На самом деле ситуация к северу от Ленинграда была не такой простой, как кажется. Очень распространено неверное поверхностное мнение о том, что финны не хотели полноценно участвовать в войне против Советского Союза, что они проводили «войну-продолжение» по отвоёвыванию своих собственных территорий, не более того и, что называется, ни шагу назад через ту линию, по которой проходила граница к ноябрю 1939 года, когда началась советско-финская война и в итоге этой войны значительная территория на Карельском перешейке, между Ладожским и Онежским озёрами, стали советской территорией. Это крайне поверхностное мнение неверно.
Однако ситуация была более сложной и связано это было с историей, в том числе, военной элиты Финляндии. Мы все знаем про Маннергейма, который служил в русской императорской армии. Но на самом деле большая часть финской военной элиты происходила из 27-го егерского батальона, который воевал на стороне кайзеровской армии в Первую мировую войну. Поэтому экономические и политические связи между Финляндией и Германией были очень тесными и это втягивание Финляндии в войну на стороне Гитлера происходило, по существу, при взаимном интересе как финского военного и политического руководства, так и немецкого.
Подавление восстания прокоммунистических сил в Финляндии было частью истории, а так, конечно же, в 1918 году был такой водораздел, когда многие государства добивались своей независимости, в том числе и Финляндия. Соответственно, к В. И. Ленину приехала финская делегация и были подписаны все документы, говорящие о том, что Финляндия теперь независима. А вот в 1940-41 годах пошло включение Финляндии в орбиту агрессивных планов Германии. После войны в Финляндии появилась так называемая «теория бревна», причём она появилась из мемуаров немецкого посланника в Финляндии и он говорил, что «В войне великих держав для добровольного принятия собственных решений маленьким государствам существуют очень ограниченные рамки. Финляндия была захвачена водоворотом большой политики, подобно сплавному бревну, оказавшемуся во власти бурной финской реки». Такой вот «образ».
Но проблема была в том, что это «бревно» было довольно быстро «потоплено», потому что выяснились документы, которые показывают, что сама Финляндия, начиная ещё с 1940 года, стала делать шаги навстречу немцам и это взаимное движение навстречу друг другу привело к тому, что ещё задолго до 22 июня 1941 года и задолго до 25 июня 1941 года финны плотно «встали на рельсы» совместной с немцами войны на востоке. Причём, надо сказать, что самые амбициозные финские планы включали поглощение огромных территорий, создание Великой Финляндии и был ещё один образ—территория большая, граница короткая. Как можно было образовать короткую границу, получив большую территорию?
Очень просто, захватив не просто Карельский перешеек, но ещё и Кольский полуостров. Соответственно получалась короткая граница между Белым морем и Карелией, дальше до Ладожского и Онежского озёр и вот эта вот Великая Финляндия, включая, на самом деле немалые природные ресурсы, должна была стать, так сказать, достойной того народа, который завоевал свою независимость в 1918, в 1939, в 1940 годах. Но это были такие финские планы-громадьё. Если говорить о практической реализации этих планов, то Финляндия, опять же, ещё до 22 июня 1941 года принимала немцев на своей территории. Незадолго до начала войны Финляндия приняла группы немецких минных заградителей, которые прятались в финских шхерах и в ночь с 21 на 22 июня 1941 года они вышли из этих шхер и, стали ставить минные заграждения поперёк Финского залива.
Но этим дело не ограничивалось. Ещё одним аспектом военного сотрудничества Германии и Финляндии была заброска диверсантов на территорию Советского Союза. А помимо заброски диверсантов ещё осуществлялись «челночные» рейды немецких самолётов-бомбардировщиков, которые летели из Восточной Пруссии в Финляндию, дозаправлялись и летели обратно, нанося удары. Первая такая акция была связана даже не с бомбардировкой Кронштадта, а с забрасыванием фарватера неконтактными минами. Причём мины сбрасывались в большом секрете, без парашютов и это должно было стать большим «сюрпризом» для советского Военно-морского флота. Но «шила в мешке не утаишь». Мины сбрасывала специальная 800-я авиагруппа, один из самолётов этой авиагруппы был сбит советской стороной на советской территории, упал и экипаж попал в плен. Был допрос, пересказ этого допроса есть в мемуарах у Новикова, который руководил ВВС фронта в тот период, и там пленные немцы прямым текстом ответили, что они летают с финской территории и обстоятельства их сбития такие-то и такие-то.
На уровне С. К. Тимошенко, Наркома обороны и де-факто в тот момент Верховного Главнокомандующего в июне 1941 года, он принимает решение нанести удар по финским аэродромам, потому что было понятно, что до вступления Финляндии в войну, остаются, может быть, дни, если не часы, поэтому имеет смысл нанести упреждающий удар.
