Под влиянием той удобной и ясной периодизации, которую мы почерпнули из школьных учебников, мы часто думаем о культурах и цивилизациях прошлого как об отдельных «главах» всемирной истории, и недооцениваем ее глобальную связность. Конечно, стоит углубиться в предмет, как станет очевидно и разветвленное родство языков, и баснословно-древние корни современных алфавитов, и в целом та огромная роль, которую играют в истории человечества культурные заимствования и преемственности, простирающиеся иной раз неожиданно далеко как во времени, так и в пространстве. Но ярче и нагляднее всего связь по видимости далеких культур проявляется не в технологиях, навыках или знаниях, а в образах, потому что знакомые образы мы легко узнаем в самых различных культурных контекстах даже не прибегая к анализу, а прямо и непосредственно, благодаря той малоизученной, но несомненной способности человеческого сознания, что зовется эстетическим чувством или художественным восприятием.
Пожалуй, один самых ярких примеров «транскультурных» образов, преодолевших, не теряя узнаваемости, не только тысячелетия, но и огромные пространства, это русская сказочная птица Сирин. Ее происхождение от древнегреческих Сирен буквально очевидно: и обликом, и самим своим именем, Сирин идентична персонажам античного мифа. При всей головокружительной огромности расстояния, отделяющего древнегреческий миф от русской сказки, проследить путь от Сирен к Сирин не составляет труда. Впервые в нашей истории мы встречаем образ женщины-птицы в княжеской культуре домонгольской Руси, на золотых височных украшениях — колтах, изготовленных либо греческими мастерами, либо под их непосредственным влиянием. Античный миф давно умер к этому времени, но оставил некоторое литературное и художественного наследие, востребованное светской культурой византийской элиты. И Сирены стали частью этой культуры. Их изображения можно видеть на предметах роскоши — на серебряных кубках, на ювелирных изделиях. Они часто упоминаются в любовной поэзии:
Я сказочную слышу песнь Сирен с тех пор
Как поглядел я, дева, на лицо твое
писал византийский поэт Никита Евгениан. Именно в качестве одного из образов престижной византийской культуры древнегреческие Сирены попали на Русь. Их изображения на знаменитых золотых колтах XI-XII веков, украшавших лица знатных киевлянок — это тонкая лесть женской красоте, зримое воспроизведение метафоры, уподобляющей пленительную прелесть женщины колдовской песне Сирен.
Вопреки распространенному заблуждению, нет никаких оснований думать, что эти Сирены-Сирины принадлежат славянской мифологии. Нет, Сирены попали на Русь с византийской модой и византийской ученостью. Мода на золотые колты не пережила монгольского нашествия, а вот литературная традиция оказалась очень устойчивой, и Сирены, вместе с другими «елинскими баснями», обосновались в русских Физиологах и Азбуковниках - своего рода средневековых энциклопедия - до XVII века, и уже из них переселились в фольклор и лубок. Возможно, именно благодаря консерватизму средневековой литературной традиции, хранившей этот образ веками, мы встречаем его в XIX веке практически не изменившимся:
Птица Сирин святаго и блаженнаго рая. Аще человек глас ея услышит, пленится мысльми и... дондеже пад умирает, гласа ея слышати не престает.
гласит подпись к лубочной картинке начала XIX века. «Доднеже пад умирает» можно истолковать так, что раз услышав прекрасное пение Сирин, человек слышит его всю оставшуюся жизнь, и навсегда остается причастен райскому блаженству. Именно так трактуют этот образ некоторые Азбуковники, считая Сирин аллегорией, например, божественного откровения, освещающего душу и жизнь человека светом благодати. Но чаще само пение и становится причиной смерти. Как писал протопоп Аввакум:
Человек же слышавше забывает от радости вся видимая и настоящая века сего и вне бывает себя, мнози же и умирают слушавше, шествуя по ней, понеже красно и сладко пение, и есть не захочет горюн, от желания своего.
То есть образ Сирин заключает в себе странное и интригующее противоречие: птица, прилетающая из «блаженного рая», оказывается существом опасным и, даже, вредоносным, так что люди, живущие «в странах индийских, соседствующих с блаженным местом райским», завидев Сирин, пытаются отпугнуть ее шумом. Эту амбивалентность Сирин унаследовала от античных Сирен, вместе с именем и внешностью. Ведь, если у Гомера Сирены — демонические существа, однозначно злокозненные и отталкивающие:
Кто, по незнанью, к тем двум чародейкам приближась, их сладкий
Голос услышит, тому ни жены, ни детей малолетных
В доме своем никогда не утешить желанным возвратом:
Пением сладким сирены его очаруют, на светлом
Сидя лугу; а на этом лугу человечьих белеет
Много костей, и разбросаны тлеющих кож там лохмотья.
