даже не успел промолвить словечка.
Вернулись они с Марфой вдвоём. Зазноба моя как - то странно на меня смотрела и потом уже узнал я, что вихор кудрей, который любил я залихватски выпускать из - под шапки стал белее снега. "Бедный ты мой, потрепали они тебя..." - промолвила она и любовно провела по моим волосам. "А ты откуда знаешь, что трепал меня кто?" - удивился я. "Так батька мой с утра лютовал, силы тёмные себе в помощь призывал. Я как узнала, то и не рада, что ехать собрался. Сердце не на месте. Заклинание творила на дорог закрытие, чтобы дома ты остался, но прорвался ты как - то собой рискуя..."
У меня глаза на лоб полезли от её слов. "Так ты ворожея получается, - удивился я, - а батька твой колдун?" "Конечно, - удивилась в свою очередь Марфа, - здесь все колдуны, вся деревня!" Её подружка, тенью маячившая рядом, согласно закивала. "Что ж, пусть будет так, - сказал я, - меня ничего не смущает. Люблю я тебя. Увидел один раз и влюбился, свету белого не надо лишь бы ты была со мною. Хочешь верь, хочешь нет, а так оно и есть!" "Верю, - отозвалась Марфа, - сама так чувствую."
Так мне радостно стало в этот момент, что схватил я её в охапку и закружил, искры снежинок закружились вместе с нами и звёзды на небесах радостно зазвенели. "Как назад - то поедешь? - прервала нашу идиллию Дарья, - Ночь силу набирает, волки в полях в стаи сбиваются, силы тёмные злее делаются!" "Я могу хоть десять раз туда и обратно прокатиться, - запальчиво сказал я, - никого и ничего не боюсь!"
Марфа ласково посмотрела на меня. "Смелый ты Платоша, - сказала она, - люблю я смелых людей. Но только опасно это, ты и сам сегодня видел. Отец мой ещё пуще лютовать начнёт. Сильный он колдун, но и я не промах. Могу с тобой поехать, покуда ты со мной, силы тёмные не подступятся!" "Но обратно - то, ты как воротишься?" - спросил я. "А никак!" - рассмеялась она. Поняв куда она клонит я вновь закружил её, а после усадил в сани.
Дарья принесла пучки каких - то трав и когда мы тронулись, подожгла. "Это она след наш окуривает, чтобы батюшку запутать." - сказала Марфа и начала читать молитвы. Ехали мы не торопясь, конёк мой подустал уже. Никого не встретили на своём пути, чернильный бархат неба укрыл нас своим таинственным сводом и казалось нет ничего на свете более, только заснеженная равнина и мы с Марфой."
"Вот так украл я себе зеленоглазую невесту из деревни колдунов." - продолжал свой рассказ дед, а вьюга маялась за стенами, что - то нашёптывая во тьме. "Ох и разгневались родители мои, - покачал он головой, - невеста без приданного и вообще без вещей, в чём была, в том и прибыла! Из деревни лихой. Думал выгонят нас, но сжалились. Ждали мы весны, чтобы свою избу строить начать. Деньки считали, мать с отцом Марфу поедом ели, хоть и была она с ними ласкова. Но случилось так, что сильно занемог мой братишка, всё хуже и хуже становилось. Мать Марфу к нему не подпускала, а когда совсем худо стало - тут уж или пан или пропал. Допустили к нему мою ворожею и сразу мальчонка на поправку пошёл. Шепотками да молитвами выходила она его. Тотчас родители к ней оттаяли, дочкой стали звать!"
"Так получается наша бабуля ведунья!" - удивился Гриша. Баба Марфа всё это время сидела у окошка, подперев щёку кулачком и слушала. "Ой, выдумщик дед, - засмеялась она, - брешет всё, а вы и верите!" "А вот и не брешу! - усмехнулся дед в ответ, - Сами посудите, у нас семеро детей и все живы - здоровы, а ведь часто бывает половину деток, что народятся, Богу отдай, а половину себе оставь! Внучат покамест только десять и все здоровёхоньки, а дальше больше будет! Род наш бережёт бабка ваша, вот и думайте брешу али нет!" "А ведь и правда, - подумалось мальчишкам, - все хвори семью нашу обходят!"
Печка теплом пышет да потрескивает, дед с бабкой о чём - то шепчутся, а ветер завывает над крышей, снегом играется, алмазной крошкой избу украшает. У мальчишек глазки слипаются, сон мягким шагом подступает и чудится им равнина бескрайняя вся волнами серебра усыпана, а по ней летят саночки, дед Платон залихватски правит ими стоя, а на небе угольно - чёрном луна цветёт колдовским цветком...
