- Бери!
- Нет, я не могу!
- Бери, у меня сегодня по плану доброе дело!
- Вы добрые дела заранее планируете? - я думала, он обидится, но он лишь улыбнулся.
- Иногда заранее, иногда по велению души. Возьми деньги и купи себе новую куртку. На очень модную этого, конечно, не хватит, но...
И вот тут я разревелась и рассказала ему все. Сама не знаю почему, наверное, его доброта и стала последней каплей, как красиво говорится в книжках.
Я была профессорской внучкой, мама - профессорской дочкой, а бабушка... и так понятно кем. Отца я не знала. Мама недолго с ним встречалась, и когда я уже вовсю изнутри пинала мамин живот, папа решил, что не готов к почетной и трудной миссии отцовства и отбыл в неизвестном направлении. Мама переживала, но дед сказал, хорошо, что подлец так скоро проявил свое истинное нутро и что дальше могло бы быть намного хуже и больнее. Мама деда послушалась, утерла слезы и перестала рваться на поиски сбежавшего папы. Потом я появилась на свет - хилая, болезненная, вечно вопящая, и мама решила посвятить свою жизнь мне. Я стала центром нашей семьи, и мои желания, нужды, капризы были самыми главными, самыми насущными. Меня баловали и закармливали полезными фруктами, мне покупали красивые платья и туфельки и возили отдыхать на море и в горы. Дед был моим кумиром и божеством, а мама и бабушка - лучшими подружками.
Все закончилось, когда у мамы обнаружили опухоль. Наш дом превратился в больницу, наполнился вонью лекарств и жутким запахом заживо гниющего человека. Мама умерла быстро, сгорела, так говорили соседки и знакомые, а вслед за мамой черту пересек и дед. Он почему-то решил, что нельзя дочь бросать там одну, что мы с бабушкой и сами как-нибудь проживем, а он должен присмотреть за своим любимым ребенком. Не знаю, может быть это бабушка и придумала и просто так совпало, что ровно через год после маминой смерти, дедушка слег, наш дом снова наполнился врачами и медсестрами, а всего лишь через месяц уже я закрывала зеркала старыми простынями и покрывалами. Мерзкая традиция, как и все связанное со смертью. Мне казалось, что "ослепшие" зеркала вычеркивают из жизни и живых. Я плакала и старалась оставить хоть проблеск, хоть надежду для себя и бабушки и не закрывала зеркала полностью. Меня отругала соседка, и уже сама сделала все тщательно и старательно, получая от процесса скорби какое-то странное удовольствие.
Наверное, с помощью этих необычных домыслов и фантазий, я старалась отгородиться от беды, мысли мои скакали от зеркал до дедовой машины, которую теперь некому будет водить, от парадного костюма, в который обрядили покойного, до незаконченной рукописи, которая пылилась на столе, от скорбящей толпы в черном, до переполненного холодильника, куда принесли остатки поминальной трапезы.
Бабушка же не справлялась. Весь ее мир рухнул. Сначала мама ушла, а теперь и дед ее бросил. Бабушка не просто горевала, она была растеряна, она и помыслить не могла, что когда-нибудь останется вдвоем со строптивым подростком, которого надо воспитывать, кормить, одевать и учить. Нет, бабушка не витала в облаках, она была умна и образованна, но, как и я, она была ребенком, привыкшим к покровительству взрослого - мужа. Бабушка мне рассказывала, когда они с дедом поженились, он сразу принял очень важное решение: его жена будет заниматься только домом и детьми. Возможно, будет помогать ему печатать статьи. Бабушка деда боготворила и тут же подчинилась молодому мужу. Она родила маму, занималась домом и действительно помогала деду с работой: печатала, переводила (она прекрасно знала и знает несколько языков) и поддерживала деда. Он же не жалел себя: преподавание, статьи и книги, подработки - он, казалось, не уставал и бабушкина радость от нового платья, шубы или долгого отпуска на море заряжали его самого, подталкивали вперед.