Но если «откатиться» немного назад по времени, то имеет смысл сказать, что мне, например, неизвестно, чтобы заключалось какое-то публичное соглашение между Финляндией и Германией, но имелись контакты именно на уровне военного и политического руководства, которые привели к появлению приказов и размещению иностранных войск на своей территории, то есть уступке своего суверенитета. Но, с другой стороны, при наличии уже гремевшей в тот момент войны между западными союзниками и Германией, вот эта вот попытка «половить рыбку в мутной воде» с помощью каких-то договоров и может быть какой-то утечки информации, она могла обернуться большими политическими проблемами, потому что, действительно, в дальнейшем Великобритания объявляет войну Финляндии, причём это происходит не сразу, но тем не менее война Финляндии в 1941 году объявлена. Вообще говоря, после того как «утопили «теорию бревна» в водовороте финской реки», у финнов появилась «теория лодки» о том, что «мудрое финское правительство лавировало и вылавировало из всех этих «бурь» двадцатого столетия, что перед лицом «русского медведя» присоединялись к немцам и это «плавание в лодке», оно как бы показало, что шли на компромиссы». И контакты осуществлялись на уровне личного взаимодействия, плюс ещё был извлечённый из отставки генерал Эрфурт, который являлся передаточным звеном для проведения решений от Гитлера к финскому правительству и финским вооружённым силам. Поэтому финны достаточно чётко нацелились на то, что они будут участвовать в войне совместно с немцами. Причём, когда грянула война, то есть состоялся факт нападения Германии на Советский Союз, на границе, на Карельском перешейке началась стрельба. Это были действия небольшого масштаба, то сеть пострадавших буквально единицы. Но тем не менее сам факт говорит о настроениях в финской армии и в финском обществе, то есть это явно была инициатива местных командиров, явно не приказ свыше, скорее всего несанкционированные действия финских командиров. Никто же из них не рассчитывал, что СССР устоит перед ударами блицкрига.
Поэтому вот это советское решение, которое, которое очень часто в последнее время критикуется—нанести удар по финским аэродромам, его можно критиковать в том плане, что советские части не были готовы к нанесению такого рода ударов и поэтому эффект от этих ударов был достаточно скромным, обезоружить финскую авиацию и нанести с большим эффектом некий упреждающий удар не удалось. Но «платой» за такие удары естественно были политические последствия. И финны получают возможность официально присоединиться к Германии и война между СССР и Финляндией, которую у финнов принято было называть «войной-продолжением», стала фактом.
Однако, задача финской армии была, прямо скажем, непростой, потому что Финляндия была бедной страной. И это строительство «линии Маннергейма», которое велось в 30-е и особенно в конце 30-х годов, это в том числе была плата за то, что оснащение армии в целом и оснащение её, например, тяжёлой артиллерией, оно было более, чем скромным. И поэтому Финляндия конечно располагала наступательными возможностями, мягко говоря, весьма условными. Другой вопрос, что советская сторона была подготовлена, так скажем, ещё хуже, то есть здесь проблема была в том, что смещение границы привело к тому, что она резко расширилась. Так имелся карельский перешеек, перешеек между Онежским и Ладожским озёрами, граница сдвигается и получается пусть и в тяжёлой местности, но достаточно протяжённая граница севернее Ладожского озера. Была сформирована 23-я советская армия, первоначально ей командовал генерал-лейтенант П. С. Пшенников и на эту протяжённую границу отправляют советскую 23-ю армию.
Казалось бы, в советской 23-й армии много войск, но реально она состояла из двух стрелковых корпусов и 10-го механизированного корпуса. Причём по номеру 10-го мехкорпуса было понятно, что он был нового формирования, потому что в 1940 году сформировали 9 мехкорпусов и с весны 1941 года начали формировать ещё 20, и этот 10-й мехкорпус, собственно, был из этой плеяды вновь сформированных мехкорпусов. Прямо скажем, готовность его к 22 июня 1941 года была весьма условная. Советское командование считало, что масштаб вовлечённости немцев в Финляндии будет больше, то есть считалось, что в Финляндию будет переправлено большое количество немецких войск и именно они станут «тараном», который будет вести наступление. Но при этом в советской 23-й армии 19-й и 50-й стрелковые корпуса и входившие в эти корпуса дивизии в итоге занимали просто колоссальный фронт. Если на границе с Германией на 22 июня 1941 года фронт советских частей был по 30 километров на дивизию, то на Карельском перешейке и в Карелии в целом, хотя понятно, что там сложная местность, можно выбрать какие-то направления, но при всей непроходимости местности, например 142-я стрелковая дивизия занимала на границе фронт в 59 километров, рядом с ней 115-я стрелковая дивизия, фронт 47 километров. По нормативам в обороне рекомендация была 10-12 километров, с учётом местности пусть даже 20 километров, но реально была в разы больше. Те рекомендации, которые присутствовали в Уставе, исходили в том числе из возможностей артиллерии, то есть имеется фронт дивизии, есть артиллерия и она покрывает фронт за счёт дальности стрельбы орудий.
А здесь, когда всё это разбросано на колоссальном пространстве и нормального взаимодействия с артиллерией не получается, артиллерию приходится «размазывать» по фронту. Возникает куча проблем, которые не решаются обычными средствами. При этом советский 10-й мехкорпус теоретически был «палочкой-выручалочкой», при всех проблемах с дорогами он мог метаться по дорогам и «затыкать бреши», то есть теоретически он мог использоваться, как подвижный резерв, тем более, что война здесь началась не сразу и в отличие от западных особых округов мобилизация прошла нормально, получили какое-то количество автотранспорта по мобилизации, но при этом понятно, что в двух танковых дивизиях этого советского мехкорпуса были лёгкие танки. Но танковые дивизии изымают и, например, советскую 24-ю танковую дивизию отправляют под Лугу, на Лужский рубеж. Остаётся одна 198-я советская моторизованная дивизия, у которой, прямо скажем, укомплектованность была средненькой и с этим резервом воюйте. Здесь советская 23-я армия фактически была кадровым резервом, из неё постоянно что-то изымали.
К концу июня 1941 года финны уже вполне чётко подготовились для удара и наиболее логичным направлением удара было ударить на Ладожское озеро. Поскольку советская 23-я армия занимала фронт на Карельском перешейке, плюс район к северу от Ладожского озера и рядом, на Петрозаводском направлении, действовала ещё одна советская армия—7-я. И эти, прямо скажем, небольшие силы, должны были отбиваться от финнов. Чем же располагали финны?
