Не спешите меня поправлять. Я очень хорошо знаю, что блэкджек в значении карточной игры пишется либо вместе, либо через дефис. Но сегодня речь пойдет не о казино и не о тамошних развлечениях, а о Блэке Джеке. О Черном Джеке.
Бокс с момента начала своего существования принадлежал, в общем-то, городским низам. То есть, им увлекались и короли, но занимались профессионально в основном люди небогатые. Однако специфика этого занятия такова, что верх в нем, как правило, одерживают люди не только бесстрашные, но и умные.
Я уже устал рассказывать, как в начале 90-х нам в «Спорт-экспресс» принесли статистику о коэффициенте IQ (интеллектуальной одаренности) у различных спортсменов. Так вот, боксеры вместе с теннисистами возглавляли этот список. Кто его замыкал, я очень хорошо помню, но не скажу. Совсем не те, кто вы думаете. Мы тогда долго судили, рядили, как такой список опубликовать, чтобы никого не обидеть. Вижу одного нашего очень маститого журналиста, который был лет на двадцать моложе меня теперешнего, но тогда казался мне очень старым. Он стоял посреди нашей комнаты (тогда была одна комната и штук пять притырок), чесал кудлатую, живописно тронутую сединой голову, и вслух раздумчиво говорил: «Падшая женщина [изменено цензурой], как нам это подать?!»
В результате, решили никак не подавать. Береженого и Бог бережет. Но еще месяц-два различные мои коллеги спрашивали меня, неужели это так. Неужели боксеры такие умные? Да, именно так. И не стоит удивляться великолепным цитатам, скажем, Мухаммеда Али или Майка Тайсона. Они действительно так говорят. Вообще, бокс полон тайн, и оставьте разговоры о боксерах, которые «в голову едят», тем, кто челюстями и думает. Эти люди неинтересны.
Мы еще неоднократно вернемся к теме боксерского интеллекта, благо наш сегодняшний герой был как раз очень ярким человеком, а сейчас поговорим о том, какое место занимал бокс в тогдашней табели о рангах.
Конец XIX века был ирландской эпохой в истории бокса. Страница перелистнулась, наступил век двадцатый, но все, в общем-то, так и осталось. На американской иерархической лестнице ирландцы стояли тогда на очень низкой ступени, и как все, кто стоит низко, очень трепетно относились к тому, чтобы их ни в коем случае не сравнивали с теми, кто стоит еще ниже. В данном случае – с афроамериканцами.
Афроамериканская экспансия в боксе уже давно началась, и противостоять ей становилось все труднее. Чернокожие боксеры успешно брали один рубеж за другим и завоевывали титулы в разных весовых категориях, но тяжелый вес долго оставался для них неприступной крепостью. Как уже говорилось, где-то в конце 1880-х годов и начале 1890-х первый чемпион мира в тяжелом весе Джон Л. Салливан несколько раз отказался драться с негром Питером Джексоном на том основании, что его титул – такая ценность, что нельзя рисковать тем, чтобы он достался афроамериканцу. (Запомним это, так как настанет день ему изменить свою точку зрения). Это напоминает известный исторический анекдот о том, как во время захвата нашей армией Парижа в 1814 году один русский офицер соблазнил жену часовщика. Тот вызвал его на дуэль, на что офицер ответил, что часовщик не дворянин, а потому он не может драться с ним на дуэли, и предложил ему денег «за обиду».
Вряд ли боевой офицер, прошедший ад наполеоновских войн, испугался часовщика. Он действительно считал, что не может драться с ним на дуэли, и ни один человек его круга не поставил бы это под сомнение.
Бесстрашие Салливана также было хорошо известно, и его отказ современники сочли вполне «дворянским». Джеймс Джеффрис тоже отказывался драться с неграми на том же основании, но его вообще считали суперменом в самом прямом смысле этого слова, и его отказ тоже никто не воспринимал как проявление страха. А вот Томми Бернс, который стал чемпионом в 1906 году, не обладал авторитетом ни того, ни другого.
Что позволено Юпитеру, не позволено быку. По инерции Бернсу еще разрешали «косить» от боев с неграми, точнее, с одним конкретным негром, но было ясно, что этой инерции на весь его чемпионский век не хватит, хотя он до последнего надеялся на обратное.
Человека, от которого Бернс бегал по всему миру, «по паспорту» звали Артур Джон Джонсон, а в миру – Джек Джонсон. Целых семь лет одно это имя заставляло многих белых во всей Америке сжимать кулаки в бессильной злобе. Он в одиночку победил их всех, унизил и доказал свое превосходство. Белые не могли тягаться с ним ни в чем: ни в мастерстве на ринге, где он их побеждал, ни в умении обращаться с женщинами, белыми женщинами, которые отдавались ему по одиночке и скопом, ни в умении делать деньги. Чтобы победить его, Америке понадобилось опуститься до отвратительного жульничества и выставить себя перед всем миром в смешном свете. Великая нация не смогла в честном бою одолеть одного «плохого негра».
А как тихо все начиналось! Он родился 31 марта 1878 года в Гэлвестоне, штат Техас, в самом сердце бывшего рабовладельческого Юга и как раз в период так называемой «реконструкции» этого края, когда местные горячие головы вполне серьезно говорили о том, что рабство, в принципе, можно и вернуть. Известная разница по отношению к неграм между Севером и Югом сохраняется по сей день, а что уж говорить о тех временах.
Поначалу Джек был самым обычным мальчишкой. Когда ему было 12 лет, его сестра как-то пришла домой вся зареванная и сказала, что ее обидел один парень и потребовала, чтобы брат рассчитался с ним. Первым делом Джек попытался всеми силами уклониться от возложенной на него геройской миссии. Но сестра буквально силой притащила его на поле брани, позорила на всю улицу и требовала, чтоб он подрался с этим парнем, который был гораздо старше и сильнее него. Пути к отступлению были отрезаны: сзади была царапающаяся, как кошка, разъяренная сестра, а впереди здоровенный парень. Дворовая общественность с интересом смотрела на это представление. Джек, отчаянно труся, выбрал из двух зол меньшее: вступил в драку. А может быть, просто стыд оказался сильнее страха. К своему удивлению, он без особого труда вышел победителем, а этот эпизод не без юмора описал в своей автобиографии, откуда я его и взял.
К сожалению, я не могу пересказать его ближе к тексту, цитирую по памяти и по своей книге «Большие чемпионы», написанной порядка двадцати лет назад. Тем не менее, я бы поклялся, что он взят из жизни Джека Джонсона таким, каким был. Там много деталей, которые невозможно придумать. К тому же, нет никакой попытки себя приукрасить. Боялся – значит, боялся. Но все-таки, описывая свой страх, Джонсон, признается, что на место «боевых действий» пришел сам. И в драку вступил сам. Да, сестра тащила его, понукала, но отнесем все-таки то, что он там оказался, на его счет. А все попытки пошутить, типа «выбирал из двух зол меньшее», на мой. Маленькая девочка не может протащить на своей спине здорового парня несколько сот метров. Просто не может. Значит, он «совершил свой марш» сам. Да, сопротивляясь, но сам. Со временем он совершит их много. Очень много. И сестры рядом не будет. И бояться перестанет. А когда он много лет спустя погибнет… Ладно, не будем забегать вперед. Сейчас мы в его детстве, когда он одержал, возможно, первую победу над собой. Очень большую победу, которая дала ему силы на будущее.