то у Еврипида в «Елене» они — плакальщицы, чья печальная, но красивая песнь это жертва душам, ушедшим в царство Аида, и утешение, смягчающее скорбь оставшихся:
Девы крылатые!
Дети земли, сюда!
Сюда, о сирены, на стон
Песни надгробной, девы,
С флейтой ли Ливии
Иль со свирелью вы -
Слезного дара жду
Скорби взамен моей:
Муку за муку мне,
Песню за песню мне
В сладком созвучии!
Пусть Персефона примет от нас
В темном чертоге своем
Жертву рыданий для милых,
Милых усопших.
Именно в качестве плакальщиц и проводников душ в загробный мир изображали Сирен на аттических надгробьях в эпоху классики. И в это же время Платон в X книге своего «Государства» описывает устройство космоса, помещая на восемь вращающихся небесных валов восемь Сирен. Их пение и есть та самая «музыка сфер», передающая божественную гармонию мироздания. Но созерцать механику Вселенной и слушать песни Сирен могут лишь блаженные души в посмертии.
Античность не слишком заботилась о согласовании гетерогенных образов собственной мифологии, но в Средние Века христианские ценители эллинской премудрости «сшили» птицу Сирин из всех противоречивых описаний древнегреческих Сирен, какие им были известны. Потому Сирин - птица «блаженного рая», но песнь ее печальна и несет смерть. И в таком виде средневековые сборники и антологии передали ее народной сказке и лубку.
Все сказанное относится к происхождению птицы Сирин от древнегреческих Сирен, но что, если мы попробуем так же проследить их происхождение?
В V-IV веках до новой эры изображения Сирен встречаются довольно часто не только в упомянутых уже надгробных памятниках, но и в краснофигурной вазописи. В период архаики (вторая половина VIII-VI век до н.э.) Сирен также изображали на надгробиях, на керамических сосудах «ориентального стиля», или в виде небольших фигурок из терракоты. Но вот в искусстве «геометрического периода» (IX – первая половина VIII века до нашей эры) я не встретил ни одного изображения, в котором можно было бы их опознать. В росписях огромных «дипилонских» амфор - которые могли служить как погребальными сосудами для праха умерших, так и надгробными памятниками - есть сцены оплакивания покойного, погребальные колесницы и другие изображения на тему смерти и погребения. Но ни на одной из них нет ничего похожего на Сирен.
А ведь эти сосуды найдены на том же кладбище Керамик у Дипилонских ворот древних Афин, что и надгробия классической эпохи, на которых Сирен можно увидеть довольно часто. Очевидно Сирены были заимствованы греками в какой-то другой культурной и религиозной традиции приблизительно в период ранней архаики (вторая половина VIII – VII век до н.э.). В это время греческая цивилизация после упадка «темных веков» и весьма скромных достижений «геометрического периода» начала бурно развиваться, активно взаимодействовала со всеми соседями по средиземноморскому бассейну, и охотно перенимала у них богов, культы, мифологических персонажей и иконографические мотивы. Греки не стеснялись подражать и заимствовать: влиянием искусства Египта объясняется, например, расцвет греческой скульптуры в архаический период. В торсах архаических куросов мы без труда узнаем древнеегипетскую пластику. Малая Азия и Ближний Восток тоже немало обогатили греческую мифологию и культуру. Но след Сирен ведет нас именно в Египет, где как раз c VIII века до н.э. появляются поселения греческих торговцев и наемников. Именно в это время в древнегреческое искусство проникает образ Сфинкса, которого греки «подсмотрели» у египтян, но переосмыслили как опасную демоницу-душительницу Сфингу. И там же они могли видеть традиционное для культового искусства Древнего Египта изображение Ба — одной из сущностей, составляющих человека в его духовно-телесной целостности — птицу с головой человека.
Если искать аналог древнеегипетскому Ба в привычных нам понятиях, то точнее всего будет определить его как «душу». Именно Ба, покинув тело, летит в загробный мир Дуат, чтобы присутствовать на суде, где решается, насколько праведно жил покойный и достоин ли он бессмертия. И если умерший оправдан судом Осириса, то Ба возвращается к телу с этой радостной вестью - птица с человеческой головой, прилетевшая из загробного мира.
Возможно и это еще не самый исток образа Сирин, и можно продолжить поиски в еще более отдаленном прошлом - в неолитических культурах средиземноморского бассейна 4-8 тысячелетий до нашей эры. Но, боюсь, в этих сумеречных глубинах преистории очертания образа станут совсем зыбки и придется их скорее угадывать, чем узнавать. В любом случае, лично моя художественная эрудиция на этом исчерпана. Но если вы, уважаемые читатели, найдете что добавить к сказанному, или что возразить — я буду рад прочесть ваши комментарии.