На самом деле финны «подняли под ружьё» ни много, ни мало, а 450 тысяч человек. Это, прямо скажем, для маленькой Финляндии много. Причём, в некоторой степени немцы поделились своими запасами вооружения. Конечно, достоинством финской армии было то, что у них был подкованный в военном отношении личный состав, то сеть уже, что называется, с опытом успешных боёв. Но в итоге, конечно, эта мобилизация давала прежде всего те самые большие батальоны. И здесь совершенно точно у финнов было банальное численное превосходство, за ними была инициатива, они могли выбрать место, где бить. Кроме того, у них было банальное численное превосходство, которое заключалось в следующем.
Конкретно в Карелию финны отправили 230 тысяч человек против 150 тысяч в двух советских армиях. Поэтому надо сказать, что в советской 23-й армии было 4 стрелковые дивизии, в советской 7-й армии было 5 дивизий, плюс на острове Ханко было ещё 23 тысячи человек, от которых прикрылись одной пехотной дивизией, хотя финны и предпринимали здесь какие-то активные действия. Кроме того, в резерве у финнов было две финские резервы и такой «подарок» Гитлера, как 163-я немецкая пехотная дивизия, которая там присутствовала с самого начала. Оставшиеся от 450 тысяч человек у финнов были раскиданы на значительном пространстве, плюс резерв, эти две пехотные дивизии. Но обладая численным превосходством, обладая инициативой, плюс к этому изымается «палочка-выручалочка» советских стрелковых дивизий—это танки, то есть те, которые могли хотя бы теоретически подпирать и наносить контрудары.
Первый финский удар, который последовал на рубеже июня-июля 1941 года, это был удар в направлении Ладожского озера. План финнов просматривается вполне чётко—разделить советские войска за счёт удара к Ладожскому озеру, то есть следует удар к озеру, выйти на берег, справа и слева группировка советских войск, которую можно бить по частям. Следует наступление на населённый пункт Лахденпохья на севере Ладожского озера. Поначалу нельзя сказать, что у финнов всё получается. Немецкие планы конечно предусматривали более бодрое продвижение, но что было собственно «спусковым крючком»? Почему финны пошли именно не на следующий день, как говорится, после удара по аэродромам?
Привязка к началу финского наступления очень проста—Северная Двина и Даугава. Соответственно, как только немецкие войска доходят до Западной Двины, форсируют её, занимают плацдармы, и это было, что называется, как выстрел стартового пистолета. Немцы форсируют Западную Двину и практически с промежутком в несколько дней, как раз на последние приготовления, финны переходят в наступление и начинается такая замысловатая «игра», которая заключалась в том, что финны наступают. Советские соединения изымают с соседних участков отдельные батальоны, полки и пытаются наносить контрудары. Но при этом нельзя сказать, что с контрударами получалось хорошо. Конечно, вот эти новые масштабные формирования в Красной Армии перед войной здорово «размывали» кадры и ожидать от этих собранных батальонов, что они будут действовать на «УРА!», было несколько заносчивым.
При этом финны компенсировали свою техническую слабость, они, конечно, были слабее чисто технически, чем немцы, их наступательные действия были менее эффективнее и агрессивнее, чем немецкие, это надо признать, конечно, откровенно говоря, финны были гораздо более слабым противником и если бы на месте финских пехотных дивизий были немецкие, то они бы двигались гораздо бодрее, но тем не менее финны использовали знание местности. То есть сильной стороной финнов было то, что они могли по необозначенным на картах дорогам, по каким-нибудь руслам ручьёв выходить в тыл советским частям и создавать угрозу окружения. При этом как бы некоторой проблемой для советского командования было собственно то, что в советских штабах была ещё одна вещь, которая, прямо скажем, создавала сложности и это была общая проблема на протяжении всей войны в Карелии, то есть что происходило?
У советской стороны «снизу» доносят, что противник наступает и ситуация там критическая. Что им отвечают из штаба? На самом деле это было в отчёте о боевых действиях советской 23-й армии, откровенно признавалось на уровне командования, понятно, что к тому моменту сменились командующие и могли, что называется, рассказывать о своих предшественниках всё, что угодно, но тем не менее это достаточно откровенное признание заключалось в том, что «Из вышестоящего штаба поступает стандартный ответ—перед Вами только мелкие группы противника, держитесь на месте, ни шагу назад!». Конечно, часто были ложные донесения и панические донесения о том, что в тыл проникли вражеские автоматчики, такое часто случалось на советско-германском фронте. Но тем не менее эта политика «Вы всё врёте, стоять на месте и не отходить», она оборачивалась тем, что в том случае, когда говорили правду, стояли и не отходили, финны, которым, что называется, никто не препятствовал контрударами и усилением окружаемых советских войск, они продвигаются вперёд и через некоторое время выясняется, что советские части охвачены или в худшем случае окружены, потому что была ситуация, когда батальон одного из советских полков финны банально окружили, его пытались деблокировать. Уже «полыхает пожар», а меры то принимать поздновато, при том, что эти большие расстояния, это ещё и время марша.
