Начало ЗДЕСЬ
Сирия была нищей провинцией Оттоманской империи. Турецкие власти, коррумпированные и ленивые, мало заботились о своих подданных, не забывая, впрочем, собирать налоги и жестоко подавлять бунты.
Британские археологи стали благодетелями для местечка Каркемиш -- работа на раскопках давала возможность крестьянам прокормить свои семьи. Поэтому на англичан работала практически вся деревня. Лоуренс впервые в жизни столкнулся с голодом, нищетой и невежеством. Как многие молодые люди в начале ХХ века, он свято верил в силу науки и пользу просвещения. С юношеским романтизмом он пытался развеять мглу, окружающую жителей Каркемиша. Но для этого надо было понять их. А чтобы понять -- влезть в их в шкуру, знать их язык, обычаи, разделить с ними воду и пищу.
Лоуренс изучал арабский язык в Оксфорде, но ему была необходима практика. Именно так в его жизни возник 14-летний Салим Ахмет по прозвищу Дахум.
Мальчик охотно учил англичанина арабскому, а Лоуренс посвящал его в тонкости математики и географии. Несмотря на десятилетнюю разницу в возрасте, они выглядели почти ровестниками - рослый и красивый Дахум был на голову выше щуплого Нэда. Как это часто бывает, чужая жизнь оказалась более сложной и интересной, чем это кажется на первый взгляд.
Общение с Дахумом открыло для Лоуренса простую истину: цивилизация не всегда является благом.
Она приносит пороки, уничтожает самобытную культуру, разрушает, не созидая нового, причесывает мир под одну гребенку.
Именно Дахум открыл Лоуренсу тайну пустыни, объяснил, почему арабы остаются в этом сожженном солнцем краю, давшему миру трех великих пророков -- Моисея, Христа и Магомета.
“Общей основой их верований... -- писал позднее Лоуренс, -- была вездесущая идея ничтожности материального мира... Первое знакомство с их самоочищением бедностью состоялось у меня около руин романского периода, которые, как верили арабы, были остатками дворца, построенного каким-то принцем для своей королевы. Говорили, что глина для этой постройки ради пущего богатства замешивалась не на воде, а на драгоценных цветочных маслах. Мои проводники, обладавшие поистине собачьим чутьем, водили меня из одной комнаты в другую, замечая: “Здесь жасмин, вот это фиалка, а это роза”.
В конце концов меня позвал Дахум: “Идите-ка сюда, понюхайте сладчайший аромат из всех”. Войдя в главные покои, мы подошли к зияющим оконным проемам в восточной стене и полной грудью вдохнули трепетавший за ними легкий, нематериальный, спокойный ветер пустыни. Его слабое дыхание рождалось где-то за далеким Евфратом и много дней и ночей медленно струилось над выжженой травой к первому рукотворному препятствию на своем пути -- стенам нашего разрушенного дворца. Казалось, что, встретившись с ними, ветерок заволновался, замешкался, залепетав что-то совсем по-детски. “Это лучше всего, -- сказали мне мои спутники, -- у него нет запаха”. Мои арабы повернулись спинами к ароматам и прочей роскоши, выбирая то, что с ними не могло разделить все человечество”.
И подобно бесплотному ветру пустыни, не имевшему ни запаха, ни имени, было чувство, которое Лоуренс испытывал к Дахуму. Он называл это “интересом”, его английские коллеги “простой дружбой”, но это было нечто большее. За три археологических сезона Дахум стал компаньоном Лоуренса -- они вместе прошли сотни миль по Сирии и Палестине, во время этих скитаний Дахум несколько раз спасал Лоуренсу жизнь. Когда в деревне разразилась эпидемия холеры, Лоуренс отважно использовал свои познания в медицине и лечил Дахума и его соотечественников от смертельной болезни. Он писал домой:
“Мне пришлось просидеть с Дахумом всю ночь; он бредил и пытался встать с постели. Иногда приходилось удерживать его силой...”
Они понимали друг друга без слов, в присутствии Дахума Лоуренс ощущал покой и гармонию мира. И если это не было любовью, то пусть на месте аравийских пустынь разольется бурное море.
Продолжение ТУТ, подпишись на наш канал! Начало ЗДЕСЬ.
Юлия Рывчина (с) "Лилит"