Знакомьтесь, Дмитрий Айнетдинов. Врач, акушер-гинеколог, отец двоих детей, одноклассник и друг моего мужа. Я его помню с 8 класса, поскольку учились мы все в одной школе, в одной параллели. Дима помог родиться детям многих наших кемеровских знакомых. Сейчас он живёт в Петербурге, работает в частном роддоме клиники "Скандинавия", интересно рассказывает о своей работе.
Дима гостил у нас на прошлой неделе, и я решила взять у него экспресс-интервью. Всё-таки мужчин в акушерстве не так много, и к ним есть вопросы. Некоторые из них я и задала.
– Дима, в твоей профессии больше мужчин или женщин?
– Женщин, конечно.
– А почему ты пошёл в акушеры-гинекологи?
– Это мой любимый вопрос, мне его все задают. У меня есть два варианта ответа: тот, который я всем говорю, и тот, к которому я не так давно сам пришёл. Тебе какой?
– Оба.
– В год, когда мы оканчивали школу, были очень популярны специальности юристов и экономистов. Папа у меня юрист, мама – математик, а я не хотел быть ни тем, ни другим. Наверное, всё-таки мама заронила в меня эту мысль, что, наверное, всё-таки интересно в медицине быть исследователем. Тогда уже было много разговоров про генетику, начались разговоры про ЭКО, тогда же появилась овечка Долли. И я захотел заняться именно генетикой. Поискали по вузам в ближайших регионах, ничего подобного не нашли. Я решил, что пойду в мед, на врача УЗИ, МРТ, что-то вот такое. Я точно знал, что мне нужна специальность, где нужно общаться с людьми, я всегда был общительным, ты же помнишь. Хотелось общаться и приносить пользу людям. И уже на 1 курсе я понял, что стану гинекологом. Может, это было юношеское и гормональное. Может быть, просто не хотел работать с мужчинами, хотел с женщинами, причем молодыми, круг начал ещё больше сужаться. Я понял, что это будет акушерство. У нас на кафедре был кружок, на котором мы занимались генетическими пороками развития, и я в роддом попал ещё на 1 курсе. Мне так это запало, и я твердо решил, что буду акушером-гинекологом. На 4 курсе я даже устроился «медсестрой» в роддом, это был нонсенс – медбрат в гинекологии. Надо мной подшучивали. Но я благодарен своим старшим коллегам, они делились со мной знаниями и помогали. В общем, к ординатуре у меня были уже серьёзные знания по акушерству.
Это был вариант ответа, который я рассказываю всем. Что касается второго, до которого я дошёл сам, он такой. У меня большие проблемы со смертью. Для меня очень важно не видеть человека, который умер, я очень сильно переживаю, не могу принять. Я с детства стараюсь не попадать на похороны, родители обижались, а я никак не мог себе этого объяснить, но всячески избегал похорон. Это я не так давно понял. А борьба со смертью – это рождение. Я противостою смерти, как могу. Моя роль, как я её себе придумал, состоит в том, чтобы все роды, которые пройдут через меня, были максимально комфортными, классными и без грустных последствий. Не подумай, что я хвастаюсь, но в моей практике нет случаев, когда произошло что-то плохое, когда роды закончились потерями.
На самом деле, по тяжести работы это далеко не женская профессия. Если посмотреть на взрослых женщин акушеров-гинекологов, то большинство из них просто накаченные. Потому что это очень тяжелый труд и физически, и эмоционально. И когда ты работаешь с пациентками, и ты другого пола, мне всё-таки кажется, что мужчина более бережно относится к роженицам. Я видел, как работают некоторые мои коллеги, вот эти вот заявления: «Ничо, родишь, все рожают, я рожала и ты родишь», - мужчины такого не говорят.
– Ты считаешь, сколько ты принял детей?
– Да, считаю, но это приблизительные подсчёты. Когда я жил в Кемерово, это было 50-60 родов в месяц, умножаем на 11 месяцев – 550-660 родов в год. Умножаем на количество лет работы – получалось около 7 тысяч родов, но я решил не преувеличивать, тысячу отнял, всякое бывает. Что касается операций кесарева сечения, это минимум 100-110 операций в год. В Петербурге у меня уже не такие объёмы. Так что, думаю, сейчас число принятых мною младенцев – что-то около 7500 человек.
– Скажи, считаешь ли ты, что рождение человека – это чудо? Может, врачи это как-то по-другому чувствуют?
– Ты знаешь, это настолько мощный энергетический процесс… Я не могу назвать себя энергетическим вампиром, но каждые роды, когда я слышу это первое детское «Уау!», - внутри всё сжимается и ты прям цветёшь. После этого меня удивить ничем невозможно, даже прыжок с парашютом покажется мне скучным. Адреналин, который мы ловим, связан с тем, что нам каждую секунду надо что-то решать, надо что-то делать, от чего зависит жизнь – или две жизни. Если ты всё сделал правильно, справился, - вот это по силе адреналина ни с чем не сравнится.
– Роды – это ведь не только чудо рождения, но и предварительные страдания. Как ты научился работать с чужими страданиями, чужой болью? Как ты всё это переносишь?