Конечно, сразу же попытались бросить в бой 10-й мехкорпус, точнее 198-ю моторизованную дивизию. Конечно, на самом деле, это было наступление финнов ещё с ограниченными целями и когда советские корреспонденты говорят, что если бы не упорная оборона, то финны бы, что называется, въехали бы в Ленинград парадным маршем—это неправда. Но тем не менее финны сумели «вытянуть» в район Лахденпохья единственный советский «козырь»—198-ю моторизованную дивизию. При этом, согласно «худшим традициям» 1941 года, 198-ю моторизованную дивизию «раздербанили», то есть имелось два мотострелковых и один танковый полки. Один полк отправили помогать советской 23-й армии, второй полк и танковый полк отправляют на Петрозаводское направление. И в итоге этот «козырь» оказывается втянутым в бой и идут потери. Но тем не менее нельзя сказать, что у финнов всё получилось, то есть сразу выхода к Ладожскому озеру у них не вышло. Эти попытки в июле 1941 года пробиться к Ладожскому озеру пока не достигают должного результата, хотя при этом обе стороны, прямо скажем, несут серьёзные потери. Если мы, опять же, обратимся к официальным финским данным, которые приводятся в официальной финской историографии, понятно, что советская сторона могла заявлять сколько угодно, но фактом из финской книги, причём недавнего издания, не 40-х годов, финская Карельская армия в ходе наступления в июле 1941 года теряет ни много, ни мало, а аж 11 тысяч человек, в том числе соответственно финский 7-й армейский корпус—5 500 человек, финский 6-й армейский корпус—5 650 человек и, соответственно, убитых в одном случае—полторы тысячи, в другом—1 348. То есть это довольно чувствительные потери, которые обескровливали финнов при всём их мобилизационном напряжении. Но и советские дивизии к тому моменту, тоже понеся чувствительные потери в этих всех контрударах на разных направлениях, в том числе неудачных контрударах, поскольку для того, чтобы контрударять, надо было иметь выучку и тут проблема отсутствия школы штурмовых действий тоже проявлялась, все советские контрудары в 1941 году по немцам и по финнам стоили недёшево при том, что имелась довоенная артиллерия, её ещё не растеряли и т.д. и т. п.
В общем, в целом, за начальный период войны на всех направлениях финны потеряли 6 700 человек убитыми и пропавшими без вести, это от Крайнего Севера до Карельского перешейка. Вообще говоря, вместе с ранеными это составляло 7% боевого состава финской армии, то есть финны, конечно, бросились в бой, не сказать, что «очертя голову», но при этом они, конечно же, сумели расшатать оборону и здесь вопрос был—что будет делать дальше Красная Армия? Надо сказать, что в этот момент происходит смена командования советской 23-й армии, это скорее объяснялось необходимостью задействовать П. С. Пшенникова, как достаточно толкового командарма, на другом направлении. Новым командующим советской 23-й армии становится М. Н. Герасимов, бывший командир корпуса и, конечно же, нельзя сказать, что он прям был военным гением. Попавший в плен к финнам генерал В. В. Кирпичников говорил о нём, что это выдержанный человек(то есть не был «держи-мордой» в исполнении одного из актёров в отечественном фильме—Авт.), но может быть ему не хватало какой-то решительности в нужный момент, какого-то уровня познания в военном деле, то есть в Первую мировую войну он был поручиком. И что предлагает Михаил Никанорович Герасимов?
Собственно, он предлагает простую вещь—наши силы исчерпаны, давайте отходить на Вуоксинскую водную систему. Это озёра и реки, которые пересекают Карельский перешеек. Соответственно, мы должны были оставить это пространство к северу от Ладожского озера, которое для финнов явно было «лакомым кусочком» и они нас рассчитывают раздробить пополам, а потом бить по частям, давайте-ка мы отойдём и соответственно отходим на Кегсгольм, отводим войска, Кегсгольм, это на правом фланге Карельского перешейка и всё будет хорошо, по крайней мере будет возможность занять приемлемый фронт, то есть сокращение линии фронта. И на самом деле, самое главное—водная система позволяла более экономно использовать средства, то есть это позволяло—по водной преграде—по озеру—по водной преграде вполне рационально использовать войска.
Причём, на самом деле, это решение поддерживал командующий Северным фронтом, то есть в общем-то он вполне позитивно относился к этой идее, но тут 6 августа 1941 года «в дело» вмешивается лично Климент Ефремович Ворошилов, на тот момент главнокомандующий войсками Северо-Западного направления и он даёт приказ удерживать район Сортавалы, то есть это в восточной части на севере Ладожского озера, он говорит «Удерживать во чтобы то ни стало!». При этом, конечно же, Климент Ефремович не был, что называется, «долдоном», он говорит—«Мы вам даём резерв!»—265-ю стрелковую дивизию. Проблема была только в том, что эта дивизия была нового формирования.
И тут как раз происходит перелом в сражении, когда финны всё же начинают прорываться к Ладожскому озеру и вот этот вот момент отхода на Вуоксу оказывается упущен. 15-я финская пехотная дивизия выходит к Ладожскому озеру и отсекает от основных сил советской 23-й армии сразу две советские стрелковые дивизии—142-ю и 198-ю, отсекают, прижимают к Ладожскому озеру и бойцы и командиры организованно отходят на острова. Их начинают вывозить по озеру. Причём первой реакцией советского командования было—а давайте нанесём контрудар по суше, то есть срежем финнов, соединимся со своими и всё будет хорошо. Но довольно быстро стало понятно, что из этого ничего не получается. Единственным вариантом стал отход на полуострова, они там были связаны с сушей, отход в том числе с техникой, люди отходят с вооружением, но они отходят и «выключаются» из общей борьбы.