Бабушка не знала, сколько стоит молоко или мясо, она просто брала кошелек, в котором, как по волшебству, появлялись деньги, шла в магазин или на рынок и покупала все, что было нужно, все, что хотелось ей самой и нам. Бабушка не подозревала, что за дорогую машину нужно платить налог, как и за квартиру и дачу. Она не знала, сколько стоят похороны и поминки. Она была так занята домом, дедом, мной и мамой, что весь остальной мир был лишь декорацией ее счастливой жизни. Конечно же эти декорации иногда доставляли неудобства и горе, но все было преодолимо, надо было всего лишь пожаловаться деду, и все проблемы исчезали сами по себе.
После смерти деда бабушка растерялась и пыталась жить по-старому. Мы "проели" машину, "проотдыхали" дачу. Бабушка все также покупала мне дорогую одежду, черпая деньги из шкатулки со сбережениями и не жалела денег на раннюю клубнику и икру. Я тоже не хотела перемен. В детстве они кажутся непреодолимыми, хуже смерти. Я делала вид, что у нас с бабушкой все прекрасно, мы великолепно справляемся и дальше будет только лучше.
Катастрофа наступила, когда я поступила в институт. Бабушка, жалкая и внезапно постаревшая, показала мне пачку купюр и сказала, что это все.
- Как все? - удивилась я.
- Это все наши деньги, - объяснила бабушка.
Я онемела и, аккуратно взяв купюры, пересчитала их. Там было что-то около сорока тысяч.
- Сколько мы тратим на продукты? - спросила я. - Сколько платим за квартиру?
- Я не знаю, я никогда не смотрела на цены и квитанции, - расплакалась бабушка, а мне стало страшно. Я тоже никогда не думала, откуда у меня в кармане берутся деньги на такси и кафе, на книги и развлечения.
- И нам никто не поможет? - я попыталась уверить себя, что все будет по-прежнему.
- Нет.
- Нет? - переспросила я, не веря в то, что моя привычная жизнь разрушена.
- Прости меня, - бабушка убежала в ванную и закрыла дверь. Наверное она хотела, чтобы я пошла за ней, утешила ее, помогла, но я всегда терялась, когда видела слезы взрослых. Мне казалось, они не имеют права на плач, я глупо думала, это прерогатива детей, не родителей и уж тем более не бабушки. Они обязаны взять себя в руки и как-то решить поставленную жизнью проблему. Они ведь взрослые!
Вот так и началась моя взрослая жизнь. Я не была к ней готова, мне хотелось остаться в прежней поре, когда я училась и ходила в кино, на свидания, когда я не знала, сколько стоит килограмм гречки и не думала, что электричество и воду надо экономить. Судьба швырнула нас с бабушкой в мир, полный больших и маленьких проблем, неприятностей и унизительного безденежья, особенно неприятного после нашей сытой жизни.
Мы с бабушкой искали работу. Меня никуда не брали, потому что у меня не было ни опыта, ни образования, а бабушку потому, что ее трудовая книжка была чиста и пуста. По правде сказать, ее вообще не существовало. В конце концов я стала мыть полы в офисе (бабушке соврала, что меня взяли секретарем на кафедру), а сама бабушка с трудом получила работу библиотекаря. Хватало ли нам наших заработков и моей стипендии? Нет, но были еще какие-то мизерные отчисления за издаваемые дедовы статьи (он был большим специалистом по международным перевозкам, и его опыт - ценный, ценимый, быстро устаревал из-за стремительно меняющегося мира), редкие подачки от знакомых и мы как-то справлялись. Но нам категорически не везло с деньгами. То у бабушки вытащат в автобусе кошелек, то я выгодно, по случаю куплю отличную сковороду, и мы ее немедленно спалим. Такие мелочи и наполняли наш быт и мне казалось, это плата за прежнюю, безбедную жизнь. Я ничего не говорила бабушке, видела, как она переживает, страдает, плачет ночами. Она постарела и изменилась. Стала какой-то робкой, неуверенной в себе. Если бы не моя молодость и жажда жизни, я не знаю, что с нею бы стало. Да, так мы и жили.