– Особенность моей профессии состоит в том, чтобы страдания как раз максимально нивелировать. Моя специальность – родовспомогательная, мы должны помочь. Помочь можно всячески: медикаментозные методы обезболивания, есть немедикаментозные. Соответственно, если ты этими методами владеешь, то ты степень этого страдания можешь снизить. Но я вообще не люблю это слово, потому что мы не страдаем. Вот как ты приходишь к этому процессу, так ты его и перенесешь. Мне может пациентка сказать: «Ну вот, я мучиться буду 10 часов». Я отвечаю: «Девушки мои, мы не мучаемся, мы рожаем себе любимого ребёнка». Если в голове ты идёшь не на мучения, а на рождение своего ребёнка, у тебя сразу всё по-другому воспринимается. Поэтому важный момент моей работы – психопрофилактическая подготовка пациентки. Конечно, есть случаи сложные, скажем так, но мы живем в 21 веке, мы не для этого двигали медицину, чтобы рожать, как в пещерах. Если мы можем, мы максимально снимаем боль в родах. Но повторюсь, что первый крик ребёнка стирает всё. Природа сделала так, чтобы женщина плохо помнила свои роды. Потому что если бы она помнила их хорошо, то не было бы вторых, третьих и далее детей в семье.
– Как ты относишься к присутствию мужа на родах?
– Я категорически поддерживаю! Я веду "Курс молодого отца", на котором объясняю, что рождение ребёнка – очень важный момент. Говорю так: ребята, в момент рождения ребёнка появляется новая семья – три человека. Когда вас было двое – это всё, можете забыть. И не кажется ли вам странным, что ваша новая семья рождается без вас? Материнская любовь чаще всего существует априори, с момента, когда она увидела на тесте две полоски. С отцовской любовью сложнее, это дело наживное. Но если вы участвовали в родах, вы очень быстро приближаете отцовскую любовь. А ещё для женщины очень важно знать, что она не одна, что она не для себя рожает ребёнка, вас двое, а с ребёнком -трое. Когда вы вместе – ей спокойнее. К тому же, вы видите, как достаётся женщине ребёнок, степень уважения к своей женщине и благодарности ей увеличивается в разы. Вас никто не заставляет стоять у лона и смотреть, как оно там происходит. Просто постойте рядом, подержите за руку.
Я просто видел эти отцовские взгляды… Вот он стоит у изголовья – сухарь, кремень. Но когда ребёнка выкладывают на живот, у этих мужчин такой огонь в глазах! Невозможно передать. Бывает, я беру телефон и снимаю людей в этот момент, запечатляю на видео их эмоции, пока они отвлеклись. Если бы я не занимался родами, я был бы фотографом вот этих глаз. Это незабываемо. Ещё один важный момент – перерезание отцом пуповины.
Было такое исследование, что присутствие близкого человека на родах, необязательно даже мужа, снижает у женщины уровень страха и боли в 2 – 2,5 раза.
– А было у тебя такое, чтобы отцы в обморок падали?
– Нет, не было, это всё сказки. Не падают. Из 7,5 тысяч родов – ни один не упал, это всё анекдоты и фильмы.
– Дима, у тебя всё-таки весьма своеобразный взгляд на женщину. Влияет как-то твоя работа на твои собственные отношения с женщинами, на личную жизнь?
– Знаешь, тут мне, видимо, повезло, или я сам по себе такой, не знаю. Но я сумел в самом начале разграничить работу и личную жизнь. Я не воспринимаю пациентку как женщину, для меня это, условно, станок. Это работа. Как только вышел за пределы отделения, всё, ты мужчина. В голове этого пересечения нет.
– У тебя двое детей. Ты их сам принимал на свет?
- Нет. Когда родился сын, я ещё учился на 6 курсе. А вот когда дочь родилась… Я очень благодарен своим старшим коллегам, которые мне сказали – переоделся быстро из врача в папу! Я к тому моменту уже был специалист, 6 лет отработал, что я, не смогу что ли?! Но, возвращаясь к моменту, падают ли папы в обморок… Когда уже появилась голова дочки, я "поплыл". Стою и понимаю, что я в какой-то абстракции, словно всё в замедленной съемке. Очень необычное ощущение.
– А есть ли роды или люди, которые тебе особенно запомнились?
– Конечно, есть, но рассказывать я бы не стал. Там многое завязано на сложных диагнозах, и пациентка поймёт, что это про неё, если прочитает.
– Ты льстишь мне как блогеру! Ладно, пропустим вопрос. А были ли в твоей практике такие женщины, о которых ты бы сказал, что вот этой женщине ребёнок не нужен?
– Да, конечно.
– А как ты это определяешь?
– На каком-то подсознательном уровне. Как смотрят на детей. Как ведут себя в родах. Такие женщины очень тихие, прячут взгляд. Особо не интересуются, что с ней или с ребёнком происходит, словно не с ней всё это. Когда я начинал работать, у нас было много «отказников» - 10-15 в год примерно. И ты сразу видишь этих мамочек. Но с каждой мы работали. У меня есть личный счёт: из тех, у кого я проводил роды и были отказы, 11:2 в мою пользу.
– То есть ты уговорил 11 матерей не отказываться от ребёнка?
– Да, уговорил. Я не знаю, что с ними было потом, как сложилась судьба. Но ребёнок был зарегистрирован и из роддома уехал домой.
– Хотелось хоть раз бросить эту работу? Задавался вопросом, мол, ну, почему я не пошёл в узисты?!
– Бывали сложности, конечно, но связанные с работой, скорее, коллегиальные. При этом я ни разу не пожалел, что выбрал эту профессию. Это то, что я умею и люблю.