Это происходит в ночь на 12 августа 1941 года, там такой шхерный район Ладоги и остров Кильпола, причём по боевым документам говорилось, что «…на безымянный остров». Этот остров Кильпола с материком соединял мост и затем следовало вывозить этих людей по Ладоге, потому что, конечно, большим преимуществом Советского Союза было то, что владели Ладогой, Финским заливом, скажем так—оспаривали, и имели возможность пользоваться этими водными артериями для того, чтобы маневрировать войсками. Строго говоря, этот отход на Вуоксинскую водную систему планировалось организовать в том числе перевозками по Ладоге. Здесь, конечно, К. Е. Ворошилов утром 12 августа 1941 года говорит «Решение командующего 23-й армией 142-й и 198-й СД водой в Кегсгольм неверно. Потребовать выполнения ранее поставленной задачи, т.е. удара на ст. Оярви навстречу наступающей с юга 265-й СД. Вывоз средствами Ладожской флотилии только раненых, тяжёлой артиллерии. 168-ю СД желательно сохранить за собой, район Сортавала…». Свежесформированную 265-ю стрелковую дивизию пытаются бросить в бой, причём бросить в бой наступательно. Так скажем, эффект от этого был отрицательный, поскольку если свежесформированная дивизия могла полноценно обороняться, то есть, опять же, это зависело от контингента, из которого она формировалась, но в общем случае надо было пообтереться в боях, хотя бы в обороне. А здесь её с ходу, на незнакомой местности, практически сразу после выгрузки из эшелонов, бросают в бой в этой попытке соединиться с войсками, которые уже фактически прижаты к Ладоге.
265-ю стрелковую дивизию, резерв, который даёт К. Е. Ворошилов, то есть К. Е. Ворошилов пытается это своё решение, «держать» изо всех сил Карельский перешеек, он пытается компенсировать свежим резервом, но этот резерв очень быстро «исчезает». На самом деле организованный отход на Вуоксу по существу оказывается сорван, причём сорван по всем направлениям. Вообще, вывоз частей кажется лёгкой задачей, люди отошли и их вывозят. На самом деле моряки, которые вывозили, называли «чёртовыми бухтами», потому что они находились под обстрелом финской артиллерии и даже финских миномётов, а в какой-то момент ещё и стрелкового вооружения. Поэтому этот вывоз проходил довольно тяжело, хотя удалось большую часть вывезти. Если говорить о том, сколько вывозили, то вывезли по разным оценкам, потому что, опять же, как считать, где-то 16-20 тысяч человек. Это конечно немало, но тем не менее пришлось бросить часть вооружения и, самое главное, что произошло, понятно, что проще всего обвинить К. Е Ворошилова, но тем не менее здесь речь идёт скорее об отсутствии плана, что делать на Карельском перешейке. Карельский перешеек, по существу, оказывается «обнажённым».
Финнов какое-то время удаётся сдерживать, причём, можно сказать, это почти фантастика, когда небольшой отряд советских пограничников умудряется сдерживать финнов. При этом, конечно же, у финнов есть ещё такая теория о том, что они в августе 1941 года думали о том, чтобы дальше через границу 1939 года не идти. Эта теория не подтверждается никакими документами. Более того, есть вполне чёткие указания, согласованные с немцами и они говорят о том, что приоритетной задачей для финнов был именно удар к востоку от Ладожского озера, то есть движение на Петрозаводск для того, чтобы в перспективе соединиться с немецкими войсками. То есть это было заранее продуманное решение, но это не мешало финнам вести свою игру на Карельском перешейке и продвигаться к Ленинграду с севера. Вывоз советских частей, блокированных на островах, завершился только 23 августа 1941 года. Соответственно «выключение» этих советских сил из борьбы, оно к чему приводит?
Это приводит к тому, что финны форсируют Вуоксу, образуют плацдарм и на самом деле дальнейшее развитие событий обусловливается тем, что К. Е Ворошилов требовал не просто удерживать некий рубеж, он ещё предписывал удерживать Выборг. И тут возникает такая коллизия, что наиболее боеспособные на тот момент советские части в лице 43-й и 115-й стрелковых дивизий находятся на тот момент возле Выборга. Им могут ударить в тыл, отрезать их от главных сил фронта, но при этом К. Е Ворошилов требует удерживать Выборг. Предпринимается попытка советских частей ликвидировать этот финский плацдарм на Вуоксе, но естественно это не имеет эффекта.
Здесь надо сказать, что финны начинают вбрасывать свежие силы, то есть, они ощутив, что впереди ожидается крупный успех, вводят в бой ещё один 4-й пехотный корпус и финны стремятся окружить ещё три советские стрелковые дивизии—43-ю, 115-ю и 123-ю. Попытки советских 115-й и 123-й стрелковых дивизий отбросить финнов обратно за Вуоксу, гарантированно заканчиваются ничем. И следующий советский ход—это попытки ввести в бой вывезенные с Ладоги советские части.
Но развитие событий это всё опережает. И здесь финны идут фактически с двух сторон, то есть они помимо прочего высадили небольшой десант, правда, поскольку у них не было, что называется, каких-то специальных высадочных средств, десант в основном был со стрелковым вооружением. Идёт наступление финнов с двух сторон, то есть идёт наступление, пересекающее основную магистраль, которая связывает Выборг с Ленинградом и ещё дополняется высаженным десантом. Конечно, туда сразу были отправлены два советских эсминца. Но эти эсминцы стреляли по площадям и, даже выпустив около тысячи снарядов 130-мм, они не могли, что называется, этот финский десант аннигилировать. Может быть, если бы туда, как говорится, послали советский линкор, то возможно случайно бы и удалось накрыть финнов.
Но тем не менее ситуация складывается критическая и усугубляется она тем, что несмотря на то, что были задействованы пограничники, моряки и на шоссе очень слабая «пробка», то есть финны блокировали шоссе, по которому можно было организованно отходить и с военной техникой, но финны блокировали слабыми силами и психологическая уверенность, что противник силён и встал на шоссе, что называется, крупными силами, заставляет советские части отходить какими-то просёлочными дорогами. Хотя если бы эти три стрелковые дивизии собрались в кулак и ударили, то не вызывает никаких сомнений, что те финские отряды, которые там сидели, нам сейчас уже известен состав этих отрядов, там, прямо скажем, были не какие-то гигантские толпы финнов, и советским частям было по силам, дивизиям в которых имелась артиллерия, то есть проблема была в том, что средства были, но уже мысленно советские части почувствовали себя в окружении и в отличие от немцев, которые запирали «котлы» подвижными частями с танками, у финнов таких возможностей не было и через них можно было пробиться с гораздо большим эффектом и с большим результатом.