* * *
Однажды я возвращалась с работы и увидела новый магазин: "Все по 550". Обычно в подобных ларьках я себе одежду и покупала. Вещи были дрянного качества, быстро рвались или снашивались. Но они, как правило, были все-таки новыми. Мне не хотелось приходить в институт в поношенных вещах из секонд-хэнда, хотя я и создала себе имидж девушки не следящей за модой, такой воздушной, слегка неземной особы, которой все равно, что носить. Это помогало, особенно тогда, когда мои однокурсницы хвастались дорогими шмотками и новыми телефонами.
- Все по 550 рэ, - зачем-то вслух я прочитала вывеску и сунула руку в карман. - Смешно, как раз 550 рублей, а домой придется идти пешком, - сказала я вывеске и зашла в маленький магазин. Продавщица вяло посмотрела на меня и не ответила на мое приветствие.
- У вас есть куртки? - как можно увереннее спросила я.
- Есть, прямо за вами, - нехотя ответила продавщица и зевнула.
Я обернулась и сразу увидела добротную, хорошую, демисезонную куртку. Как раз такая мне и была нужна. Не сказать, чтобы она мне сильно понравилась, но она была хорошо сшита и ткань, на первый взгляд, была прочной. Такая не разлезется за один сезон. Я сняла куртку с вешалки и надела.
- Как на вас сшита, - также вяло прокомментировала мое преображение продавщица.
- Спасибо, - машинально ответила я, застегнула куртку и сунула руки в карманы. В правом нашлась огромная дыра.
- Здесь карман дырявый.
- Подумаешь! Руки есть? Возьмешь иголку и зашьешь! - я все-таки вывела эту дамочку из себя. Она оскорбилась так, словно я ей самой предложила зашить карман.
- Если ты думаешь, что снижу цену, ошибаешься! Ну, берешь?
- Беру, - мне стало почему-то противно, и я уже ругала себя за то, что зашла в этот магазин. Я расплатилась, продавщица (потом я поняла, она была какая-то странная, как из старого фильма, хамовитая, манерная, накрашенная яркими тенями и с начесом на голове) небрежно свернула куртку, сунула ее в маленький пакет и процедила: - Носи на радость.
Бабушка куртке обрадовалась и сразу сказала, что носить мы ее сможем вдвоем.
- Там дырка в кармане, надо сначала зашить, а то провалится вниз что-нибудь ценное, - сказала я бабушке.
- Да, да, к примеру фамильное бриллиантовое кольцо, ищи его потом, - засмеялась бабушка и сунула руку в дыру.
- Ой, - она вытащила руку из кармана, недоуменно глядя на пятитысячную купюру.
- Что это? Фальшивка?
Бабушка поднесла купюру к лампе.
- Нет, настоящая. Откуда она там?
Я осмотрела куртку. Новая, это видно, но этикетки срезаны, значит...
- Значит кто-то решил носить эту куртку и, возможно, специально распорол карман, чтобы спрятать деньги, потом забыл и сдал в комиссионку, - предположила бабушка.
- Это была не комиссионка, - обиделась я.
- Или же куртку украли и сдали, - не сдавалась бабушка, - и теперь бывшая владелица плачет не только по куртке, но и по деньгам. Деньги надо вернуть!
- Кому? Если я прямо скажу продавщице, она их, скорее всего, присвоит! Ба, давай их себе оставим, а?
- Как ты можешь? А вдруг у этой женщины нет денег даже на молоко и хлеб? Вдруг это были последние деньги? Вспомни, мы же... - она не договорила, но я и так знала, что именно бабушка вспоминала. Наши экономные, слишком экономные дни. - Деньги надо вернуть! Придумай что-нибудь! - строго закончила бабушка наш спор, а я мысленно прокляла ее честность.
©Оксана Нарейко
