Я заканчивал хореографическое училище в 1992 году, когда рухнул Советский Союз. Представляете, как это «весело» вообще? Потрясающе! В те годы еще было распределение. Я думаю, что те, кто тогда учился, знает, что такое распределение. Вас могли послать, например, в Усть-Каменогорск, на БАМ танцевать в бригадах – ну все могли с вами сделать. И когда к нам пришли в марте месяце предварительные списки на приглашение в Большой театр, меня в этом списке не оказалось. Но так как рухнул Советский Союз, границы открылись, нас стали приглашать за границу. И меня приглашали в одну очень хорошую труппу. Но дело не в этом.
Мама была уже очень сильно больна. Она была нетранспортабельна к этому моменту, и потому денег у нас никаких не было, языка я не знал иностранного. Я владел армянским, украинским, азербайджанским. Но мне и не нужен был никакой иностранный как бы помимо грузинского. Никто же не думал, что рухнет страна и нужен будет английский или французский. И как-то это меня не устраивало. Другие коллективы меня тоже не устраивали, и я сказал маме, что если меня не возьмут в Большой театр, я уйду в армию.
Мама, конечно, долго гидробульбулировала на эту тему, но у меня было в сознании так, что только Большой театр – меня все остальное не интересовало.
И в тот год брали 10 детей в труппу, но основная масса были, конечно, родственники «правильных» людей. Мне всегда «везло» на том, что рядом со мной всегда учились чьи-то дети. И так сложились обстоятельства, что Григорович не должен был прийти на госэкзамен, но он пришел. Всегда, когда идет обсуждение госэкзамена, мы ведем протокол. Вообще все экзамены мы ведем протоколы. И там есть одна фраза Григоровича: «Грузину – пять и взять в театр». И когда ему сказали: «мест нет», он взял бумажку и сказал: «Как фамилия мальчика?». Ему стали диктовать. Он своей рукой меня вписал номером один.
Так как его боялись, а он был бог, царь, президент, патриарх на всей территории Советского Союза в области балета, – то они даже не перепечатали. Вообще меня должны были по алфавиту поставить куда-то вниз, но вот так номером один и оставили. Если посмотреть, поискать в архивах Большого театра, то увидите, что в 92-м году принимали вначале Цискаридзе, а потом все по алфавиту. Но единственное, что он не сказал: он меня как – солистом берет, в кордебалет? Долго не знали, что со мной делать, потому что он сказал и уехал. И когда нас уже взяли в театр, то всех ставили куда-то, а меня не трогали. До его возвращения ко мне не прикасались. Меня нигде не задействовали. Но потом Григорович уже приехал, дал какие-то свои распоряжения, и меня уже задействовали в разных спектаклях.
Вот опять-таки в моей жизни сыграл роль случай, судьба. Я так оказался в Большом театре. И когда мы пришли на первый спектакль в том Советском Союзе, в том знаменитом Большом театре, который все знают, как настоящий театр, а не как торговая марка, было такое правило: 1 сентября открывался сезон. Всегда давали «Иван Сусанин». 2 сентября всегда было «Лебединое озеро». С этого открывался сезон. И естественно, я не был занят в спектаклях, как я уже сказал, хотя все мои одноклассники уже 2 сентября вышли на сцену. Я пошел смотреть этот спектакль.
А тогда, помните, везде продавались книги – лоточки стояли. И вот так же перед Большим театром стояли лоточки. Я перед этим спектаклем купил книжку – судьбоносную очень. Она называлась «Как выгоняют из Большого театра». Это было руководство к действию, как над тобой будут издеваться в этом коллективе. Автор был Борис Покровский – один из великих оперных режиссеров. Это дедушка Миши Ефремова. Потому что его мама Алла Покровская – одна из величайших актрис МХАТа. Борис Александрович был феноменальный «дяденька», и его несколько раз выгоняли из Большого театра. И в этой книге описано несколько судеб великих артистов: его история, история Ростроповича и Вишневской, история Майи Плисецкой. С этой книжкой началась моя жизнь в Большом театре.
Шаблон до сих пор один и тот же. Ничего не поменялось. Но что самое интересное, когда я стал чуть старше, я купил тоже где-то в переходе. Есть очень хорошая книга «Воспоминания Шаляпина». Если когда-нибудь у вас будет время и желание, купите, почитайте. Вы усмеётесь, как это интересно, в том плане, что он же после развала царской империи какое-то время руководил театром. И он описывает ситуацию в Большом театре в то время. Когда уже я стал читать Шаляпина, я был вообще потрясен, ведь Покровский писал свою книгу, не читая Шаляпина, потому что тогда это было запрещено у нас. Ничего не изменилось! Один и тот же шаблон, как Шаляпин уехал из Советского Союза, из-за того, что его выжили, его выгнали из театра, и над ним издевались.
Когда моя танцевальная карьера подходила к завершению, дело в том, что я сам поставил дату, что я в этот день закончу, меня не то чтобы кто-то выгонял, я за 2 года до этой даты пришел к министру культуры и сказал: «Вот этот срок. Я больше танцевать не буду, потому что есть норма физическая». Ну, физический лимит. Понимаете, принц должен быть молодым. Это принц Чарльз может быть в 70 с лишним лет, а на сцене принц должен быть молодым.
Я всю жизнь танцевал принцев. И когда я с этим всем столкнулся, мне позвонила одна такая известная критик в мире искусства – Нина Аловерт, которая когда-то отсюда эмигрировала, и она позвонила и сказала: «Коленька, я вас поздравляю! Они вот этими всеми действиями вас приписали к лику святых». Потому что ни одного действительно мало-мальски великого артиста… ну, как бы ни один человек этот театр не покинул без грандиозного скандала. Вот так вот в первый день работы мне как бы случай опять-таки предсказал, что здесь бывает и такое.