Но советские части прорываются, что называется, огородами, по всевозможным окольным тропинкам. Это приводит к тяжёлым потерям. 43-я стрелковая дивизия была разгромлена, финны заявляют о трёх тысячах советских пленных. Помимо этого они берут в плен командира 43-й стрелковой дивизии, который очень многое рассказал финнам о реалиях Красной Армии и характеристиках командиров, то есть этот человек очень много наговорил на то, что впоследствии он не прошёл проверку советских органов и был расстрелян. Это генерал-майор В. В. Кирпичников, есть его фотографии у финнов, финны его изо всех сил фотографировали.
На самом дел здесь, конечно, можно было, во-первых—прорываться, а во-вторых—при готовности к выходу из «котла» по морю, то есть по заливу, можно было вполне вывезти морскими средствами. И, действительно, как раз здесь события развиваются на рубеже августа-сентября 1941 года, в тот момент Ленинград жмут со всех сторон. С юга идут немцы, они фактически уже выходят ко Мге, пересекается Октябрьская железная дорога и в этот момент происходит как раз катастрофа под Выборгом.
Здесь советская сторона отправляет морской конвой из сторожевых кораблей, тральщиков и транспортов. «Котёл» замыкается 28 августа 1941 года, а вечером 1 сентября 1941 года отправляют транспорты, которые могли кого-то забрать с берега, причём это происходит достаточно драматично. Один из небольших советских транспортов по пути в Койвисто, откуда всё вывозилось, был потоплен у мыса Стирсудден финским торпедным катером. Первоначально считалось, что он подорвался на мине, но потом, что называется, выяснение того, кто и что делал показало, что это была результативная атака финского торпедного катера, это конечно было неприятно, но не смертельно. Эвакуация начинается в ночь на 2 сентября 1941 года и заканчивается рано утром.
За счёт использования флотских средств в Кронштадт было вывезено 14 тысяч человек из состава 115-й и 123-й стрелковых дивизий, в том числе 2 тысячи ранеными. И на самом деле это было определённое достижение, не будь оспариваемого советского превосходства в Финском заливе, это могло привести к гораздо более тяжёлым последствиям. Удалось также вывезти часть сил несчастной разгромленной 43-й стрелковой дивизии В. В. Кирпичникова, которая была размётана, удалось повывозить и в итоге число вывезенных флотскими достигает 20 тысяч человек. То есть, откровенно говоря, на Ладоге и в Финском заливе советский флот сделал немало, причём были какие-то заявки с советской стороны на большое количество потопленных финских торпедных катеров. Нельзя не признать, что у советской стороны были свои достижения и эти достижения не компенсировали общую неудачу, но в целом, конечно, сгладили, потому что катастрофа могла быть куда больше. Во что это всё обошлось?
У нас сейчас есть документы, которые говорят о том, что потери советской 23-й армии с 22 июня 1941 года по 10 сентября 1941 года, согласно докладу от 16 сентября 1941 года в штаб уже Ленинградского фронта и, соответственно, конечно, 23-я армия не была «рекордсменом», «рекордсменом» была 8-я советская армия, но в 23-й армии общее количество убитых раненых и пропавших без вести и больных—40 680 человек. Это много. При этом, если вглядеться в эту цифру, убито 6 932 человека, а пропало без вести—14 763 человека. Эти цифры «выходят» из 43-й стрелковой дивизии и из тех советских частей, которые отходили на северный берег Ладожского озера. Понятно, что когда у нас большой фронт и финны окружают советские части по-батальонно, то это постоянное «сгрызание» финнами этих раскиданных советских батальонов, которых обходили, и им говорили, что перед ними какие-то мелкие финские части и, надо сказать, это дало свой эффект и, прямо скажем, привело к немаленьким потерям, при том, что изначально советская 23-я армия, прямо скажем, «не гигант».
И если говорить о том, сколько в ней осталось, то на 5 сентября 1941 года в советской 23-й армии, причём с частями Карельского укреплённого района, насчитывалось 44 тысячи человек, 200 орудий и 80 миномётов, то есть потери были вполне сопоставимы с маршевыми пополнениями по мобилизации. Реально из 5 полнокровных и двух неполного состава дивизий общей численностью 85 тысяч человек было потеряно больше 40 тысяч. Это конечно немало и здесь были упущены возможности всё же понести какие-то менее тяжёлые потери в противостоянии, прямо скажем, не с самым мощным противником.
Хуже ситуация была между Ладожским и Онежскими озёрами, где шло наступление, «гальванизированное» немцами, то есть понятно, что когда на Петрозаводск двинулась та же 163-я немецкая пехотная дивизия, которая потом была направлена по восточному берегу Ладожского озера, немцы не питали никаких иллюзий относительно ударных возможностей финнов, поэтому они направили туда такой вот немецкий костяк, что называется, «остриё копья», и при всех сложностях местности финны, конечно, сумели продвинуться довольно далеко. Ещё одной «головной болью» советского командования являлось продвижение противника в районе Медвежьегорска, собственно, в направлении железной дороги, которая шла дальше на север и связывала Волхов с Карелией.