Отец хотел, чтобы Джек, как и он сам, стал баптистским священником, и сын поначалу, вроде бы, ничего против этого не имел, но после своего боевого крещения серьезно увлекся боксом, и церковь потеряла весьма своеобразного служителя. Несостоявшийся священник оказался, как нетрудно догадаться, невероятно талантлив и, начав выступления на профессиональном ринге в 16 лет, очень быстро вошел в первый эшелон тяжеловесов. Поначалу ему не хватало «школы», из-за чего он иногда терпел поражения. В 1901 году в своем родном Гэлвестоне он проиграл известному тяжеловесу Джо Чоински нокаутом в 3 раунде. Бокс все еще был полузапрещен, и обоих участников боя арестовали и посадили в одну камеру.
У Чоински не было расовых предрассудков, как у многих его коллег. Да и вообще, будучи евреем, он хорошо знал, что такое ненависть по национальному признаку. Кроме того, Джонсон ему просто понравился, и он занялся обучением талантливого недоучки. Времени у них было достаточно, а Джек впитывал все как губка. Они просидели чуть меньше месяца, но если бы это зависело только от Джонсона, он бы, наверно, предпочел посидеть еще, но только в компании с Чоински.
Видимо, Джо оказался еще лучшим тренером, чем боксером. До 1905 года Джонсон потерпел только одно поражение, да и то, скорее всего, его засудили.
Однако по мере приближения к боксерской элите Джек Джонсон наткнулся на ту же стену, что и когда-то Питер Джексон, с которым не хотел драться Салливан. Правда, время уже было другое. И человек тоже. Там, где Джексон вынужденно смирялся, Джонсон шел напролом, и что-то ему удавалось, хотя и далеко не все.
Темнокожие тяжеловесы составляли достаточно изолированную группу и встречались в основном друг с другом, а так как их было немного, то и дрались они по многу раз. Так, Джонсон дрался с другим известным негром-тяжеловесом Джо Джаннеттом 9 раз. В 1903 году, победив некоего Денвера Эда Мартина, он завоевал неофициальный титул чемпиона мира в тяжелом весе среди цветных, но Джонсону этого, разумеется, было мало, и он всеми силами стремился пробиться на бой за главный титул в тяжелом весе. Однако здесь он натолкнулся на стену, которую даже он не смог сразу пробить. Его попросту игнорировали или отвечали на его вызовы оскорблениями. Где-то в это время Джонсон и сказал фразу, ставшую лейтмотивом всей его жизни: «Они никогда не дают мне забыть, что я негр. Ладно, я действительно негр. Но раз так, я и им никогда не дам забыть, что я негр.»
Джонсон был умен, не лез за словом в карман, издевательски парируя любые выпады, и в словесных перепалках белым журналистам, преследовавшим его, победу над ним одержать было так же сложно, как белым боксерам на ринге.
Джек многократно вызывал на бой Джеффриса, но тот стоял так высоко, что мог действительно не услышать криков какого-то негра или мог сделать вид, что не слышит. Скорее, последнее. Другие лучшие белые тяжи тоже не спешили встречаться с Джонсоном, но однажды ему все же удалось пробить брешь в этой стене. Марвин Харт, тогда еще не чемпион, согласился с ним встретиться.
Бой состоялся 28 марта 1905 года. (Эта история была рассказана в главе о Томми Бернсе, но, чтобы вы ни рылись а памяти и в старых публикациях, расскажу ее снова). Джонсон довольно легко лидировал. К десятому раунду стало ясно, что у Харта нет никаких шансов на победу. Тогда против Джонсона был использован прием, который позже применялся неоднократно против разных боксеров: у одного из зрителей в первых рядах Джек увидел демонстративно выложенный на коленях револьвер и, как говориться, понял намек. Ему предлагали проиграть. Другие боксеры в таких случаях неизменно ложились на пол, имитируя нокаут. На это Джонсон пойти не мог. Он просто отдал инициативу и дотянул до конца двадцатираундовый бой, проиграв его по очкам. Он вызвал Харта на повторный бой, но тот, конечно, отказался.
Многие ставят под сомнение подлинность этой истории, так как она восходит к самому Джонсону, но на самом деле нет никаких оснований ему не верить. К тому времени Джонсон уже был абсолютно непобедим. Это был непробиваемый боец, обладавший самой лучшей защитой среди абсолютно всех боксеров своего времени. Для того времени он был достаточно крупным тяжем: рост – 184 см, вес в лучшие годы – 87-93 кг. Бил он одинаково хорошо с обеих рук, но не это сделало его легендой. Джек, что называется, чувствовал противника и потому был в состоянии упредить все его действия. Это какой-то высший инстинкт, свойственный только самым выдающимся бойцам. Опираясь на него, Джонсон не проводил какие-то излюбленные комбинации, как все другие боксеры, а действовал от положения. При этом он сам точно не знал, что будет делать в следующую секунду, и «прочувствовать» его самого не мог никто.
Тем временем Харт стал чемпионом мира и в первом же бою проиграл свой титул Томми Бернсу.
Как уже говорилось, Бернс сбежал из страны от греха подальше. Его защитники, и даже автор статьи в британской википедии, пытаются замолчать этот факт, но он хорошо задокументирован. Джонсон заработал денег и бросился за ним вдогонку. Он следовал за ним из одной страны в другую. Все это время Бернс в каждом интервью, которое давал в той или иной стране, оскорблял его. Было и в этом бегстве, и в оскорблениях что-то безнадежное. Томми вел себя как солдат, который попал в окружение, спрятался в какое-то укрытие и все стреляет и стреляет, но он знает, что в один прекрасный момент патроны кончатся, и тогда его возьмут голыми руками.
Джексон все-таки догнал Бернса на противоположном конце земли – в Австралии, в декабре 1908 года.
Здесь он сумел несколько раз публично вызвать Бернса на бой. Как было уже в пятый или шестой раз, нашел он и промоутера. Джонсон был в Австралии не впервые. Полтора года назад он очень успешно провел здесь пару боев и понравился австралийской публике. Бернс понравился куда меньше. Томми понял, что час настал. Он уклонялся от встречи с Джонсоном уже более двух лет. Он сбежал от него буквально на край земли, но и здесь он его нашел, и Бернс принял вызов. Видимо, понимая, что звание удержать не удастся, Томми торговался как черт. Джонсон, по условиям контракта, получал пять тысяч долларов, а Бернс – тридцать.
