Светало. В селе пропели первые петухи; в окнах один за другим стали показываться робкие проснувшиеся огоньки. Белый пушистый снег, нанесённый ночным снегопадом, искрился и хрустел под ногами. Радостный и уставший дядя Митька, выдыхая в морозный воздух пар, по сугробам пробирался к дому. Поднявшись на крыльцо, чуть постоял, прокашлявшись, и, обстучав о порог валенки, а так же стряхнув редкий снежок с тулупа, не разуваясь прошёл сквозь тёмные сени в избу.
-Ох, морозно, морозно нонча! - начал он речь, скидывая рукавицы и бросая их на лавку, - Авдотья, где Григорий? Слово к нему имеется...- и он, хитро прищурившись и подмигнув , достал из-за пазухи бутыль самогона, - Наша-то отелилась наконец, двух бычков принесла. Думали: не выживет. Уж и ветеринара из области звали. Не едет, лядов сын, занят очень... Ну а наша возьми, да и сама! Умница! Отметить надо! Где он?
Брат Григория дядя Митя стоял у дверей кухни, бросая тулуп на ту же лавку.
-Ой, Митяй, всё бы вам лакать да лакать... - запричитала, укоряя его, Авдотья, шмякнув в сердцах лепёху замешанного теста для пирогов о дно корыта, - Ты посмотри на него! Вторую неделю не просыхает! То кум за ремонт телеги отблагодарит, то золовка за починку изгороди поднесёт... Что ж вы его всё спаиваете-то, а? - вопрошала Авдотья, утирая пот со лба рукой в муке.
-Ну-ну, кто ж его спаивает-то? Чего завелась? - дружелюбно отвечал Митяй, заглядывая в комнату и приподняв шторку печки. - Гришка, ты где? Где он?
-В сенях храпит, что, не видел? В углу, не мешках с луком. Как давеча с утра разлёгся там, так и храпит, сдвинуть с места не можем. Митяй, шёл бы ты домой... Околеет ведь, не ровён час, от такой пьянки...
-Не выдумывай! Мы с ним немножко сейчас, за здоровье отёла! - и Митяй вышел снова в сени. Там он разглядел свернувшегося калачиком в полушубке храпящего Григория и в шутку пнул его ногой:
-А ну вставай, старый чёрт, чего разлёгся!
Григорий грозно хрюкнул и открыл один багровый глаз.
-Тебе говорю, поднимайся! Сколько можно дрыхнуть? Айда самогона Прошкиного процведаешь, обмоем моих телят!
Григорий зевнул недовольно, покосясь на брата, словно не узнавая, и, с кряхтением подтягивая себе поудобнее мешок лука под голову, завалился на другой бок.
-Григорий, ну ты чего? Вставай, говорю, отметим!
Огромный грузный бородатый мужик с потемневшим от длительных возлияний лицом снова открыл один глаз и какое-то время пялился на брата. Затем окончательно проснулся, потряс головой и начал, кряхтя, вставать.
-Поди, спроси у ней огурчики с рассолом.... -обратился он к Митяю, указывая на дверь кухни, где находилась жена.
-Я тебе дам огурчики с рассолом! - расслышала с кухни упарившаяся с пирожками Авдотья, уже поставившая их в печь и оттирающая от теста корыто, - Ты на себя посмотри! Не просыхаешь ведь! Людей бы постыдился! Да Бога! - опять начала отчитывать его труженица, срываясь на слёзы в голосе.
-А, ну её! - разочарованно махнул рукой на супругу Григорий, и, сгребя в мясистую ладонь штук пяток крупных луковиц, хлопнул по плечу брата:
-Айда в мазанку. Тут эта не даст...
Мужики молча вышли и по нечищенной от навалившего после ночи снега дорожке побрели в стоящую неподалёку мазанку. Холодное зимнее солнце всходило из-за полей горизонта, равнодушно созерцая спящее деревенское уныние.
Ближе к обеду в избу влетела двадцати летняя дочь Дуня, вышедшая зачем-то во двор. Она из сеней начала звать занимающуюся пряжей Авдотью:
-Мамка, мамка, кажись, тятьке плохо!...
-Да как же ему не будет плохо-то, чёрту окаянному... Так самогон жрать... Надо понимать... - резонно заметила мать, не оставляя пряжу. - Говорила ему, супостату, что добром не кончится... - Авдотья даже не глядела на дочь, думая о своём.
-Да нет же, мамка, тятька, говорю, в снегу лежит, не двигается! Пойдём глянем! Я ему: батька, вставай! А он молчит...