В конце концов немцам удалось перерезать эту железную дорогу и перехватить Беломоро-Балтийский канал и выйти на Свирь в район Лодейного Поля. И это действительно создало кризисное положение в том плане, что удар немцев от Тихвина мог бы привести к крупной катастрофе, потому что так, реально возможности Дороги Жизни сужались, то есть по сути, финны продвинулись до Карельского укрепрайона—с одной стороны Ладожского озера, а с другой стороны Ладожского озера—до Свири и это сужало возможности советской стороны для того, чтобы действовать по Ладоге.
Конечно, при этом советские войска в сентябре 1941 года во многом спас Карельский укрепрайон. Причём следует особо отметить, что Карельский укрепрайон был едва ли не первым, который начали строить, то есть есть определённые нюансы, но первыми начали строить Киевский укрепрайон и Карельский укрепрайон, эти два укрепления строились в первую очередь. Это был конец 20-х годов и построили Карельский укрепрайон, конечно, он имел все «детские болезни» укрепрайонов ранней постройки и понятно, что это был не «шедевр», но для финнов это был именно «шедевр». То есть для финнов Карельский укрепрайон стал достаточно серьёзным препятствием.
И здесь надо ещё понимать, что советские потери были велики, но финны тоже понесли немалые потери. Продолжение борьбы именно на Карельском перешейке, тем более со штурмом укреплённого района, даже при том, что финны преодолели предполье, то есть как бы первый рубеж обороны финнам удалось преодолеть за счёт того, советские части с марша занимали этот Карельский укрепрайон. Понятно, что укрепрайон находился не в лучшем состоянии, потому что строились укрепления на новой советско-финской границе, на новой границе построили только отдельные ДОТы, как правило, их даже не упоминают ввиду того, что эффекта от них было немного. Единственное, что у нас потом пожаловались, что ДЗОТы были не взорваны и использовались финнами, когда советские части контратаковали. Но это такая, можно сказать, жалоба-самооправдание, но факт в том, что новое строительство укрепрайонов было приоритетным в районе Гродно, Бреста, Сокаля, а на границе с Финляндией приоритет был меньшим и поэтому, что называется, строили достаточно разреженный узел, который особого эффекта не имел.
Но вот Карельский укрепрайон стал такой «бетонной стеной», которая выдержала достаточно серьёзный удар и фронт надолго стабилизировался. И здесь те остатки войск, в том числе вывезенные с этих островов, их нумерация, если смотреть по документам, вся та же самая. Опять же, смотришь по тем же документам, кто «сел» на Карельский укрепрайон—198-я, 123-я, 265-я, 43-я, 142-я стрелковые дивизии. Понятно, что от 43-й стрелковой дивизии остался только один номер и её фактически заново восстанавливали, но тем не менее фактом остаётся то, что это были «старые знакомые».
А вот для того, чтобы остановить немцев на Свири и под Медвежьегорском пришлось задействовать свежие советские формирования, то есть как мы знаем 312-я и 316-я стрелковые дивизии спасали Москву, а вот, например, 313-я, 314-я и 367-я стрелковые дивизии как раз были необходимостью «затыкать бреши» на фронте с Финляндией. И, к сожалению, приходится признать, что в противостоянии с финнами потребовалось задействовать те самые новые формирования, которые были очень нужны на фронте против немцев, их очень не хватало на какой-нибудь Можайской линии обороны или под Калинином.
Поэтому «включение» финнов в войну имело большое отрицательный эффект с точки зрения общей советской стратегии расхода сил и средств, которых, прямо скажем, было немного. Возникает вопрос—была ли возможность неучастия финнов в войне против Советского Союза? Нет! Финны с самого начала достаточно чётко нацелились на то, чтобы участвовать в войне против Советского Союза совместно с немцами.
Конечно, у К. Е. Ворошилова были хорошие и плохие решения, но в случае с Выборгом это было плохое решение. Понятно, что Выборг «завоёвывали кровью» в советско-финскую войну и оставлять его было политическим ударом, но на общем фоне, когда, что называется, оставлен Минск, оставлены Вильнюс и Рига, то есть длинный перечень городов, и в этом плане спасать Выборг было не лучшей идеей, при том, что главной задачей советских войск против финнов было как можно меньше использовать сил и всё изымать, опять же, в пользу обороны Ленинграда. А так получилось, что финский фронт ещё и «съедал» резервы. Та же 265-я стрелковая дивизия при том, что она не была, что называется, тараном, которым можно было, так сказать, таранить немецкие танковые дивизии где-нибудь на подступах к Ленинграду, но тем не менее её можно было использовать в конце концов для прикрытия закрывающейся «горловины» Лужского «котла» или ещё где-то. И вообще резервы были нужны везде. В конце концов её можно было задействовать где-нибудь на Западном или Северо-Западном фронте, в общем там, где нужны были войска, опять же, в более подходящей местности для их использования.
Печальнее всего то, что советская сторона не использовала всех возможностей местности Карельского перешейка, а пыталась «держаться зубами» за местность, которая не представляла какой-то ценности, понятно, что если бы там были шахты, в которых добывалось бы хоть что-нибудь, например бурый уголь, а когда это малолюдные районы со слабыми коммуникациями, то их удержание особого смысла не имело. И тут как раз тот вариант, когда просто нужно было выбрать тот рубеж, где держаться. Конечно, К. Е. Ворошилова не «погладили бы по головке», если бы он дал приказ отходить. В первую неделю войны имелось «окно возможностей» до того, как немцы пересекли Западную Двину и даже пересекают её, захватывают Даугавпилс(Двинск—Авт.), это был действительно страшный удар по всему северо-западу. И в этот момент, как говорится, «руки в ноги» и отходим, потому что фронт 47 километров, его не удержишь. Если этот фронт удерживать, то удерживать его по озёрам. Это было бы более реалистично и позволило бы даже сэкономить силы, понятно, что та же восстановленная 115-я стрелковая дивизия потом использовалась на Неве, но вот эти 40 тысяч потерь это 40 тысяч потерь, то есть достаточно много. В целом, конечно, оборона против финнов производит немного угнетающее впечатление в плане неиспользованных возможностей, потому что, прямо скажем, противник был гораздо слабее, чем те же немцы.