Однако Джек не был бы самим собой, если бы не сумел довести до сведения всех и каждого в Австралии, как Бернс торговался и как некрасиво вел себя во время переговоров, постоянно оскорбляя его. Более демократичная австралийская публика ответила тем, что плюнула на расовые предрассудки и принялась болеть за него. Джек не случайно пожертвовал деньгами. Сейчас ему нужен был титул. К этому времени он уже точно знал: если у него будет титул, белые готовы будут заплатить любые деньги, чтобы его у него отобрать.
Итак, бой состоялся 26 декабря 1908 года. Как раз после Рождества. Как всегда, будущее подкралось незаметно. Люди еще не понимали, что отправятся спать в одном мире, а проснуться им предстоит в другом. Совсем другом.
Бой начался вяло. Он был совсем не похож на бравый бой Томми Бернса, который еще совсем недавно проводил спарринг с Элом Кауфманом. В том тренировочном бою Кауфман, кстати, совсем неплохой боксер, легко падал от правой руки Томми Бернса и очень тяжело поднимался. Бернс в отсутствии Джонсона смотрелся настоящим молодцом.
Но здесь было иначе. Джонсон ходил из угла в угол, без устали бил Бернса и улыбался зрителям, как Золушка. Казалось, он знал, что будет в этом бою делать Томми Бернс, судя по тому, как тот, в свою очередь, только подходил к нему с ударом. Он все видел заранее, и необычайно длинные руки Бернса были для него абсолютно предсказуемы.
Когда Джонсон улыбаться перестал, он с неожиданно прорезавшейся в нем лютой жесткостью ударил правой рукой, и Томми Бернса аж захолонуло. Он погрузился в канаты, но Джонсон почему-то вместо того, чтобы добить его, неожиданно отступил и продолжил валять дурака. Он не спешил.
На последних секундах первого раунда Джонсон мощно пробил левый боковой, Бернса опять закачало, а он попрощался с ним на время паузы между раундами. Нет, это был не бой. Даже не учебный спарринг, это было просто избиение. Самое главное, что Бернс работал, как мог. Он действительно был хорошим боксером, но ничего не помогало.
Со второго раунда Бернс смотрелся на ринге жалким слепым котенком. Как потом много раз говорили, он не выиграл ни одной минуты ни одного раунда. Джонсон наносил удары не в полную силу и еще спрашивал, имитируя участливый голос робкого негра с плантации: «Ну что, мистер Бернс, как мы себя чувствуем? Может, сделаете что-нибудь, а то вы мне так ничего и не показали до сих пор».
Впрочем, это была не единственная его пластинка. Временами Джонсон начинал говорить каким-то причитающим бабьим голосом с отчетливыми женскими интонациями: «Бедный маленький Томми! Бедный Томми! Ничего не получается, да? Ну, иди сюда, маленький, я тебя научу».
Временами он пугал измученного в хлам Бернса ложными выпадами, за которыми следовали не атаки, а очередные издевательства. Заканчивая раунд, он прощался с Томми словами: «Всего доброго, мистер Бернс. До встречи». Он мог закончить этот бой давным-давно, но вместо этого продолжал его.
В четырнадцатом раунде, чуя, куда все идет, бой, наконец, остановила полиция. Публика, кстати, была на ее стороне и на стороне Джонсона.
Много лет спустя, оборачиваясь назад на пройденный путь, Джек сказал: «Бернс был единственным человеком в моей жизни, которого я по-настоящему ненавидел».
Нет сомнений в искренности Джонсона. Но, с другой стороны, и в другой момент он как-то, обращаясь к боксерам, сказал: «Позвольте мне сказать несколько слов о мистере Бернсе, канадце и одном из вас. Он сделал то, что ни один другой человек никогда не сделал. Он дал возможность черному человеку стать чемпионом мира. Он был побит, но он был смелым».
Если разобраться, то одно не противоречит другому. Он ненавидел его во время боя, но в целом относился к нему неплохо. Но когда он его побил, как-то сразу выяснилось, что Бернс не был никаким чемпионом.
Здесь нам придется разобраться, что такое «линейный чемпион мира».
В Америке есть такое понятие «я побил парня, который побил парня, который побил парня…» И так доходят до чемпиона. Допустим, Джеффрис мог о себе сказать: «Я побил Фитцсиммонса, который побил Корбетта, который побил первого официального чемпиона мира Салливана». Таким образом, он был линейным чемпионом.
Бернс такого о себе сказать не мог. Он побил только Марвина Харта, который после ухода без боя уставшего от бокса Джеймса Джеффриса был провозглашен чемпионом. Ладно, тогда это съели. Но не сейчас. Помните, я назвал опус о Томми Бернсе «(Не)законорожденный чемпион…»? Вот сейчас ему это и припомнили.
Никакой Бернс не чемпион! Он просто временно исполнял обязанности! Чемпион мира – великий и непобедимый Джеймс Джеффрис! Его и надо вернуть для боя с Джеком Джонсоном!
Как это сделали, отдельная история.
Однако, прежде чем мы займемся Джеймсом Джеффрисом и его ролью в жизни Джонсона, необходимо рассмотреть еще одну тему: Джонсон и женщины. Не из любви к клубничке, а просто потому, что без нее картина не будет полной.
Мы как-то привыкли к тому, что, когда рассматриваем какого-то героя, все оказывается совсем наоборот. Не злой, а добрый. Не безудержный мот, а отличался широтой души. Не черный, а белый…
С Джонсоном так не получится. Прежде всего, это касается его женщин. Недаром в советской литературе, едва речь заходила об этом, авторы начинали либо мяться, либо не говорили об этом практически ничего, как будто речь шла о юном пионере всем ребятам примере.
Но, имея доступ к любой информации, вы все равно узнаете не так уж и много, кроме того, что его крайне редко видели одного. Всегда рядом с ним находилась девушка с «низкой социальной ответственностью», из тех, что мемуаров не оставляют, а чаше даже несколько девушек. Много девушек. С тех пор, как он добился известности, исключительно белых, что крайне бесило тогдашнюю общественность, но так было только начиная с определенного момента.
Согласно его автобиографии, выпущенной в 1927 году, первой женщиной, оставившей какой-то след в его жизни, была Мэри Остин, афроамериканка из родного Гэлвестона. Точно совершенно, что она была, так как его видели с ней множество раз. Они поженились в 1898 году, когда ему было двадцать лет, но никаких упоминаний об этой свадьбе не сохранилось.
Джек отзывается о Мэри в своей книге крайне негативно. И такая, и сякая… Причем, похоже, что все это правда. Лет сорок назад мне попалась эта книга, и я ее прочел от корки до корки. Любопытно, что Джеку не удалось скрыть некоторой горечи, которая осталась от Мэри. Это он явно не играл. В общем, первый брак получился так себе, как это обычно и бывает. К 1902 году она незаметно пропадает из его жизни. Видимо, они развелись.