-Как он мне надоел... Как он мне надоел, святые угодники... - запричитала, как всегда, мать, медленно поднимаясь с лавки, - Вот налакается, а ты домой его тащи. Как же мы его подымем?
Мать с дочкой прошлись до места, где между мазанкой и избой лицом в сугроб ткнулся Григорий, распластав руки и ноги. Женщины пробовали его разбудить, подтащить к дому, но не тут-то было.
-Ну вот, нажрался опять... - горестно констатировала Авдотья. - Ступай, Дунька, зови Митяя. Сам его ухайдокал, пусть теперь до дому и тащит. - И уставшая женщина снова направилась в избу.
Прибывшие на помощь Митяй с сыном уложили Григория на лежак в мазанке, но брат, недоверчиво вглядываясь в одутловатое и синюшнее лицо Григория с распухшими на шее венами, произнёс:
-Ты бы лекаря, что ль, вызвала... Какой-то он не того... Вроде как и не дышит, что ли?...
Вызвали лекаря - местного фельдшера Кузьму Потаповича - человека в селе уважаемого и заменяющего в крайних случаях и повитуху, и зубного доктора, и всех прочих специалистов за их неимением.
Фельдшера подвезли чинно, на санях, заехав на сякий случай и в храм, за батюшкой. Григория для осмотра перенесли в избу, на кровать.
Кузьма Потапович неторопливо и со знанием дела принялся щупать лицо пациента, пытаясь открыть глаза и зачем-то заглянуть в рот. Хорошенько осмотрев язык и зубы, повертев безвольную голову в руках, фельдшер задумался... Потом, словно опомнившись, полез щупать толстую багровую шею и запястья, всем своим видом демонстрируя крайнее усердие и, меж тем, недоумение. Опять задумался...
Прилёг ухом на грудь в районе грудины, поводив глазами из стороны в сторону, снова вцепился пальцами в шею, и окончательно растерялся...
-Н-да...- Только смог вымолвить Кузьма Потапович, водя глазами по распластанному на кровати телу. - Н-да....
И понимая, что все ждут от него окончательного вердикта, начал размышлять:
-Ну, очевидно... Учитывая холодные руки... И отсутствие дыхания... Да и пульс, тоже... Не очень, скажем так... Сомнительно... Весьма, я бы сказал... Да...с...
-Умер что ли? - не вытерпев дольше, приступила к нему Авдотья.
-Ну, весьма возможно... Что ж, исключать такое, конечно... Хоть и прискорбно... Но всё же всякий, как мы понимаем... Может того... Правда, отец Никанор? - обратился он за поддержкой к стоящему в сторонке батюшке.
Батюшка, грустно смотря на новопреставленного с лёгкой руки Кузьмы Потаповича, лишь гладил свою редкую бородку.
-Ой! Ой, на кого же ты меня бросил, Гришенька! - занялась Авдотья после этих слов. - Кормилец, как же мы без тебя будем -то? Дуняшка, накрывай на стол... Надо доктора покормить, чего стоишь, помогай... Ой, Гришенька-Гришенька, ведь говорила я тебе, ведь предупреждала!...
Съездили на санях за читалками в храм и батюшка принялся служить чин панихиды. Дуняшка быстро накрыла на стол, достав и пироги с печи, и блинчики, и огурчики солёные с рассолом. Фельдшер всё это время важно восседал в углу комнаты и беседовал с растерянным и чувствующим свою вину протрезвевшим Митяем.
Когда отпевание закончилось, всех пригласили к столу. Во главе уселся соблюдающий достоинство Кузьма Потапович, на противоположном углу накрыли батюшке. Дуняшка суетилась возле гостей. Авдотья сидела в зале, устало смотря на лежащего мужа.
-Случай сложный, парадоксальный, и я бы даже вам сказал... казу... казе... какизуический, - блистал терминами сельский фельдшер в надежде произвести должное впечатление и отогнать последние сомнения в своей резолюции. Он внимательно осматривал каждый блинчик с творогом, после чего с удовольствием отправлял его жирными от масла пальцами в широко раскрытый рот и заглатывал практически целиком.
Сидящий напротив батюшка лишь молчаливо горестно вздыхал, возводя скорбные очи к небу и окуная жирные блинчики попеременно то в мёд, то в сметану. Стоящие рядом отпевающие бабушки сглатывали голодную слюну, краем глаза наблюдая,что Дуняшка сваливает им к кулёк пироги в качестве благодарности за службу, всякий раз надрывно затягивая:
-Ве-е-ечная па-а-амять...