Следует сказать, что уровень потерь у финнов был критическим и началось брожение, то есть слова о том, чтобы не пересекать границу 1939 года были пропагандистским штампом, но это одновременно было политической проблемой на низовом уровне, когда солдатам говорилось, чтобы двигались вперёд, за границу 1939 года и это нельзя было рационально объяснить. Пока продвижение финнов шло легко, финским солдатам говорили—«ну ладно, это общая необходимость, это приказ», а когда, что называется, надо каждый шаг «оплачивать кровью», то естественно начинается ропот и возмущение. Эти ропот и возмущение приходилось учитывать, потому что он накладывался на эти достаточно серьёзные потери финнов, понесённые в боях, «игра» была не в «одни ворота», и когда советская артиллерия била по финским позициям при подготовке советских контрударов, всё же она тоже находила себе цели. Опять же, финны не были настолько «намаханными» в наступательных действиях, чтобы наступать с эффективностью лучших немецких частей, потому что худшие были сопоставимы за счёт боевого опыта. Возникает ещё один вопрос—почему немцы, упёршись в оборону Ленинграда с юга, не перебросили свои войска через финскую территорию и не попытались взломать советскую оборону с севера?
Тут вопрос был—когда это делать и тут вопрос был в том, что это можно будет делать только в 1942 году, а в 1942 году были уже другие задачи. На самом деле немцы собирались использовать свою ударную группировку Манштейна из Крыма, но они её собирались использовать на хороших коммуникациях, потому что Финляндия при всех её возможностях—это бедные коммуникации. И «висеть» на этих бедных коммуникациях можно было с какими-нибудь «натяжками» где-то там на Крайнем Севере, а имея альтернативу в лице хороших коммуникаций и ударить с юга, то есть Манштейна собирались использовать ударом через Неву с юга и это был более рациональный вариант, в том числе с подвозом боеприпасов, потому что в Финляндию можно было что-то ввезти морем, но потом это надо было медленно и печально тащить до Выборга, а потом еще по глухомани.
У нас ещё в 1944 году, когда шло советское наступление, оно шло от хороших коммуникаций к плохим, наоборот, если от плохих к хорошим, то, что называется, «игра не стоила свеч». Поэтому немцы спланировали свой удар именно по западному берегу Ладожского озера, форсировать Неву, даже имея неудобства в форсировании, хотя они пытались плацдармы захватывать ещё осенью 1941 года и, дойти до финнов. Советская 23-я армия после этих драматических и достаточно тяжёлых в плане потерь боёв стала таким, как бы самым тихим участком.
Что касается положения на Свири, то финны пересекли границу 1939 года, но дальше последовал ввод советских резервов, в частности 314-й стрелковой дивизии. Кроме того, чем дальше финны двигались, тем они растягивали свои коммуникации и здесь расширение фронта шло в разных направлениях, то есть они двигались на Свирь, они двигались ещё в Карелии, получалось, что с узкого фронта, с которого они стартовали, они расширялись «воронкой» и здесь могла возникнуть проблема, что они идут дальше и, тут советское командование сконцентрировало бы силы и получился бы удар финнам во фланг.
Причём железных дорог между Ладожским и Онежским озёрами не было, то есть тут вопрос в том, что финны в Карелии хотя бы теоретически могли опираться на железную дорогу, а тут надо было двигаться по бедной дорогами местности без осевой магистрали. Железная дорога шла на север, а другая ближайшая шла до Сoртавалы, от Сoртавалы надо было, что называется, всё тягать, с грузовиками было туго.
Поэтому здесь то, что, что финны дошли до Свири, они выполнили то, что от них требовали немцы. Надо сказать, что это создавало серьёзную опасность если бы, что называется, под Тихвином что-то пошло не так, в худшую сторону для Красной Армии, то это могло обернуться для советской стороны реальной катастрофой, немцам до Свири было очень близко и ситуация здесь могла развиваться, что называется, по принципу «шашечек домино», то есть начали бы раздёргиваться советские резервы, которые выставили под Лодейное Поле, на отражение немцев, ослаблять фронт против финнов и происходит, что называется, Смотри неудачу под Выборгом, то есть Смотри «котёл» у Парлампи. Парлампи—это скорее 43-я стрелковая дивизия, это район, где её разгромили, там была достаточно страшная картина, там финны в пропагандистских целях достаточно активно фотографировали, брошенные лёгкие плавающие танки, брошенные гаубицы, то есть такая картина апокалипсиса была. И эта картина апокалипсиса использовалась финнами в пропагандистских целях, хотя другие советские части благополучно эвакуировались.
То есть у финнов с этим делом был пропагандистский успех, хотя не везде было так. К сожалению, такая была война и действительно бывают ситуации, когда с исторической точки зрения приходится сказать, что была упущена возможность сделать лучше.
P. S. ПОДДЕРЖАТЬ АВТОРА И КАНАЛ МОЖНО НОМЕРУ КОШЕЛЬКА Ю-МАНИ 410018599238708 ИЛИ ПО ССЫЛКЕ ВНИЗУ.
**************************************************************************************************************************************************************
**************************************************************************************************************************************************************