После короткого перерыва, от которого остались только подробности о визитах в бордели, осчастливленных Джонсоном целиком и полностью, в 1903 году появляется вторая афроамериканка Клара Керр. Здесь подробностей побольше. Клара была проституткой. Самой обычной, но красивой. Так, во всяком случае, считал в течение не такого уж короткого и бурного периода сам Джонсон. Все до поры до времени шло более-менее нормально, исключая скандалы с взаимным рукоприкладством, после которых шло не менее бурное примирение. Между прочим, Джонсон, видимо «рукоприкладывался» не в полную силу, потому что иначе непонятно, как она жива осталась.
Странно, но с ней Джек прожил до октября 1906 года, когда Клара сбежала от него с его другом, тренером по «лошадиному спорту» Уильямом Брайантом. В каком городе это произошло не вполне понятно, но в целом эта история хорошо задокументирована. Между прочим, Керр прихватила с собой массу всего, включая сюда различные часы, запонки и т.п. с большим количеством драгоценных камней и даже одежду Джонсона. Неужели Брайант был такого же размера? Вряд ли.
Джек отправился за ними в погоню и нагнал в Тусоне, штат Аризона. После этого Брайант благополучно с Божьей помощью испарился, а Керр осчастливила собой местную тюрьму по обвинению в «краже со взломом», но почти тут же вышла оттуда… потому что помирилась с Джонсоном, он снял обвинения, и она продолжила с ним жить. Да-да, помирилась, после того, как с любовником ограбила его. Видимо, у боксера было мягкое сердце. Кстати, великие бойцы славятся еще иногда и этим. Таких случаев было не один и не два. Но чудо долгим не бывает. После этого они перебрались в Калифорнию, и, когда у Джонсона кончились деньги, Клара оставила Джека. На этот раз навсегда. После этого Джонсон решил не иметь ничего общего с афроамериканками.
Потом был период, когда он занялся добычей чемпионского титула, но и тогда будучи в Австралии завел интрижку с Альмой Той по кличке Лола. Затем пришел век американок. Первой из них была тоже белая девушка, известная как Хэтти Макклей, хотя она не была ни тем, ни другим. Ее звали Анна Питерсон. Джек был одним из самых популярных людей в мире, но его отказывались пускать в некоторые отели с ней. Например, в отель «Виктория» в Британской Колумбии. Это случилось даже не в Штатах, а в Канаде, где нравы были помягче. Но и родной юг, эта цитадель расизма, был к нему, разумеется, не очень благосклонен. В родном Гэлвестоне в Техасе его также не пустили в отель из-за той же Анны-Хэтти, а может быть, по какой-то другой причине. В общем, царствование его (он уже был чемпионом мира) было не то чтобы безрадостным, но в известной степени проблематичным. И это только самые известные примеры. Было их намного больше.
В марте 1909 года Джонсон оказался недалеко от клуба Эверли, знаменитого борделя на самом что ни на есть севере – в Чикаго. Именно «недалеко от» – вовнутрь его не пускали, потому что это было исключительно белое заведение, и, будь ты хоть десять раз чемпион мира и самый прославленный человек в Америке, вход для тебя был закрыт, если кожа у тебя была не того цвета. Говорю это для тех, кто полагает, что какие-то ограничения для афроамериканцев существовали только на юге. Не только. На севере их тоже не очень-то жаловали.
Джонсон какое-то время ходил и смотрел на это заведение, а потом решил, что если гора не идет к Магомету, то он сам пойдет к ней и сам на эту гору залезет. Он пригласил пять девушек их Эверли и замечательно провел с ними время. Это, кстати, стало известно, и всех пятерых выставили из Эверли, включая и местную звезду, между прочим, дочь полицейского, Белль Шрайбер, которая со временем заменила Хэтти Макклей в качестве главной подруги Джонсона. Это ему еще аукнется, но тогда до этого было далеко. Пока он развлекался, как мог.
В том же 1909 году только в октябре Джонсон встретил молодую двадцативосьмилетнюю женщину под именем Этта Терри Дуриэй (ударение ставится на первом слоге). Она была бывшей женой миллионера Кларенса Дуриэя, который сделал бизнес в Бруклине. Подчеркиваю – бывшей. Его фамилия Дуриэй была исконно шотландская, и произношение у нее было кельтское. Девичья фамилия самой женщины была двойной – Терри-Уили. Как нетрудно догадаться, ее отца звали Дэвид Терри, а мать – Энн-Элизабет Уили. Происхождение – самое обычное, но только она опять была белой.
Женщина была достаточно красивой. Самая известная ее фотография – в полный рост рядом с Джеком Джонсоном. Она в огромной белой шляпе из белого песца смотрит на него снизу вверх с обожанием, которое невозможно изобразить. Фото относится к 1912 году. Обратим на это внимание. Они вместе уже три года.
В этом романе все поначалу было, как обычно у Джонсона. Только женщина была образованная, кроме того, она хорошо играла на рояле и пела, в том числе не только самые известные шансонетки. Отношения с Джеком сразу же пошли «не по сценарию». Она была очень ревнива, а Джонсон, надо сказать, не то, чтобы давал повод, он сам этим поводом и был, да еще каким. Стоило ему уехать на несколько дней, как потом он приезжал домой весь обслюнявленный, как леденец в руках у малыша. Вместе с тем, он был очень ревнив. В общем, хорошее сочетание.
Как-то Джонсон нешуточно приревновал ее к своему шоферу французу Гастону Ле Форту. Джек нанял частного детектива. В рождество, 25 декабря 1910 года, при неизвестных обстоятельствах он нагнал ее и, будучи не в силах с собой совладать, зверски избил. Где был мушкетер Гастон в это время, история умалчивает. Джек поработал так, что Этта долго не могла показаться. А когда смогла… 18 января 2011 года, когда у нее не вполне зажили синяки, они поженились.
Счастливая жизнь продолжилась. Многие утверждают, что временами Джек ее по-прежнему колошматил, но, на самом деле, все эти заявления берут свое начало в той первой драке. Никаких доказательств того, что он избивал ее и дальше, нет. В остальном Джонсон остался верен себе. Женщин было много. Очень много, но он не помнил, как их зовут. Этта, всегда склонная к депрессии, становилась все грустнее и грустнее. Все знакомые от нее отвернулись.
Белые – понятно почему, а черные считали, что она вышла замуж из-за денег. Дважды в течение короткого времени она попыталась покончить с собой, но не вышло. Джек относился ко всему, связанному с женой, легкомысленно, считая, что самоубийство никогда не получается у того, кто, на самом деле, этого не хочет делать.
11 сентября 1912 года Этта взяла револьвер и выстрелила себе в голову. Судя по всему, она не очень разобралась, где у нее мозг, но это лишь чуть-чуть продлило мучения. Она умерла.