Когда присутствующие разошлись, началась первая ночь с покойником в доме. Григорий так и оставался лежать на кровати, Авдотья же с дочерью спали на печке.
Вдруг среди ночи Дуняшка толкает мать в бок:
-Мамка, проснись... Проснись, говорю...
-Что такое?...
-На кухне тятька блины доедает...
-Ты что? Разве такое может быть?...
Женщины в ужасе застыли на печке, боясь пошевелиться.
-И что же теперь делать?...
Вдруг внезапно оживший Григорий крякнул и отворил дверь в сени.
-В сени пошёл... Мамка, я боюсь... - захныкала в страхе Дуня, вцепившись ей в руку.
-Что ж такое-то? Как такому быть? Ведь лежал бездыханный... Дуняшка... Неужто чёрт... Али призрак какой?...
-Али вурдалак... - подсказывала услужливая Дуняшка, прислушиваясь, что покойник делает в сенях. Дверь хлопнула и оживший новопреставленный пошёл в мазанку.
-Срочно... Беги за Митяем... - Скомандовала мать. - Беда... Страшно же... Святые угодники!
Дочь, запахнувшись в шаль, бросилась в дом через дорогу. Авдотья же, не слезая с печи, начала усиленно молиться и креститься. "Да воскреснет Бог... - шептала она, - Живый в помощи.... Иже еси на небесех... Это всё потому, что мало пирожков дали... Да на свечи поскупились... Надо было за двадцать рублей брать... Эх, Господи, пронеси!..."
Дочь вернулась с сонным дядей Митей. Он ничего не понимал, но на всякий случай взял с собой топор.
-Где он? - Дуняшка спрашивала мать, - В мазанке темно. Там ли?
Послышались шумы со двора, замычала корова, последовала матерная брань.
-Вурдалак пить кровь из коровы будет... - предположила шокированная Дуня, схватив мать за руку, - я слышала, бывает такое. Жилу толстую найдут, прямо за ухом, и давай сосать...
-Святой отче, моли Бога о нас... - прошептала испуганная мать. - Чего ещё не хватало... Без коровы останемся...
-А, може, он того... Воскрес?... -предположил настороженно подслушивающий звуки в коровнике Митяй.
Шаги снова последовали в сторону мазанки. Митяй приоткрыл дверь в избу и окликнул брата:
-Гриш, ты что ль?...
Новопреставленный обернулся и хмуро уставился на него. Митяй оробел. Он захлопнул дверь и произнёс:
-Точно вурдалак, девки... А глаза какие... Что делать? А вдруг в избу войдёт?...
-А мы его святой водой окатим... - предложила Авдотья, - Дунька, неси свечи, поджигай. Ладану, ладану посмотри, там где-то валялся... Неужто врагу проход дадим?...
-Да ж разве святой водой здесь поможешь?... - сомневался озадаченный Митяй, - Вот ведь... Ночь на дворе... Днём-то мы бы его... Я бы ему...
-Принесла? Поджигай, Дунька!
Тут дверь в мазанку снова хлопнула и оживший труп направился в сторону избы. Все в ужасе притихли... Шаги приближались.
-Сюда прётся... Авдотья, закрывай дверь! Быстрей, говорю, где щеколда? Не видать ни хрена с вашими свечами!
Вурдалак стоял на крыльце и рвался на порог, желая открыть удерживаемую тремя перепуганными сельчанами дверь. Он злобно рычал и матерился.
-Держи, девки! Не пущаем! Жми! Жми!
-Мамочка!... Пошёл прочь!... Пошёл к лешему!...
-Святые отцы!.. Да воскреснет Бог!.. Иже еси!....
Тут Митяй отбежал назад, схватил табурет и с криком:
-Изыди!!! - вдарил ворвавшемуся вурдалаку по темени. Тот, закачавшись, вдруг осел и снова шмякнулся в снег за крыльцом. Обороняющиеся, не в силах поверить в свою победу, молча наблюдали за сражённым оборотнем.
-Водой, что ль, на него ещё прыснуть?... - рассуждала перепуганная Авдотья. - Или так сойдёт?... - Они закрыли дверь и решили дождаться утра.
Ещё через два дня состоялись похороны. Снова присутствовал батюшка, повторяя чин отпевания, был и фельдшер Кузьма Потапович. О произошедшем было решено не рассказывать, дабы семью не внесли в чёрный список тех, кого воочию посещала нечистая сила. Во время погребения поверх гроба на всякий случай бросили осиновый кол.
