«В старое-то время не в пример лучше было», – подумал ворон, глядя на молодежь. Начнет он, старик, своих младших собратий увещевать: «Не каркайте зря! не летайте по чужим огородам!» – да только один ответ слышит: «Ничего ты, старый хрен, в новых делах не смыслишь! нельзя, по нынешнему времени, не воровать. Теперича и в науке так написано: изворачивайтесь. И все так нынче живут: дела не делают, а изворачиваются».
Слышит старый ворон эти речи и глубокую думу думает. И сам понимает, что времена сильно изменились: прежде-то и с едой лучше было и начальство так не донимало поборами. Бывало, поклонятся старому ястребу, что над вороньем воеводой был, молоденьким вороненком (лаком был старичок до молоденьких воронят), он подати и облегчит. Да и подати-то были, смех сказать, по яйцу с гнезда, по перу с крыла, да с каждых десяти гнезд по вороненку в презент орлу.
Но пришли новые времена, подошли реформы: старого ястреба сдали в архив, подати увеличили втрое, еды не стало вовсе.
Прилетели новые начальники и сказали вороньему племени немилостивое слово: «Мы вас к одному знаменателю приведем!» После чего, выдав податные листы, улетели. А с каких доходов дани платить, не указали.
Началось окончательное разорение. Воронье роптало: «Налоги установили немилостивые, а новых угодьев не предоставили!» Начальство жалобам не внимало, но посылало копчиков для поимки смутьянов, кои зря пустые речи в народ пущают. Копчики старались не за страх, а за совесть и в короткое время множество вороньего народа поизвели. Думали, что воронье, испугавшись, на хвосте дани пренесет. Но воронье от испуга только металось и жалобно каркало: «Хоть режьте, хоть стреляйте, а даней нам взять неоткуда!»
Так оно и посейчас идет: воронье разоряется, а казна не наполняется.
Думал-думал старый ворон и наконец надумал: надо лететь и начальству всю правду объявлять. (А то оно правды не знает – заметим в скобках).
Дело это канительное: сначала надо ястребу челом бить, потом кречету, потом и коршуну, который в ту пору по доверенности от орла вороньим племенем правил. Потому, если минешь, к примеру, ястреба или кречета, то у коршуна спросят: был ли у ястреба? Был ли у кречета? А ежели не был, так и бунтовщиком, того гляди, прослывешь.
Ястреб принял старичка милостиво, сыт был. Начал было ворон ястребу правду объявлять, и половины не сказал, как ястреб его прервал: «Знаю, не договаривай. Давно мы эту песню слышим, да покуда Бог еще миловал… Правда твоя всем давно известна, только не ко двору она в наше время пришлась, а потому, сколько об ней не объявляй, хоть на всех перекрестках кричи – ничего из этого не выйдет. А когда ее время придет и что из того будет, того никто не ведает. А покуда мы вас едим, потому что кормиться хотим. Кабы вы были сильнее – вы бы нас ели, а мы сильнее – мы вас едим. Ведь это тоже правда. Жалуешься ты, что поборы с вас, воронья, немилостивые берут, – и это правда. Но подумай: с кого же брать? Воробьи, синицы, чижи, зяблики – много ли они могут дать? Глухари, дятлы, кукушки – эти живут каждый сам по себе, их и днем с огнем не отыщешь. Одно воронье живет обществом, как настоящие мужики, и притом само о себе непрестанно возглашает – что же удивительного, что оно в ревизские сказки (по-нашему – в перепись) попало? А коли попал в ревизские сказки – держись! Еще скажу: правда, что поборы тяжелее прежнего стали; это оттого, что у нас, орлов да соколов с ястребами, кречетами и коршунами, потребностей стало больше. Хоть у кого спроси, потребности без поборов не растут. А теперь лети себе старче, куда летел, а я вздремну».
Чтобы далее не утомлять читателя, скажу лишь, что добрался-таки старый ворон и до кречета, и до самого коршуна. Последний, выслушав благосклонно старого ворона, ибо и сам ветхим старичком был, сказал ему только: «К правде с пустыми руками не подступишься, правда не ворона – за хвост ее не ухватишь. В оное время она сама придет и весь мир осияет. И будем мы жить все вкупе и в любе. Так-то, старик!» И отпустил ворона с миром.