Очень хочется сказать, что Джек был вне себя от горя, но этого никак не получается. Буквально за месяц-другой до гибели Этты от познакомился с Люсиль Кэмерон, восемнадцатилетней проституткой, работавшей у него в ночном клубе “Café de Champion”, которым он обзавелся. Она там работала «стенографисткой». Не прошло и трех месяцев после смерти Этты, как состоялось ее бракосочетание с Джеком Джонсоном. Это произошло 3 декабря 1912 года в три часа ночи. Ночь была выбрана, скорее всего, по той причине, что не хотели огласки. Ну, возможно еще не хотели видеть людей, которых только что видели на похоронах.
На этом я, пожалуй, и закончу бесконечную эротическую историю Джека Джонсона, этого, как говорил мой приятель, кстати, очень хороший боксер, «жЫвотного». Нет, об этом придется говорить еще не раз, куда тут денешься, но понемногу.
Между прочим, Джек в этой связи и сам кое-что сказал. Послушаем его:
«В жизни у меня было бессчетное количество женщин. Они участвовали в моих триумфах и страдали со мной в моменты разочарования. Они вдохновляли меня на достижения, и они бросали меня. Они вызывали радость, и они погружали меня в тоску. Они были верны до крайности, и они были вовсе не верны мне. Они восхваляли и любили меня, и они ненавидели и отрекались от меня. Всегда женщины влияли на меня. Иногда многие женщины требовали моего внимания одновременно».
Почему? Это ведь слова не совсем жЫвотного. Да, большого любителя хорошо пожить, но не жЫвотного.
Почему, когда он умер в 1946 году, его последняя жена похоронила его рядом в Эттой? Они так и лежат бок о бок на кладбище в Чикаго. Неужели это было ее желание? Почему, наконец, эта самая последняя жена сказала о нем такие слова, до которых мы еще дойдем, которых не постеснялся бы и император?
Почему? Почему? Почему? Мы еще попытаемся ответить на эти вопросы. Только попытаемся.
А сейчас нас ждет главный соперник в жизни Джека Джонсона. Сам небитый чемпион мира Джеймс Джеффрис, которого вынудили вернуться на ринг в день независимости 4 июля 1910 года.
Америка встретила нового чемпиона, стиснув зубы. Джонсон, наоборот, обнажил свои зубы в улыбке. Америка вздрогнула: они были золотые. Негр с золотыми зубами – это уже чересчур. Джонсон попал в цель. Ни один репортер теперь не мог не упомянуть о его «золотой улыбке». Страна задохнулась от бешенства, а Джонсон собрал с этого, как водится, золотой урожай. Ему стали платить баснословные гонорары, только чтобы заставить его драться с очередной «большой белой надеждой». Между прочим, тогда и появился этот термин. Негры становились чемпионами и до него, но никогда они не были тяжеловесами. А «большая» да к тому же «белая» – это требовало совершенно другого уровня умения надеяться. И ему противостояло «большое черное зло», которое впервые имело собственное имя – Джек Джонсон. Даже имя сатаны внушало тогда куда меньший ужас.
Джек был первым человеком в истории, который понял, что на имидже антизвезды можно заработать. Дрался он теперь исключительно с белыми, так как с финансовой точки зрения они были куда более выгодными соперниками, и, как это ни странно, ввел дополнительный барьер для черных тяжеловесов, в чем те его неоднократно обвиняли. Он побил несколько человек, но они выполнили лишь роль приманки для главной жертвы. Джонсон повел себя как аристократ-охотник, для которого челядь загоняет дичь, а сам он сидит в засаде с ружьем и лениво ждет, когда же испуганный ими зверь выбежит прямо на него. Роль загонщиков, сами того не зная, сыграли почти все белые американцы, при этом старшим у них по собственному почину стал любимый писатель нашего детства Джек Лондон. Да-да, тот самый, который написал и «Мартина Идена», и «Белого клыка», и много чего еще. А зверем, которого ждал в засаде Джек, был, конечно, экс-чемпион мира Джеймс Джеффрис. Тот, когда-то отказавшийся от забытого боя с Джеком и практически забывший слово «бокс», безбедно жил на ферме и в ус не дул, не зная, что у его поклонников на него совершенно другие планы. Он даже не знал того, что совершенно другие планы на его счет были у самого Джека Джонсона. Впрочем, какие могут быть планы у «недавно слезшего с дерева», как о нем говорили все вокруг, негра?
Джек Лондон видел бой Джонсона с Бернсом в Сиднее собственными глазами, и он произвел на него удручающее впечатление. В своем репортаже он написал: «Остается одно: Джеффрис должен вернуться со своей люцерновой фермы и сбить золотую улыбку с лица Джонсона. Тебе решать, Джефф». Кстати, и сам термин «большая белая надежда» предположительно принадлежит Джеку Лондону.
Между тем Джеффрис отнюдь не собирался возвращаться на ринг. Он набрал почти 40 килограммов веса и катался как сыр в масле, довольный собой, своей фермой и всей своей жизнью, и ему не было никакого дела до всей белой расы с ее проблемами. Бокс дал ему возможность безбедно прожить лет сто, и именно это он и собирался сделать. Джеффрис очень хотел не заметить призыва Джека Лондона и сейчас, и какое-то время это ему удавалось, но вся страна подхватила слова писателя, который тогда еще не стал детским: «Тебе решать, Джефф» и «Сбей с его лица золотую улыбку». Ему не оставили выбора: если бы он не ответил на зов народа, то из национального героя его без его ведома перевели бы в национальные предатели.
Тем временем Джонсон, от души смеясь, смотрел, как вся страна работает на него. Ему самому Джеффрис был нужен позарез по трем причинам. Во-первых, Джек был настоящим чемпионом и хотел, чтобы ни у кого не осталось в этом никаких сомнений, а без победы над Джеффрисом это было невозможно. Во-вторых, ему представлялась уникальная возможность смачно плюнуть в лицо всей белой Америке. В-третьих, бой с экс-чемпионом сулил колоссальные деньги. Он был благодарен и Джеффрису, который не спешил с возвращением на ринг, так как предстоящий поединок с каждым днем рос в цене.
Когда 1 декабря 1909 года контракт был, наконец, подписан, обещанные выплаты превзошли все ожидания. Гонорар должен был составить 101 тысячу долларов, которые делились, соответственно, 75 процентов победителю и 25 процентов побежденному. Оплату за право на съемку делили поровну – по одной трети. «Третья треть» уходила организаторам встречи, которыми были Джордж «Текс» Рикард и Джон Глисон.
