Стояло чудесное весеннее утро. За окном щебетали птахи, шелестела молодая листва и солнечные лучи освещали картину на противоположной стене. Аня открыла глаза и подумала, что в такое утро просто нельзя никого хоронить. Тем не менее, сегодня хоронили декана ее факультета. Несчастный не нашел ничего лучше, как скончаться прямо в своем собственном кабинете перед приездом высокой комиссии из Москвы.
Аня же училась на четвертом курсе. Всех старост групп обязали быть на кладбище. А она как раз была старостой. Но чтобы лучшей подруге Тоне жизнь медом не казалась, девушка потащила ее с собой. Во-первых, в компании она чувствовала себя уютнее, а во-вторых, у Тони была новенькая Мазда – подарок папы на двадцатиоднолетие. И это означало, что не придется трястись в общем автобусе туда и обратно.
Аня потянулась – сначала руками, потом ногами, растопырила пальчики на ногах и пискнула от удовольствия. Потом прислушалась. В доме стояла непривычная тишина. В старом здании, возведенном еще в начале прошлого века, одновременно с главным зданием университета, семья Федоровых жила с момента постройки. Прадед преподавал в новом модном учебном заведении Северной столицы, которое располагалось в лесной полосе, довольно далеко от самого города. Потому студенты получали комнаты в корпусах, стоящих у учебных зданий, а преподавателям выдавались квартиры в профессорском поселке в полукилометре.
Прадед, дед, а после и мама Ани посвятили жизнь работе в университете. Деда девушка помнила весьма смутно. Он умер, когда ей только исполнилось четыре. В памяти сохранился образ сухонького старичка очень высокого роста в очках и смешной камилавке, который шаркал ногами в войлочных тапках по паркету и много писал в толстых тетрадках. Помимо мамы у него было еще старшая дочь Оля, но та не поддержала династию, выбрав спортивный путь.
А вот мама с головой ушла в науку с самой ранней юности. Когда все ее подружки бегали на танцы и знакомились с мальчиками, Вера Федорова получала одну научную степень за другой. Ее уважали коллеги, любили студенты, но сторонились мужчины. Когда сын тети Оли поступил в университет, родилась Аня. Никто не знал, от кого родила сорокачетырехлетняя Вера. А может знали, но не хотели говорить. Так или иначе, но своего отца девушка никогда не видела. Но полагала, что узкое лицо с острым подбородком, аккуратным вздернутым носиком и карие глаза, в которых иногда возникал озорной чертик, она унаследовала именно от него. Федоровы отличались крупным телосложением, светлой кожей и рыжеватым оттенком волос.
Тетя Оля занималась баскетболом, получила несколько наград, а после выхода на тренерскую работу и некоторую прибавку в весе – внушала уважение подопечным одним своим бюстом. Вернее, сначала входил бюст, а потом уже тетя. Ее сын – Аркадий – достиг роста два метра и был призером по баскетболу в составе сборной страны. Теперь он уже тоже тренировал команду в Москве.
Мама тоже оказалась выше дочери на добрых пятнадцать сантиметров. Всю свою жизнь Аня сталкивалась с тем, что ее считали приемной в собственной семье, так сильно она отличалась от своих шумных и крупных родственников.
В шестнадцать лет Аню заприметил в кафе руководитель балетной школы и оставил визитку, уговаривал позвонить ему.
- Вы, конечно, безбожно опоздали, но с вашими данными все равно стоит попробовать, - повторял он в сотый раз. – Я такое редко кому говорю, учтите.
Аня позвонила. Балетом она заниматься не стала, но попала в местное модельное агентство и несколько раз появлялась на страницах журналов в рекламе. Потом это занятие пришлось забросить, потому что она с детского сада, который к слову тоже находился на территории университета, знала, что посвятит свою жизнь науке и продолжит профессорскую династию Федоровых.
И вот сегодня хоронили декана – однокашника ее мамы, ученика ее деда. Именно тот факт, что мама тоже будет на кладбище, напрягал Аню больше всего.
Помимо крупных габаритов Федоровы отличались и богатырским голосом. При этом они имели темперамент жарких итальянцев, которые и правда случились в роду в восемнадцатом веке. Сейчас в пятикомнатной квартире жили Аня, ее мать, тетя Оля с мужем и их двоюродный брат с женой. Их дом и правда напоминал порой филиал итальянского городка. Все бегали, громко разговаривали и бесцеремонно вторгались в чужую личную жизнь без всякого зазрения совести. Поэтому утренняя тишина сильно пугала.
Девушка набросила на себя халат и осторожно выглянула в коридор. Никого. Совсем никого. Двери в спальни плотно прикриты, в ванной никто не льет воду, на кухне не гремят сковороды.
- Ау? – робко позвала Аня. В ответ только тишина, да мерный гул холодильника. – Есть кто живой?
Но ответом ей было молчание. Девушка отправилась в ванную, не веря собственному счастью. Она простояла под душем чуть дольше обычного, в молчании съела заботливо оставленную на сковороде яичницу с ветчиной и помидорами и смогла одеться без советов с трех сторон.
День становился все лучше и лучше, что было весьма странно, учитывая то событие, которое ей предстояло. Тоня ждала в машине перед парадной. Она жила в собственной квартире в нескольких кварталах отсюда.
- Ты чего такая радостная? – тут же обратила она внимание на сияющий вил подруги. – Сиять на похоронах так не стоит. А то даже солнце хочется протереть для яркости на твоем фоне.
- Прикинь, никого дома нет. Я проснулась – и никого. На моей памяти такое случалось только один раз, во время пожара на втором этаже, когда все подумали, что меня разбудили, а в итоге забыли в доме. Но тогда я проснулась, все в дыму, на улице слышны сирены. И эти стоят, рты разинули, даже не заметили, что меня-то и нет. А тут совсем другое дело. Красота! Тебе не понять: ты каждый день просыпаешься одна. Для тебя это норма, а для меня недостижимая роскошь.
- Ты соль-то на сахар мне не сыпь, - возмутилась Тоня, лихо внедряясь в утренний поток машин. – Я бы как раз предпочла просыпаться в приятной компании.
- Не ценишь ты свое счастье, - притворно покачала головой Аня. Она проверила букет на заднем сидении, одернула рукава черной короткой курточки с белым мехом по воротнику и вздохнула. – Спасибо, что поехала со мной. Мне там одной совсем неуютно было бы. Мама еще обязательно будет.
- Виталич же с тетей Верой учился в одной группе?
- Да, это же у нас любимое застольное: Андрей в институте ничего из себя не представлял, а стал деканом с купленной диссертацией. Мама, конечно, понимает, что выше заведующей женщины у нас до сих подняться не могут, но скрежещет на него зубами. Правда, с момента его смерти она стала о нем куда лучшего мнения.
- Да, почему-то покойники сразу становятся куда лучшими людьми. Моего дядю папа не переносил, они двадцать лет не разговаривали, но стоило дяде умереть, как он стал замечательным парнем. Почти святым. И в родительской квартире теперь на стене его портрет.