Справедливости ради я скажу, что это не единственные данные о гонорарах боксеров, которые у меня имеются, но самые похожие на правду. С другой стороны, в этих же данных говорится, что Джонсон получил за встречу 65 тысяч долларов и указывается, что это составляет почти 2 миллиона долларов 2022 года. Что-то здесь не вяжется. 75 процентов от 101 тысячи долларов составляет куда больше, не говоря уже о деньгах от права на съемку, а они должны были быть очень немалыми. В других источниках мне попадалась цифра доходов Джонсона от боя в 145 тысяч долларов и даже больше. Так что рискну предположить, что Джонсон в результате получил не 65 тысяч долларов, а больше ста. Также я не стал бы переводить его доход в «доллары 2022 года», потому что это все равно не даст никакого представления о том, что это были за деньги до Первой Мировой войны. Денег было в то время намного-намного меньше. Известен размер первого гонорара Джонсона. Он составил… один доллар 50 центов. Это, разумеется, было очень мало, но это было хоть что-то. Умножьте их хоть на двадцать, хоть на тридцать, в условиях Америки вы получите ничего.
Так что гонорары были высокими. Очень высокими. Белая Америка готова была заплатить любые деньги, чтобы избавиться от Джонсона раз и навсегда. Многие надеялись, что Джеффрис убьет его. Смешно это читать в «политически некорректных» воспоминаниях о тех временах, но так было. К сожалению, но было.
Джонсон тренировался, как спартанец, но выглядел абсолютно беспечным. Многочисленные «эксперты» в прессе указывали на это, как на явное проявление умственной неполноценности негров вообще и Джека в частности. Выдвигались теории, что неграм неведомо само понятие будущего, и они живут в мире, где есть только прошлое и настоящее. Следовательно, Джонсон просто не понимает, что его ждет. Некоторые высказывались в том плане, что странно даже, что он помнит то, что было. То есть, даже его восприятие прошлого ставилось под сомнение. Люди как будто соревновались в том, кто скажет большую нелепость и кто сможет убедить в ней большее число сограждан.
Бой, который белой частью населения рассматривался как судебный процесс «Америка против Джека Джонсона» с немедленным вынесением приговора, был назначен на величайший национальный праздник, День Независимости, - 4 июля 1910 года в городе Рино, штат Невада.
Джонсон вышел на ринг первым в вызывающе роскошном шелковом халате, который ему подарила, как он сообщил всем, его жена. По всей видимости, он имел в виду Этту Дуриэй, хотя тогда она еще не была официальной супругой. Оркестр, развлекавший публику перед боем, ответил ему тем, что сыграл песенку под названием «Для меня все негритосы на одно лицо». Джонсон делал вид, что не понимает, хлопал в ладоши и улыбался во весь рот. Золотые зубы сверкали на солнце, как звезды. Вскоре появился и Джеффрис. Он уставился на него, как бык на красную тряпку, и Джонсон отвернулся. Публика загудела, решив, что Джек испугался. Между прочим, ставки заключались из расчета 10-7 в пользу Джеффриса. Так что не вся публика «делала вид». Многие, очень многие верили по-настоящему.
А дальше начался бой.
Как и все встречи Джонсона в то время, этот бой проходил в одни ворота. «Ну, давайте, мистер Джефф (само такое обращение является в Америке оскорблением), сделайте хоть что-нибудь», - подзуживал Джек своего противника. Потом вдруг начинал наносить удары с частотой отбойного молотка, приговаривая: «Я могу это делать хоть весь день».
Три раунда Джек присматривался к противнику, а начиная с четвертого, принялся методично и неспешно его избивать. Секундант Джеффриса, экс-чемпион мира Джим Корбетт, не нашел ничего лучшего, чем строить Джеку рожи из угла. Он был расистом геббельсовского толка и всерьез полагал, что негры при виде такой лицевой гимнастики полностью теряют контроль над собой. В ответ Джонсон улыбнулся во все свои золотые зубы, притащил уже полуживого Джеффриса в тот угол, где стоял Корбетт, сложил брови домиком и голосом самого робкого негра с плантации спросил: «Куда прикажете его положить, масса Корбетт?» Джентльмен Джим сначала поперхнулся, а потом перешел на язык биндюжников.
А Джонсон все не унимался. Акцент негра с плантации он сменил на дружеский тон, чуть ли не после каждого удара заботливо спрашивая Джеффриса: «Не больно, Джим?» Джонсон мог без труда нокаутировать его, но он никуда не спешил. Раунд за раундом он наносил достаточно сильные удары, чтобы держать противника в кровавом тумане, но все же позволял ему оставаться на ногах.
В 15 раунде он решил, что уже наразвлекался вволю и пора ставить точку. После очередной его атаки Джеффрис рухнул на пол. Он встал только для того, чтобы упасть снова, причем вывалившись между канатами ринга. В это время Джим Корбетт метался в своем углу и кричал, забыв о всяком расизме: «Не надо, Джек! Не бей его!» К Джеффрису подбежали несколько человек, чтобы поднять его на ноги, что вообще-то запрещено правилами. При этом один из секундантов дал пинка бывшему кумиру, не оправдавшему надежды своей расы.
Перед последней атакой лицо Джонсона, озаренное до сих пор неизменной золотой улыбкой, страшно исказилось. Вдруг на несколько секунд он словно снял маску. Зрители в передних рядах вздрогнули. Это был не боксер, а убийца. Он нанес три сокрушительных удара. Голова Джеффриса, казалось, отлетит, как от удара палача. Он рухнул на пол уже в третий раз в этом раунде, и секундант выбросил полотенце, чтобы ему не отсчитали нокаут и чтобы не дать Джеку победить нокаутом.
Заслуживает отдельного комментария и роль еще одного человека, связанная с этим боем. Это, конечно, первый чемпион мира Джон Л. Салливан. Перед боем его много видели рядом с Джеффрисом, а перед самым выходом на ринг до некоторых дошло и его мнение о предстоящей встрече. Нет, он не собирался ставить ни 10-7 на Джеффриса, ни даже 1-5. Слишком опытный был боец. Он ждал неизбежного. А когда оно случилось, он сказал следующее (я даю его речь отдельным абзацем):
«Бой века закончен, и черный человек стал бесспорным чемпионом мира. В том, что касается боев, это был плохой бой – эти менее чем пятнадцать раундов между Джеймсом Дж. Джеффрисом и Джеком Джонсоном. Едва ли когда-либо был более односторонний чемпионский бой. Все хваленая-перехваленая физическая форма Джеффриса ничего не дала. Его сердце было не здесь, начиная с первого удара гонга и до последнего… У негра появилось много новых друзей, но против него было мало что показано… Зрители не могли не восхищаться Джонсоном, потому что он тот кулачный боец, которым они обычно восхищаются. (Дословно – которым обычно восхищаются спортсмены. Слово «спортсмены» здесь употреблено в старом английском смысле. Это не те, кто занимаются спортом, а те, кто в дорогих костюмах, сидящих часто на обрюзгших фигурах, с виски и сигарой, наблюдают за спортом, подсчитывая деньги, которые они поставили на того или иного атлета). Он всегда вел себя честно и всегда дрался честно. Какая хитрая, изобретательная и мощная у Джонсона левая рука! Он один из самых хитрых и изобретательных боксеров, которые когда-либо выходили на ринг. Они дрались близко друг к другу все пятнадцать раундов. Это была та самая драка, которую хотел Джеффрис. В ней не было никакого бега и уклонения, как Корбетт делал со мной в Новом Орлеане (1892). Джеффрис не промахивался часто, но только потому, что едва ли начинал какие-то удары сам. Джонсон был лучше него и вел бой все время… Джонсон вовсе не веселился с Джеффрисом с самого начала, и это был именно белый человек, кто клинчевал, но Джонсон был очень осторожен, он отходил, не рисковал в игре и все это время был в хорошем настроении. Победил сильнейший, и я был одним из первых, кто его поздравил, и одним из первых, кто выразил мою глубочайшую симпатию к проигравшему».
Прошу не придираться к стилистике перевода, все эти неуклюжие повторы и «когда-либо», которые встречаются слишком часто. Я только старался сохранить витиеватый стиль автора. То, что его бывает трудно понять, это не ко мне. Также не обращайте внимания на многоточия. Там идет описание жалкого состояния Джеффриса.
Любопытно, что это написал тот же человек, который недавно с гордостью говорил, что никогда не дрался с чернокожим спортсменом. Времена менялись у него на глазах. В его отчете о бое Джонсон-Джеффрис о том, что белому «недостойно» драться с негром, нет и речи. Наоборот, он не нейтрален. Джонсон, по его мнению, молодец.
Это был первый великий бой XX века. В Америке XIX век продолжался до 4 июля 1910 года, а потом сразу кончился. Кстати, с большим гамом. Историки спорят о том, когда произошел крайний упадок межрасовых отношений. Одни настаивают на том, что это случилось в 1877-1901 годах в период так называемой пост-Реконструкции Юга после поражения в войне с Севером. Другие полагают, что он продолжался до 1923 года.
Так или иначе, но последовавшие за боем межрасовые бунты были первым подобным случаем в истории США. Первым!!! Ничто не волновало людей больше, чем поражение Джеффриса от Джонсона. Количество убитых, в основном негров, по сей момент остается неизвестным. Говорят о гибели от 11 до 26 людей в шести штатах и сотнях раненых. Скорее всего, цифры были большими. Намного большими.
Но XX век все-таки начался. И первым это понял Джон Л. Салливан.
Последняя часть рассказа Александра Беленького о знаменитом американском боксёре-профессионале, первом чернокожем чемпионе мира в тяжелом весе Джеке Джонсоне.
Мы обычно не знаем, когда в нашей жизни был ее высочайший момент. У Джека Джонсона это был день боя с Джеймсом Джеффрисом – 4 июля 1910 года. Осознал ли он это тогда? Бог его знает. Может быть, и осознал. Но после триумфа нам всегда кажется, что нас ждет еще больший триумф, а потом еще... Возможно, этого ждал и Джонсон. Но там все было гораздо скромнее.
Он снова вышел на ринг только через два года – 4 июля 1912 года. Его противником стал Файермен Джим Флинн. Первое его имя означало «Пожарный», и его указывают как его прозвище. Но, если разобраться, Джим Флинн – такое же прозвище. Его настоящее имя было Эндрю Кьярильоне. Он был из первых итальянских ласточек на американском ринге. В то время они еще стеснялись своего происхождения и, как правило, меняли имена. Кьярильоне был на этом просто помешан. Да того, как стать Джимом Флинном, он пытался стать Эндрю Хейнсом, но последнее имя не прижилось.
Есть такие боксеры, которые дрались и с тем, и с этим, и еще вон с тем... Как правило, это означает, что и тот, и этот, и еще вон тот его били. Флинн был из этой категории, но с некоторыми особенностями. В 1906 году он впервые дрался за титул в тяжелом весе. Его соперником был Томми Бернс, тоже, кстати, по крови итальянец, и совсем не Томми, и уж подавно не Бернс, но в историю он вошел под этим именем.
Тринадцать раундов они дрались на равных, но потом Флинн стал сдавать и в результате проиграл в пятнадцатом раунде глубоким нокаутом, из которого его долго не могли вывести. Но бой тот запомнили надолго.
В 1917 году он встретился с нашим будущим героем Джеком Демпси и… в первом раунде послал его в нокаут. Флинн послал в нокаут Дэмпси, а не наоборот. Конечно, тут же пошли в ход разговоры, что Джек сделал это нарочно, что он подставился…
В доказательство люди трясли какими-то бумажками, на которых было что-то написано. Правда, при ближайшем ознакомлении, выяснилось, что написано не то и не теми. Но все равно «осадок остался». Впрочем, честный Джек Демпси не скрывал, что побывал в нокауте от удара правой. Между прочим, они встретились в начале следующего года снова, о чем многие забывают, и тогда Демпси послал в нокаут Флинна в том же первом раунде.
Как случился первый нокаут? Видимо, имеет смысл прежде, чем говорить, посмотреть видеозаписи ранних боев Демпси. Тогда дрались ого-го как! И Демпси, какой он ни был талантливый, имел шанс пропустить сильный удар в начале боя и оказаться в единственном в карьере нокауте.
Но до момента славы Флинна было еще пять лет, и в 1912 году он встретился с Джеком Джонсоном.
Конечно, он был «большой белой надеждой», но, если разобраться, не такой уж большой, не такой уж белой и не такой уж надеждой. Ростом он был всего, по разным данным, 177 или 179 см, это уже было мало в начале XX века. Белый? Тогда итальянцы, тем более южные, как бы они себя ни называли, в общем-то, считались в Америке не очень-то белыми. Надеждой? Ну, да. Только если вы уж очень хотели надеяться.
Это был типичный бой Джонсона. Он никуда не спешил и тащился, видя старания соперника. Тот едва мог его тронуть, все время стремился в клинч и там пытался ударить головой. Это несколько омрачало поединок, но, в общем, все шло туда же, куда и остальные бои Джонсона. На лице Флинна не было живого места. Он оскорблял Джека на расовой почве, но в целом был очень плох. Рефери остановил бой в девятом раунде, дисквалифицировав Флинна, наконец. Видимо, спасал от нокаута.
Это был последний бой Джонсона в Америке на четырнадцать лет вперед. Вы не ослышались. Двенадцатый год, вообще, складывался для Джонсона сложно. Летом он познакомился с восемнадцатилетней белой проституткой Люсиль Кэмерон. Этта Дуриэй, его жена, всегда очень страдавшая от его неверности и пытавшаяся покончить с собой, на этот раз выбрала такой способ, чтобы не ошибиться. 17 сентября 1912 года она застрелилась. Уже 3 декабря этого года, через два с половиной месяца, Джонсон женился на Люсиль. Что у него было в голове? Не знаю. Позже он завещал похоронить его рядом с Эттой, но это позже, много позже. А пока он хотел быть рядом с Люсиль. В 1924 она подала на развод по причине его патологической неверности. Даже для проститутки, а она ею действительно была, это было слишком.
Поначалу Люсиль попытались использовать в судебном деле против Джонсона по так называемому Акту Манна. По нему запрещалось пересекать границу штата в обществе с женщиной, преследуя «незаконные цели». То есть, проще говоря, сожительство. Люсиль попытались к этому привлечь, но она лишь посмеялась над этим и почти тут же вышла замуж за Джека Джонсона. Может быть, именно этим была вызвана чрезмерная спешка с браком. Так или иначе, но от нее отстали и тут же занялись подыскиванием следующей кандидатуры.
И вот на сцену вышла Белль Шрайбер. Я понимаю, что вы о ней забыли, что уж тут спрашивать с Джонсона? Я напомню: это одна из пяти проституток из клуба Эверли из Чикаго, которые с большой охотой «снизошли» до Джонсона. По стандартам клуба черные туда не допускались.
Где Джонсон со всеми пятью спаривался? В каком штате? Думаю, он и сам не знал этого. Но судьи не для того вытащили Белль, чтобы она говорила что хотела. Она заученным голосом дала против Джонсона все нужные показания. То, что она была проституткой – неважно. Что Акт Манна, принятый 25 июня 1910 года, использовали задним числом (Джонсон был слишком умен и осторожен, чтобы просто так попасться) – еще более неважно. Все-таки «перенести преступления» Джонсона крючкотворы не решились. В результате, он был приговорен к году и еще одному дню тюремного заключения.
К слову, 24 мая 2018 года президент Трамп простил Джонсона за то, что он переспал со снятой им проституткой не в том штате. То, что Джонсон к тому моменту уже почти 72 года был на небесах, больше, чем он провел на этой земле, дела не меняло. Между прочим, до сих пор делаются попытки обвиноватить Джонсона по этому делу. Когда я готовил этот материал, мне попалась большая статья о «незаслуженном прощении» Джонсона. И ничего. Никаких возмущенных комментариев.
Джек не был создан для роли жертвенного барана, он сбежал в Европу, исколесил в поисках соперников Германию, побывал даже в Санкт-Петербурге и осел в Париже. Два боя, прошедших там, как и один бой в Буэнос-Айресе, были интересны всем, кроме результата. Конечно, корона чемпиона мира осталась на той же голове, где и была. Преследования и разнузданная жизнь стали сказываться на Джонсоне. Бесчисленные походы налево и направо в поисках женщин продолжались. Деньги он благополучно тратил на них и в казино. Было у него и еще одно дорогостоящее хобби – роскошные автомобили, которые он бил один за другим. Через несколько лет от былого Джонсона осталась лишь тень.
5 апреля 1915 года в Гаване на Кубе к радости всей Америки он наконец-то проиграл свой титул Джессу Уилларду. По поводу того, каким образом Уиллард добился победы, существует две версии, но об этом чуть позже. Просто нам придется говорить о Уилларде, а о нем почти ничего, кроме боя, в котором он взял титул, и боя, в котором его потерял, не скажешь. Возвращаться в Штаты, где ему грозил годичный тюремный срок, Джонсон не спешил. Пять следующих лет он провел в Испании и Мексике, но в июле 1920 несколько неожиданно пересек американскую границу и сам сдался властям. Видимо, денег совсем не было. Его тут же отправили в тюрьму Левенуорт, где он примерно себя вел, а к нему более чем прилично относились. Все-таки знаменитость.
Его посалили в сентябре 1920 года. Не просидев и десяти месяцев, 9 июля 1921 года он вышел на свободу. Американские ринги были для него закрыты, и он продолжил выступать на Кубе, в Канаде и Мексике. В 1926 году, когда от былого Джека Джонсона осталась лишь тень от тени, ему разрешили драться и в США. Он стал проигрывать один бой за другим. К этому времени за его спиной было уже 48 лет, за которые было прожито столько, что уместилось бы в несколько длинных и бурных человеческих жизней.
В последние годы Джек отнюдь не бедствовал, хотя, вроде бы, когда он вышел из тюрьмы, у него не было ни гроша. Так, во всяком случае, говорили. В 1924 году Джонсон встретил Айрини Пино. Женщина была замужем, но это никого не смутило. В 1925 году, когда она развелась, он женился на ней и, судя по всему, был доволен жизнью. Об этом его браке не осталось никаких скандальных подробностей. Наоборот. Скорее всего, Айрини ему не мешала, довольствуясь тем, что он всегда возвращается домой.
10 июня 1946 года он погиб в автомобильной катастрофе. Джек спешил на боксерский матч Джо Луис – Билли Конн.
Погиб он весьма примечательно. В штате Северная Каролина недалеко от города Франклинтон он направился в небольшой попутный ресторанчик. К сожалению, он не обратил внимания на то, что он был только для белых. Каролина, хоть и Северная, относится к тем штатам, которые входили в Южную Конфедерацию. Сегрегация в этих местах существовала официально еще двадцать с лишним лет. Хотя Северная Каролина была последним штатом, который присоединился к Конфедерации, расовые настроения там были, мягко говоря, так себе. Напомню, что стоял только 1946 год, еще через двадцать лет на юге пройдут массовые негритянские погромы.
Джонсон, всегда пренебрежительно относившийся к расовым ограничениям, попытался настоять на своем праве сидеть, где ему понравилось. В конце концов, он был очень известен. Но штат ресторана стоял намертво. Все бледные, они вытянулись, как будто тут им предстояло умирать, а кто-то чуть подальше взял в руки телефонную трубку, собравшись позвонить в полицию.
В бешенстве Джек Джонсон уехал. Очень скоро он врезался в телеграфный столб. С ним был его приятель, он остался жив, но Джонсон умирал. Его доставили так быстро, как только смогли, в ближайший «цветной» госпиталь святой Агнесы, все тот же цветной госпиталь, но там он скончался.
В свое время расист, антисемит и великий автопромышленник Генри Форд, узнав о том, что Джонсона постоянно штрафуют за превышение скорости, стал ежегодно дарить ему по «Линкольну». О бешеной езде Джека писали газеты, а Форд, таким образом, рекламировал свои автомобили. О затраченных деньгах жалеть ему не пришлось. Между прочим, он был еще жив. Генри Форду оставался еще почти год, который прошел в яростных попытках отделаться от вполне заслуженного им клейма антисемита и расиста, официально кране непопулярных в Штатах после войны.
Джонсон умер, как жил – несясь во весь опор на роскошном автомобиле. До конца своих дней он остался для белой Америки плохим негром, которого она, несмотря ни на что, так и не смогла победить. Или смогла? Нет, все-таки не смогла.
Его последняя жена Айрини Пино, как я и сказал много раньше, на дежурный вопрос репортера, что же она любила в нем больше всего, выдала роскошную эпитафию: «Я любила его за его смелость. Он стоял перед миром без всякого страха. В мире не было никого и ничего, чего бы он боялся».
Воистину так.
Этими словами я хочу завершить свой рассказ о Джеке Джонсоне.
Александр Беленький
